Duality

— Вы к кому? — после моего звонка в дверь, квартира являет мне совершенно не то, чего я ожидал. Я рассчитывал увидеть домашнего, расслабленного, болеющего Мирона Яновича, ведь именно в его квартиру, как я думал, я позвонил каких-то десять секунд назад. А получилось совсем не так. Я и так понимал, что мне будет неловко идти к своему преподу домой, но я сделал это. А все потому, что Федоров не появлялся в универе шесть дней. Сегодня снова настала среда. Нам снова отменили первую пару по средневековью. Я в очередной раз проверил расписание у других курсов, убедился, что его пары у них тоже отменяют. И большинство студентов, само собой, искренне радуется халяве. Я тоже поначалу радовался. Лучше уж продуктивно рубануть в дотку, чем лекции писать и пиздостраданиями заниматься. Проблем с принятием своих многосторонних сексуальных предпочтений у меня, конечно, никогда не было — не люблю запариваться по пустякам, но вот одноразовые потрахушки с преподом в преддверии выпуска мне нахуй не сдались. Да и он ровно холоден со всеми. Не раз слышал, как к нему и девочки, и мальчики пытались подкатить или хотя бы просто пофлиртовать. Он, конечно, ни разу грубо не отшил, всегда вежлив, улыбается, но уезжает неизменно один. Да и глаза всегда холодные. Я видел, как он аудиторию взглядом обводит: никого не цепляет, не останавливается, не всматривается. На ножки в коротких юбках не пялится, впрочем, как и на попки в спущенных широких джинсах. Короче, за первые пару дней его отсутствия я почти убедил себя, что мне реально это не нужно, что наши споры на парах мне только проблем могут добавить, что умных, харизматичных мужиков и за стенами универа полно, если мне прямо очень захочется. Девочек там тоже, кстати, много — только помани. Я даже успокоился, кажется. Тем более что когда не видишь человека, проще думать, что тебе на него насрать. Я взращивал эту глубокую философскую мысль ровно до того момента, пока староста на перемене не поделилась со всей группой последними сплетнями о том, что Федоров хочет уволиться. Методистка «по секрету» рассказала ей, что Мирон Янович прислал заведующему кафедры письмо с просьбой рассчитать его по собственному желанию. Девочка-методистка еще, якобы, возмущалась, что это некрасиво сваливать без отработки, тупо отсидевшись на больничном. По факту же заведующий уговорил Федорова не принимать поспешных решений, отсидеться дома, сколько нужно, восстановить здоровье, уладить семейные дела, на которые он в письме сослался, все взвесить и вернуться. Очень уж не хотелось факультету такого специалиста терять: Оксфорд — это тебе не провинциальная хуйня. Эта новость совершенно неожиданно вынесла мне мозги к чертям свинячьим. Я в тот день в таком ахуе пребывал, от которого мне самому стало не по себе. Я вдруг понял, что если Федоров не передумает увольняться, то у меня есть все шансы больше его не увидеть. От подобной перспективы почему-то захотелось удавиться. А еще хотелось действовать. Не знаю, почему, но я чувствовал, что не могу это оставить просто так. Все время прокручивал в голове воспоминания о том, как он лекции читает, как чуть свысока смотрит на аудиторию, когда ждет ответ на свой очередной каверзный вопрос, как довольно ухмыляется, услышав правильный ответ, как щурится, когда задумается. Представлял эти его ресницы длиннющие, губы пухлые, нос этот орлиный. Дошел в своем маразме до того, что мысленно стал его эту татуировку на шее на вкус представлять, блять! Короче, я довел себя до того, что он стал мне сниться. Говоря откровенно, я заебался. Мне нужно было что-то сделать, чтобы меня отпустило. Мне нужно было, чтобы он снова стал у нас вести, чтобы на парах мы продолжили обмениваться редкими, но колкими вопросами-замечаниями по теме лекции. Мне просто нужно было его увидеть и вернуть на работу. Таков был план. А там уж как пойдет. Ну и вот такой, весь из себя решительный, я пришел к методистке, пофлиртовал с ней, навешал лапши про то, что мне Федорову кровь из носу нужно работу сдать. Мол, если он мне ее до своего гипотетического увольнения не зачтет — у меня проблемы будут. Девочка, конечно, поломалась, глазками кокетливо похлопала, но все-таки слила его домашний адрес, взяв с меня обещание молчать под страхом смерти, ну и с намеком на то, что за услугу неплохо было бы заплатить приглашением, как минимум, на кофе. Теперь же я стоял перед дверью в квартиру, из которой на меня смотрел совсем другой человек. Ростом с Федорова, но с волосами. А еще с усами и бородой. И глаза — карие. — Э-э-э… — затупил я, но назад пути не было. — А Мирон Янович здесь живет? — этот вопрос уже показалась мне апофеозом неловкости, как в коридоре появился еще один человек. — M-m-m! Que bonito!* — он выплыл в коридор как будто из ниоткуда. На нем была кепка, козырьком назад. Лицо искажалось неестественно радушной, клыкастой улыбкой. Он буквально ощупал меня своим плотоядным взглядом, не переставая при этом ухмыляться. Я инстинктивно передернул плечами, стараясь избавиться от навязчивого внимания, и хотел было уже прибегнуть к нападению, как за спиной этого полиглота появился Федоров. Он и правда выглядел уютно и по-домашнему, в мягких спортивках и черной футболке. Вообще, на всех троих была исключительно черная одежда. Все трое смотрели на меня, не сводя взгляда. Но только мой преподаватель выглядел растерянным. Я впервые чувствовал его неуверенность. В универе он излучал какую-ту подавляющую энергетику, буквально распространял власть, питался силой других, останавливал чужие смехтворные потуги выделиться одним лишь взглядом. Сейчас же я даже через эти пару метров ловил его слабость. Она была секундной, но почти осязаемой. И это не было обычным удивлением. Это было похоже на испуг. — Молодой человек, вам лучше уйти! — тишину нарушил тот самый бородач, который открыл мне дверь. Я перевел на него взгляд, и теперь его глаза показались мне черными, как у Мирона Яновича на нашей последней паре. — Илья, — тут же оборвал его Федоров, сделав шаг навстречу ко мне. Я посмотрел на него, теперь он выглядел как обычно: уверенный, немного наглый, чуть надменный, разве что без своей подкупающей полуулыбки, которую он частенько позволял себе на наших парах в последнее время. — Você não está em vão assustado. Ele sentiu sua falta. Eu posso sentir isso,** — вдруг как-то чересчур серьезно заговорил тот, что в кепке. Он говорил без акцента. То ли на испанском, то ли на португальском — я не смог определить на слух. Он встал ко мне боком и переводил взгляд с меня на Федорова. — Você deve terminar isso,*** — на этом предложении Федоров нахмурился, но под пристальным взглядом все же кивнул. — Venha!**** — это было сказано уже тому злобному парню, что сжимал пальцы на ручке двери. Федоров дождался, пока оба его приятеля удалятся, а потом подошел к двери и тоже взялся за ручку. Судя по позе, приглашать меня в доме он не собирался. — Мирон Янович, извините, что я тут… — решил начать я, пока он не отправил меня восвояси, но почти сразу сбился. — В общем, в универе стало известно, что вы уходить собираетесь… — я только теперь решился поднять на него взгляд и натолкнулся на ту самую холодность голубых глаз, которой он удостаивал всех студентов. — Меня прислали вас отговорить, — я попытался улыбнуться, чтобы мое вранье не выглядело таким жалким, но у моего визави на лице даже ни один мускул не дрогнул. — Иван, вам и правда лучше уйти, — ровным голосом сказал он, глотнув с полминуты моей неловкости. Я почувствовал, как стыд, разочарование и хуй знает, что еще, струйками стало стекать от самого затылка к ступням. Мне хотелось, чтобы эта кислотная смесь поскорее разъела подо мной пол, чтобы я мог провалиться долой с глаз моего ненаглядного преподавателя по средневековью. Он же своим ледяным спокойствием и титаническим равнодушием лишь скручивал меня жгутом. В конечном итоге я пробормотал себе под нос что-то похожее на извинения, развернулся и пошел прочь по подъездным ступенькам. Буквально на второй я услышал, как дверь позади громко хлопнула, имитируя пинок, призванный придать ускорение. Но торопиться мне все равно не хотелось. Ноги будто налились свинцом, а спину и вовсе, казалось, тянуло магнитом обратно. Я шел почти через силу, еле перебирая промокшими кедами. Выйдя из парадной, я только сейчас заметил агрессивный черный внедорожник недалеко от входа. Новый Lexus. Блестящий, даже под вечно хмурым питерским небом. Почему-то я подумал, что машина принадлежит одному из тех людей, что встретили меня в квартире моего преподавателя. Я рефлекторно запрокинул голову, сбивая кепку, которая козырьком ударилась о спину, и успел увидеть, как дернулась занавеска в окне третьего этажа. С минуту я так и простоял, собирая лицом падающие мокрые снежинки, после провел ладонью по крашеным черным волосам, натянул козырек на глаза и полез в карман за сигаретами. Со двора я шел, не оборачиваясь. Пока добрался до дома, температура успела понизиться градусов на десять, как будто. Никто уже не удивлялся тому, что зима с настоящим первым снегом и кашеобразными сугробами в Питер может прийти резко в середине декабря. Вот и я не удивился. Только зашел по пути домой в магазин, купил бухла и какой-то мусорной еды. Мне не было грустно или плаксиво. Мне не было по-осеннему меланхолично или по-девчачьи сопливо. Мне было по-дурацки пусто и немного обидно. Я мог себе признаться, что мне нравится Федоров. Готов был даже сказать, что он интересен мне, как мужчина. Но между нами не было даже нормального флирта, просто споры на парах, увлекательные исторические дискуссии, пристальные взгляды, придающие веса аргументам, не больше. Ни один из нас не позволял себе больше. Разве что на самой последней паре. Тогда я впервые почувствовал от него не только интерес к предмету разговора, но и интерес к самому оппоненту, то есть, ко мне. Но этого явно недостаточно, чтобы убиваться. Я решил, что мне просто нужно расслабиться и отвлечься. Выпил пару банок пива, попытался порубиться в игруху, но не смог сосредоточиться. Тогда выпил еще пару банок и поехал в клуб. Я уже нашел симпатичную девочку, которая недвусмысленно жалась ко мне в танце, потираясь задом о ширинку моих джинсов, когда в дальнем углу танцпола я увидел его. После двух литров пива дома в баре я взял еще три Б-52, поэтому был готов к тому, что мозг дал сбой. Я зажмурился, Федоров пропал из поля зрения. Я повернул голову и снова увидел его уже метра на четыре левее. Девочка продолжала с прежним рвением тереться о мой пах, а я не сводил взгляд с лица своего препода по средневековью. Я готов был поспорить, что его зрачки снова полностью затопили радужку. Я готов был поклясться, что на меня смотрят два угольно черных глаза. И не просто смотрят, а испепеляют мою душу, притягивают все мое нутро, выжигают плоть, стирают остатки сознания. Зажмурившись на секунду, я хотел уже двинуться вперед, как понял, что там, в темном углу танцпола — никого нет. Я стал крутить головой по сторонам, но так и не нашел его. Даже никого похожего, с кем я мог его перепутать. Девочка же стала сильнее льнуть и ластиться, намекая, что пора бы уже сменить дислокацию. Я шепнул ей на ухо, что должен отлучиться, а сам забрал в гардеробе куртку, вызвал такси и уехал домой. Ощущение присутствия сохранилось до самой квартиры. Только тут на меня накатила новая волна одиночества. Отрезвляющая, холодная и колкая. Я прямо в джинсах залез на столешницу в кухне, предварительно достав из холодильника еще одну банку пива. Пальцами подтянул поближе переполненную пепельницу и закурил. Мне нравилось так сидеть, потому что с этого ракурса были видны редкие машины и чуть более частые фонари. Я сидел и вглядывался сквозь отражение съемной неуютной кухни в черном окне, пытался увидеть что-то за серой пеленой сигаретного дыма. Затейливое сознание снова подкидывало мыслям лицо Федорова. В тот момент, когда мне стало казаться, что я вижу его силуэт, парящим за окном, я слез босыми ногами на кафельный пол, вылил остатки выдохшегося пенного в раковину и побрел спать. Рухнув в подушку лицом, я поймал себя на мысли, что скучал по нему эту неделю… ----------------------------- *Какой красивый! (порт.) **Ты не зря боишься. Он скучал по тебе. Я это чувствую. (порт.) *** Ты должен закончить это. (порт.) **** Идем! (порт.)