А из костей моих пусть вырастут драконы

У Уэльса есть дом. Там на стенах висят портреты давно ушедших людей, и сквозь окна в комнаты льется желтоватый уличный свет, потому что у занавесок слишком тонкая ткань. На диване разбросаны подушки, на журнальном столике лежит нетронутое фэнтези. Дом окружает сад, возможно, самый великолепный из всех, что вы когда-либо видели в этой жизни. В гостиной стоит пианино, которое иногда играет само по себе, но может Уэльсу просто кажется. Дом так чудесен. Умереть как чудесен. Разумеется, это великолепие многого стоит: иллюзия теплого солнечного дня при дождливом паршивом климате создается через нечеловеческое упорство. Уэльс всегда чем-то занят. После развала империи Англия перестал следить за своим особняком, как раньше, и его комнаты, бывает, находятся в небрежном состоянии, но дом Томаса всегда сияет чистотой. Порядком. Организованностью. Если он не занимается домом, то это значит, что он в саду или просматривает документы в кабинете. Больше всего он, конечно, предпочитает работу на воздухе, потому что цветы так капризны, они постоянно чего-то от него требуют: воды, солнца, света, тени. Можно почувствовать себя богом для этих ирисов и фиалок. Добрым щедрым богом, и в то же самое время покорным слугой. Скотт может хоть тысячу раз сказать, что это по-бабски, но мнение Шотландии никого тут не интересует. Ведь у него есть один секрет, запрятанный между орхидеями и наволочками. Уэльс терпеть не может оставаться без дел. Потому что тогда дом пуст. Потому что тогда ему становится, очевидно, что он не может заполнить этот вакуум отчетами, петуниями, метлами, розами, и чистящими средствами. Потому что тогда он видит, что его дом — калька, взятая с особняка Англии, пианино, скопированное с рояля, портреты, заменившие зеркала. Уэльс ничего не боится. Уэльс ничего не желает. Такова сущность пустоты, и причина, по которой в его доме больше нечему отражаться. Зеркала переоценены человечеством. В конце концов, если дел совсем уж нет — всегда остается готовка. Старое доброе развлечение Степфордских жен. Уэльс единственный в их семье, кого природа не обделила хоть какими-то кулинарными навыками, но скорее это просто опыт, отсутствующий у его братьев. Он смешивает масло и муку, куриное яйцо со стаканом сахара. Выжимает лимонный сок, счищает цедру. Помещает тесто в духовку и забывает о нем. Уэльс равнодушен к сладкому, но готовка помогает ему убить время. Он открывает дешевое белое вино, наливает себе бокал и ждет. Смотрит в потолок, и светлые волосы лезут в глаза. Когда ему нечего делать он начинает мечтать. Сперва он думает, какого это было бы — жениться. Это смешно, ведь люди ему так быстро надоедают. Девушка с короткими русыми волосами и зелеными глазами, с обручальным кольцом на правой руке. Она бы завела себе миленькую любовную интрижку, он бы позволил им жить в его доме. Живое ТВ шоу, какой-то фоновый шум на нижнем этаже, пока он разбирается с описями, они — счастливы, он — спокоен. Затем их затронет старость, и волосы на голове потускнеют, обращаясь в серебро, в то время как он останется неизменным. Вечным. Непреходящим. Потом он думает, какого это было бы — умереть. Томас представляет себе светло-коричневый длинный гроб, свое побледневшее лицо с закрытыми глазами, которое, в принципе, не сильно бы отличалось от обычного, за исключением обозначившихся черт умиротворенности. Его родственникам придется устроить поминки, выпить плохого вина и съесть по куску лимонного пирога. Англия придет в черном костюме и будет видеть в нем свое, погрузившееся в формалин, отражение. Шотландия надет поверх куртку и будет затягиваться чуть резче обычного. На Ирландии будет его местами рваный темно-зеленый плащ, капли дождя будут падать на конопатое хмурящееся лицо О'Рейли. Со стороны кухни пахнет палёным. Уэльс чертыхается и вытаскивает подгоревший по краям пирог. Видимо от генов не сбежишь. Он отрезает себе кусок и ставит тарелку рядом с наполовину опустевшей бутылкой. Дом так чудесен. Так одинок. Глаза слипаются, и он засыпает, под звуки тихо играющего пианино. И все у него хорошо.