Музыкантишка

      Мы стояли вдвоем в её ванной комнате. Желто-коричневая плитка придавала ещё большей тоски или каких-то болезненных ощущений. Очень громко журчала вода в трубах, но я бы сделала всё, чтобы этот звук заглушил всхлипы моей возлюбленной.       — Эй-эй-эй, Василиса, — я двумя руками взяла её лицо, — Что такое?       Я впервые видела её такой: сморщенные брови, сжатые скулы… Её губы тряслись, а нос вдыхал влажный воздух с перебоями в три секунды. Казалось, она вот-вот задохнется. Я потерла большими пальцами по её щекам. Девушка подняла на меня свои мокро-зеленые глаза.       — Элина, я так испугалась, — шепнула она. — Это происходило в моем дворе, а я и не подозревала, что ты… тебя… — по щеке протянулась важная дорожка, теплые капли окатили мои пальцы. — Когда Толя держал тебя н-на руках, а твое лицо… — она впилась в мои плечи. — Твое прекрасное лицо превратилось в-в кашу, я подумала, — она задержала дыхание, — Я подумала, чт…       — Не-не-не-не, — очень быстро сказала я и прижала палец к её напамаденным губам. — Не говори этого. Прости, что заставила тебя волноваться, — Девушка вновь опустила голову, — Ты же понимаешь, что это не твоя вина?       — Я не защитила тебя, как следовало бы…       — Ты здесь абсолютно ни при чём.       — Н-но… — она положила свои ладони за мои уши: волна теплоты через мочки поступила в самое сердце, — Если бы я не ревновала… — Василиса приблизила лицо к моему, — если бы я позвала тебя ко мне, они бы…       — Эти ублюдки всё равно меня бы нашли. Раньше или позже, — я обвила руками её узенькую талию, — Около дома или за школой, — я прикоснулась к её лбу своим, — Они бы в любом случае меня бы били. — Слова вырвались самостоятельно, такие нежные и бархатные. Мой голос тогда мог убаюкать даже неугомонного ребенка. — Пожалуйста, не переживай об этом. Моё лицо — не последнее на этом свете, правильно? В конечном итоге мы обе знаем, что ты него сядешь, ведь так? — Василиса оголила зубки грустной улыбкой и наконец посмотрела на меня.       — Какая же ты извращенка, Элина… — девушка прижала меня к себе, — Пообещай, что больше не будешь влезать в неприятности.       — Угу.       — Не слышу.       — Да, мамочка, — с ехидством сказала я.       — Ах ты ж…       Дин-дон       Василиса с недопониманием посмотрела на меня.       Дин-дон, дин-дон доносился дверной звонок.       — Ты кого-то ждешь? — просила я, отлипнуть от неё.       — Нет, а ты?       — Только бога, — но Василиса проигнорировала мою классную шутку и вышла из ванны.       Сквозь дверной проем я видела, как учительница подошла к входной двери и аккуратно заглянула в глазок. В тот же момент она схватила мою куртку и кофту, висевшие на крючке около входа, и кинула их в меня.       — Это твоя мама.       Как говорится: сердце — в пятки, моча — в голову. И не только у меня. Василиса заметалась по своей квартире, будто прячет любовника от мужа, что очень странно, ведь она казалась мне такой холодной и стойкой. А сейчас носится, как девочка, узнавшая, что залетела от кого-то на вписке. «Так вот какая ты в экстренных ситуациях… — думала я, пока смотрела на нее. — И совсем-то ты не лиса. Сейчас ты более похожа на зайца.»       — Элина, — шипела она на меня, — одевайся!       Отойдя от шока, я оделась. Мы, конечно, думали, что все это произошло секунд за десять, но мама простояла за дверью дольше пятнадцати минут. Василиса открыла ей дверь, я же решила остаться в ванной и не выходить пока моя мать не уйдет.       — Здравствуйте, Маргарита Кирилловна. — Очень громко и наигранно сказала учительница.       — Добрый день, Василиса Андреевна. Простите меня за то, что вот так к вам врываюсь, но мне надо было убедиться, что с Элиной все в порядке.       По голосу можно многое определить, но не видя человека в лицо, мы также многое и теряем. Например сейчас, за закрытой дверью, я думаю, что мама спокойна, но представив ее лицо, она казалась мне очень встревоженной.       — Нет причин для паники, Маргарита Кирилловна, — затянула Василиса, — Элина вышла минут пятнадцать назад.       — Но я ее не видела, — резко сказала мама. — Скажите, у нее все получается?       — Д-да, — смутилась учительница, — прекрасный ребенок. Думаю больше практики и…       — Обмен учащимися? — перебил ее мой родитель.       — Что «обмен учащимися»?       — Для опыта отправим ее в Германию… Месяца на четыре…       — Как на четыре? Нет, погодите…       — Вы сами только что сказали, что Элина — способная девочка. Ее надо толкнуть только, понимаете?       — Да, но…       — Я хочу, чтобы она стала успешной, понимаете? Иностранный язык, я думаю, ей в этом поможет. Не всю жизнь бремчать же на гитарке.       «АЛЛО, Я ВСЕ СЛЫШУ ВООБЩЕ-ТО. Всмысле «не всю жизнь»? А не ты ли мне гитару купила?»        — Маргарита Кирилловна, это… — запищала Василиса.       — Да, решено! Помогите отправить ее в страну-носительницу, пожалуйста.       Я хуею. Моя маман так грамотно обрабатывает людей. Она же даже не дала ей сказать. Неудивительно, почему от нее работники так долго уйти не могут.       — Маргарита Кирилловна, — учительница взяла себя в руки. — Это исключено, по нескольким причинам: первое — Элина еще не достаточно знает язык, а второе — нельзя пускать её одну. С ней должен поехать человек, который знает Германию.       «Моя девочка!» Василиса прилично загрузила мою мать. Повисла неловкая пауза.       — И мне нравится музыка Элины.       «СУКА! Василиса, это было лишнее. Ты вообще мозг включаешь, когда с ней разговариваешь?»       — Так вы слышали?       — Да, — все так же спокойно отвечает учительница.       — А может ей на немецком петь?       — Поверьте, в мире хватит и одного Тилля Линдеманна.       Опять голоса за дверью стихли. В этот момент я точно знала, что моя маман что-то обдумывает или рассматривает мою пассию.       — Что ж, — удовлетворенно сказала она, — вы меня убедили. Но можно с вами поговорить еще о кое-чем?       — Безусловно, — сказала учительница, — Вам чай или кофе?       — Виски.       Раздевшись, мама прошла за Василисой в глубь комнаты. Они разговаривали о чем-то очень тихо. Внутреннее чутье подсказывает мне, что этот разговор будет долгим, изнуряющим, промывающим каждую косточку моего тела. Я скатилась по стене в ванной комнате и села на пол, в круг из своих вещей. Только сейчас я поняла, что мои джинсы остались около кровати. «Да ебать тебя во все щели», — выругалась я на саму себя. Сидеть мне оставалось долго. Я смотрела в потолок и просто молилась, чтобы эти самые джинсы не были замечены зорким глазом моей мамы.