Океан и Деградация

Жара. Поле стадиона. Яркая искусственная трава — новое покрытие. Солнце высоко виснет над головами, давяще воздействуя на парней, которые кое-как, потея и хрипя, выполняют физические упражнения под пристальным наблюдением нового местного тирана. Палит прямо в глаза. По лицам стекают соленые капли. Но они продолжают отжиматься, ведь страшнее солнечного удара может быть лишь недовольный тренер, которых, черт возьми, теперь стало двое. С одним еле выживали, а тут судьба им еще какого-то хрена с горы принесла. Каждый из членов команды сквозь зубы думает о жутких тренировках и тирании, но подсознательно относятся к этому, как к испытаниям, делающих их морально устойчивее и физически выносливее. Почему-то именно сегодня погода играет с ними злую шутку. Ни единого облачка на ярко-синем небе. Печет не по-детски, но ты хоть трижды сознание потеряй — все равно потом придется отрабатывать. Так что лучше уж сейчас попотеть, чем дополнительно в свободное время. Футбол продолжает играть особую роль в жизни Богом забытого городка. И тренировки, как и прежде, проходят в напряженном режиме. — Сто семьдесят восемь! — еле сдерживаю усмешку при виде таких хиленьких ребят, которые после тридцати отжиманий уже валиться начинают, жалуясь на учащенное сердцебиение и слабые кости. Наверное, тренер совсем рехнулся, раз набрал таких… Хотя, быть может, лучших вариантов нет. А вот в мое время… Хмыкаю, довольно дернув свистком, висящем через шею на ленте. В мое время — звучит отвратительно. Будто мне под шестьдесят с хреном. Оставлю эту роль Мартину — несгибаемому временем тренеру, которого до сих пор побаиваюсь звать по имени, хотя уже давно не являюсь членом команды. Стою напротив ряда хиленьких парней, которые еле сгибают руки в локтях, стараясь выполнить упражнение. Жду. Не давлю на них, но внутренне довольствуюсь их физической подготовкой, чувствуя удовлетворение от превосходства над ними. Наверное, нечто подобное ощущал и тренер, когда давал нам тяжелые задания. — Дилан, ты че как мямля?! У самого мурашки по спине бегут, а парни начинают с большим старанием отжиматься. Сколько лет прошло, а реакция у моего организма одна и та же. Оглядываюсь на тренера — мужчину, лицо которого изрезано эмоциональными морщинами, а в волосах заметно проглядывается седина — идет, прихрамывая на одну ногу, и возносит над головой свой журнал, хорошенько стукнув им по моему затылку: — Я на тебя дело своей жизни готов оставить, — с возмущением восклицает, пытаясь вызвать у меня чувства вины, но не меняюсь в лице, стараясь не прыснуть со смеху, — а ты не можешь просто втащить им?! — серьезно, теперь, когда я нахожусь по одну сторону с ним, воспринимать агрессию с должной серьезностью невозможно. Мартин встает рядом со мной, заливаясь кашлем. Меня одолевают двоякие чувства при виде мужчины, которого я запомнил активным, бодрым и… гребаным маньяком. Последние годы ему совсем хреново. Скоро стукнет шестьдесят. Надеюсь, когда я выйду сюда работать, он еще будет моим коллегой. Хотя… что может произойти за жалких три месяца? Совсем недолго осталось — забуду об учебе, как о кошмаре. — Тебе уже двадцать семь лет, ал-ло! — мужчина продолжает давить на меня, а я хмыкаю: — А кому-то под шестьдесят. Мартин хочет вломить мне затрещину, но уворачиваюсь, из-за чего парни посмеиваются, и мужчина приходит в ярость, пихнув одного из них ногой. После чего вдруг серьезно обращается ко мне: — Когда у тебя выпускной экзамен? Опять встаю рядом, сцепив руки за спиной, плечом к плечу с человеком, который на протяжении моего лечения внезапно заменил мне отца: — После практики, в следующем месяце. — Соберись! — все-таки дает мне по затылку, заставив чуть сморщиться. — Не в том возрасте, чтобы в колледже за партой зад просиживать. Ухмыляюсь, чавкнув жвачкой, и отвлекаюсь от бедолаг, которые теперь сгорают под натиском Мартина. Поворачиваю голову, с прищуром из-за палящего солнца смотрю на группу поддержки: девушки всё в той же форме школы тренируют танцевальный номер. Новые лица. Повсюду. Молодые девчонки, так непохожие на тех, которые выступали в поддержку нашей команды. Невольно задерживаю внимание на затылке одной из девушек, волосы которой забавно дергаются в хвостике. Брук их так собирала. И была похожа на девчонку из средних классов. Моя практика длится уже вторую неделю. А мне все никак не прекратит мерещиться Реин. Наверное, мне не стоило выбирать работу близ тех мест, с которым связаны мои воспоминания. Психотерапевт постоянно твердит о необходимости сменить обстановку, но я уже поступил в колледж в другом штате, этого достаточно. Теперь я готов вернуться. Отворачиваюсь, задумчиво вскинув взгляд в сторону неба. Редко посещаю Брук. И иногда нахожу рядом с её надгробием венок из травы. Норам приезжает встретиться с ней, и данного факта достаточно, чтобы понять — с ним всё в порядке. — Эй, — Мартин, зажав сигарету меж зубов, роется в карманах. — Зажигалка есть? — пялится на меня, а я вскидываю бровь, с намеком покосившись в сторону тренера. — А. Ты же бросил, — он еле сдерживает усмешку. — Точно. — Мы приехали раньше… — мисс Уитокем нервно прикусывает губу, припарковав автомобиль на жилой улице, меж рядом домов. Погода стоит на удивление теплая, хотя обычно начало лета в Северном Порту дождливое. Жаль. Мне нравится пасмурность. По участкам носятся дети, играют между собой или с домашними псами, на крыльцах, прячась от солнца, в креслах отдыхают старики. Кажется, работающие родители сплавляют своих чад сюда. Не вижу молодежи. Наверное, потому что семестр еще не окончился и все торчат в школе. — Гораздо, — улыбаюсь, предвкушая негодование Роббин. Она крайне недолюбливает, когда гости приезжают раньше установленного времени, ведь ей нужно вычистить весь дом, приготовить еду, да и вообще… эмоционально успокоиться и, желательно, занять чем-то детей, чтобы те не мешали долгим беседам. В данном случае, у Роббин челюсть отпадет, ведь я должна была приехать завтра. Но мне… слишком хотелось наконец-таки покинуть стены больницы с осознанием, что больше я не обязана возвращаться туда в срок. Выйти свободным человеком. — Тебе не терпелось, — Кэнда глушит мотор, видя, как нервно я сжимаю свой рюкзак, ерзая на сидении пятой точкой. Был бы хвост, виляла бы им, как одержимая. Смотрю на высокий дом и по-прежнему не могу окончательно увериться. Я приехала, чтобы остаться. Чувствую, как Кэнда наблюдает за мной, за моим эмоциональным скитанием, волнением и невозможностью усидеть на месте. Перевожу на неё взгляд, уже который раз, без заминки, проговаривая: — Спасибо. За всё. Женщина притворно фыркает: — Ты постоянно меня благодаришь. Скоро радугой плеваться начну, — но её голос срывается из-за улыбки, что расползается на лице, стоит мне обхватить её шею руками и притянуть ближе к себе, чтобы носом потереться о прямые локоны. Не воздерживаюсь от писклявого мычания, от которого Кэнда морщится: — Теперь я оглохла, — она явно смущена, но мне плевать. Всеми фибрами обожаю эту женщину и хочу, чтобы она это знала. Отстраняюсь, взглянув в голубые глаза блондинки. Изогнув брови, она смотрит на меня и кивает в сторону дома: — Беги, только под ноги смотреть не забывай. Не сдерживаю улыбку, развернувшись, и открываю дверцу, выскочив на теплую улицу. В глаза ударяет солнечный свет. Не морщусь. Я настолько охвачена окрыляющими меня чувствами, что разум игнорирует даже тот дискомфорт, что, спустя столько лет, продолжает ныть в правом бедре. Быстро перебираю ногами, натянув ремень рюкзака через плечо. Взволнованно поправляю пряди густых темных волос, которые, из-за влажности, самостоятельно завиваются, ложась на плечи. Миную калитку, заросшую диким виноградом. Роббин совсем не занимается садом. Ничего. Теперь уж я возьму всё в свои руки. Дыхание сбивается подстать сердечному ритму. Так необычно. Я не переживала настолько сильно в тот день, когда мне, спустя четыре года, за успехи в лечении и хорошее поведение, разрешили на три дня покинуть больницу вместе с Кэндой. Она даже не спрашивала, чем я хотела бы заняться. Когда женщина посадила меня в машину, она просто сказала: «Так уж и быть, проведем в дороге часов семнадцать», — и отвезла меня в Северный Порт. В дом Эркиза. Я, конечно, поддерживала общение с Роббин, но письма удавалось получать раз в полгода. Особенно первые пару лет, когда меня вновь перевели в отдел серьезного присмотра. Слава Богу, после суда Уитокем добилась моего перевода. В больнице, в которой заправлял мистер Боу, и правда «жилось» легче. Поднимаюсь на крыльцо, встав напротив двери, и начинаю поправлять одежду: неловко, но все вещи, которые у меня имеются, либо куплены Кэндой, либо переданы от Роббин. Вот и сейчас стою в зауженных черных джинсах (их отдала мне Кэнда), распахнутой клетчатой рубашке (привет Дилан из восьмого класса) и белой майке (опять-таки доставшейся мне бесплатно от кузины Кэнды). Топчусь. Нервно дергаю ткань одежды. Оглядываюсь на Уитокем, которая выбирается из салона, прижимая к уху телефон. Наверное, сообщает Боу, что мы добрались. Интересно, когда уже этот мужчина поймет, что Кэнда вцепилась в него мертвой хваткой? Мне было бы страшно… Вновь смотрю на дверь. Глубокий вдох — подношу ладонь к кнопке звонка. Выдох — давлю. И отступаю назад, стиснув ремень рюкзака пальцами. За дверью раздается звонкий перелив сигналов. Слышу топот ног. И не сдерживаю улыбку, когда за шагами раздается знакомое: «А ну всем застыть!» Роббин Эркиз, запыхавшаяся, распахивает передо мной дверь, врезавшись широко распахнутым взглядом в лицо. Молчит. Я по-прежнему улыбаюсь, чуть морщась и вжимая голову в плечи, якобы ощущая вину за неожиданный приезд. На ней домашняя широкая футболка с логотипом какой-то бейсбольной команды, спальные штаны в клетку, волосы собраны в неаккуратный пучок. Женщина упирается руками в бока, в одной из ладоней сдавив влажную тряпку: — Уже? — цедит сквозь ухмылку, а я не выдерживаю, с таким же писклявым мычанием бросившись её обнимать. Хотя последний раз мы виделись два месяца назад, но в этот раз всё воспринимается иначе. Ведь я приехала, чтобы остаться. — Ты будто не рада, — выбираюсь из объятий женщины, которая закатывает глаза, хлопнув тряпкой мне по пятой точке: — Я вообще-то запланировала на сегодня грандиозную уборку, а на завтра королевский ужин, а вы, блин, — переводит негодующий взгляд на поднявшуюся к нам Кэнду, — как обычно. Уитокем косится на меня, убрав телефон в сумку: — У неё с начала недели шило в одном месте. — Понятное дело, — хмыкает Роббин, и я вновь мычу под нос, крепко стиснув её шею руками. Женщина, наконец, смягчается, прижавшись ко мне щекой: — Я очень рада, — поднимаю глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. — Наконец-то никаких инспекторов, — шепчет с раздражением. За спиной Роббин вновь раздается неугомонный топот босых ног. Я выглядываю из-за плеча женщины, поприветствовав двойняшек Рэнди и Ралли. Представляю, какой шок испытала Роббин, узнав, что у неё будет не один пупс, а целых два. А Эркиз так вообще чуть в эмоциональный запой не ушел. Эти два чертика ничем не уступают Дилану. Такие же активные, эмоциональные, громкие и непослушные. Роббин пришлось оставить работу, чтобы полностью отдаться воспитанию этих неугомонных зверей, которым с самых ранних лет все и обо всем нужно было знать. Потребность в изучении мира напоминает Дилана. Двойняшкам с такой же простотой дается практически всё, за что они берутся. Легкомысленные, правда, слишком. Быстро забрасывают кружки и секции. Двум пылким брюнетам уже по девять лет. — Уроки сделали? — пугающе ровным тоном интересуется Роббин. Дети переводят на неё взгляды, одновременно качнув головой. — А чего тогда встали? Сурово. Дети надувают щеки, но мать слушают, уносясь обратно в гостиную. Первое время я еще интересовала их с точки зрения незнакомого человека, но постепенно они ко мне привыкли. И даже… немного недолюбливают, как мне кажется, ведь Рэнди нравится спать в комнате Дилана, когда тот возвращается. Для него старший брат — эталон крутости. Поэтому, когда тот возвращается домой, мальчишка не отлипает от него, утопая во внимании. Но если приезжаю я… То ребенок во всю негодует из-за того, что О’Брайен тратит время не на него, а на какую-то «тетю». — А где Дилан? — прохожу в коридор за Кэнда, а Роббин закрывает дверь: — Я с полной уверенностью заявила ему, что ты приедешь седьмого июля, поэтому он перенес свой отгул на завтра, а занимается сегодня. — У него практика уже началась? — мне казалось, на следующей неделе. — Да, — Роббин спешит на кухню, где у неё кипит суп. — И это жуть, — дает оценку тому, какой из её старшего сына преподаватель. — Это надо видеть. Один тиран-тренер был, стало два, — шутит, принявшись мешать варево в кастрюле половником. — Иногда в глазах двоится. Кэнда устало плюхается на стул, вытянув ноги. Долгие часы в дороге её крайне выматывают. Я подхожу к столу, поставив рюкзак на край, и расстёгиваю молнию, решая выложить сладкое, которое купили в здешнем магазине. Чтобы задобрить двойняшек, а то порой я их боюсь. — Мне нравится смотреть на него, когда он на поле, — мне посчастливилось лишь один раз попасть на матч. Дилан уже тогда часто зависал с тренером, помогая тому после аварии тренировать команду. За эти годы они достаточно сблизились. Это здорово. О’Брайен отрицает, но мне кажется, отчасти Мартин выступает для него в роли отца. Но это лишь мои предположения. — А меня это пугает, — Кэнда устало выдыхает в потолок, припоминая Дилана на поле. Орать двойняшки начинают еще в прихожей, поэтому их явление на кухню никого не заставляет поседеть: Ралли чуть не сносит стул, убегая от брата, который кричит что-то про испорченную тетрадь, грозя треснуть ею же сестру. — Прекратите носиться! — Роббин командным тоном оглушает присутствующих, и дети, разбежавшись по обе стороны стола, хватают из моего пакета шоколадные конфеты, после чего несутся прочь, обратно в гостиную. Видимо, крик — это обманный маневр. Их истинной целью было взять сладости. Привыкли, что я приношу их. Завязываю пакет, обратив внимание на подоконник, забитый маленькими горшочками с мелкими стеблями: — Это ростки с моего цветка? — удивляюсь. — Да, — Роббин оглядывается. — Он сильно разрастается. Надо уже высадить на улице, — с намеком косится на меня. — Я ждала, когда ты вернешься окончательно. Чтобы ты это сделала. Мне кажется, это символично. — Очень, — хмыкаю. Роббин вытирает ладони о тряпку, встав рядом со мной: — Это все твои вещи? — изучает содержимое рюкзака. — Ты будто на день приезжаешь. Я не отрываю взгляда от экрана телефона, взволновано тараторя: — У меня их накопилось немного. Роббин вздергивает бровь, уставившись на меня, как и Кэнда, подперевшая щеку ладонью и устало зевнувшая. Переминаюсь с ноги на ногу. Взгляд бросаю то на одну женщину, то на вторую, и в итоге Роббин сдается: — Ладно, езжай, — махнула рукой в сторону окна, а я практически подскакиваю от бушующих эмоций: — Я быстро, — хватаю Роббин за плечо, поклявшись. — А потом помогу прибраться, — и автоматически срывается с языка в адрес Кэнды: — Я могу ведь поехать? Женщина даже немного побледнела, не сразу отреагировав на мой вопрос: — Ты больше не должна спрашивать моего разрешения, — напоминает, а внутри меня что-то приятно копошится. Нервишки щекоткой терзают легкие. — Иди уже, — Роббин подгоняет меня, убрав конфеты на самую верхнюю полку шкафа. Правда, думаю, эти умные двойняшки, если захотят, соорудят себе ступеньки из кухонной утвари. — Я быстро, — уверяю, схватив связку ключей, которую мне протягивает Кэнда, напомнив про правила безопасного вождения. В Северном Порту на дорогах не встречаются патрули. Служителей закона здесь можно по пальцам пересчитать, лишних людей нет. Это важное уточнение. Прав-то у меня нет. Но Кэнда разрешает нарушать правило, не зря тайком же учила меня вождению. Дилан тоже пытался… Но, кхм, преподаватель он суровый и слишком нервный. — Вернись лучше с ним, — миссис Эркиз ставит чайник. — Тогда вы все будете обречены на помощь мне. Я торможу на пороге, хмыкнув: — А Ричард? — Не беспокойся, — женщина стреляет в меня взглядом, — я и до него докопаюсь. Уж в этом не сомневаюсь. Роббин стала строгой матерью. И детям везет меньше, чем Дилану. С ним она не была так дотошна. Так что парню, можно сказать, повезло. Выбегаю в коридор, бросив рюкзак возле комода. Торможу напротив зеркала, изучив свое лицо. Раскраснелось. Энергия бьет ключом. Щеки румяные, глаза эмоционально наполнены. Пытаюсь пригладить беспорядочные локоны. Разглядываю одежду, разглаживая мятые участки, и невольно провожу ладонями по талии, не нащупывая ребра. Часто так делаю. Потому что это странно — не чувствовать костей. Оглядываюсь, проверив, нет ли кого поблизости, и приподнимаю ткань майки, подкрепив свои ощущения зрительным фактом. Костей нет. Касаюсь щек. Впадин нет. Поправляю лямки бюстгальтера и упираю ладони в бока. Всё на месте. В последний раз встряхиваю волосы и быстрым шагом направляюсь к двери, покинув тихий дом Эркизов. — Кофе? — Роббин ставит кружку на стол, держа над ней чайник. — Спасибо, — Кэнда пребывает в глубокой задумчивости. Смотрит куда-то в сторону, пальцами барабаня по своим губам. Роббин наливает и себе кипятка, размешав сахар в обеих кружках. Прислушивается — дома подозрительно тихо. Опять эти неугомонные что-то замышляют. Кэнда вздыхает, выглядит тоскливо и не понимает, какие чувства преобладают внутри неё: — Я всегда испытываю радость, когда мои клиенты преодолевают трудности и получают возможность жить самостоятельно. Но всё равно переживаю. Тея была сложным пациентом. — Она будет посещать терапевта, — это даже не обсуждается. Дилан тоже продолжает общаться со своим врачом. Раз в месяц, при необходимости, больше, посещает его, ведь проблемы порой дают о себе знать. Главное, теперь он работает над ними, а не обрастает, заглушая употреблением курительных смесей. — Мэгги сказала, что возьмет её под свое крыло, — садится напротив, подвинув одну из кружек к гостье. Уитокем кивает, поблагодарив еще раз, и сжимает кружку ладонями, долго рассматривая горячую жидкость, с поверхности которой к её лицу вздымается пар. — Хорошо, — шепчет, вновь подперев щеку ладонью: — Так странно… Привезти её сюда. А уехать одной. Роббин хмурится. Ничего странного она в этом не видит. Давно пора, а эти придурки из комиссии только время тянули. — Даже грустно, как-то… — Кэнда совершает глоток, своей апатичностью выбивая Роббин из колеи. Эркиз решает немного сменить тему, точнее, перескочить совершенно, и с таинственной улыбкой сощуривается: — А ты когда собираешься миссис Боу стать? Часики тикают… Щеки взрослой состоятельной дамы вдруг вспыхивают румянцем как у десятилетней девчонки, а голос надрывается от смущения: — Ой, отстань. Школьный коридор нагоняет тоску. Занятия уже закончились, люди встречаются редко, но не тишина настраивает меня на размышления. Дело в том, что я хотела поступить в колледж в этом году. Вроде нормально сдала общий экзамен, получить диплом об окончании школы, самостоятельно готовилась к вступительным, но медицинский — сущий Ад. С моими результатами не пройти даже первый этап. Не набрала нужный балл. Но Роббин просит не унывать. Предложила мне в этом году подработать и набраться опыта в больнице Эркиза, параллельно буду заниматься с репетиторами. Оплачивать которых намереваюсь сама. Как-нибудь. А в следующем году попробую снова. Выхожу на лестницу. Выход на задний двор открыт. Слышу гул музыки, под которую тренируется группа поддержки, слышу привычный ор Мартина. И сжимаю кулаки, взволнованно заморгав, встав на пороге дверей. Солнце слепит в глаза. Трепет перерастает в ненормальную судорогу. Вдыхаю. Размеренная жизнь Северного Порта кажется многим приезжим скучном и однообразной, но это именно то место, так сильно привлекающее меня, место, в котором мне хотелось бы остаться. И теперь я имею право. Выдыхаю. — О, смотри, красотка, — этот тип отжимается на последнем издыхании и каким-то образом успевает девушками любоваться. Ребята по обе стороны от него вскидывают мокрые от пота лица, устремившись вниманием в сторону тоннеля под стадионом, служащем одним из входов. Я стою боком к ним, держа руки сложенными на груди, а губами сжав свисток, и готовлюсь оглушить олухов, но перед этим необдуманно сам стреляю взглядом в сторону тоннеля, чтобы понять, какой объект привлек их внимание (и, следовательно, кого мне нужно прогнать на хрен с поля, чтобы не мешал тренировке гормонально неустойчивых подростков). Губы мягко выпускают свисток, ударившийся мне о грудь. Тея топчется на входе. Её руки похожим образом сложены на груди, взгляд мечется из стороны в сторону, слегка потерянный, ведь масштабные строения вгоняют её в растерянность. О таком трудно забыть. — Как думаете, она уже совершеннолетняя? — парень еле выполняет сотое отжимание, обратившись с кряхтением к своим друзьям, которые начинают прикидывать, исходя из внешних факторов, а мой взгляд раздраженно вздымается к нему. Поворачиваюсь к неугомонному, приподняв ногу, и стопой врезаю меж лопаток, отчего парень в ту же секунду валится всем телом на траву, простонав. — Уймись, самец, — фыркаю. Со спины подкрадывается Мартин, пихнув меня локтем: — Ты говорил, она завтра приедет, — указывает на Оушин рукой. Оборачиваюсь. Тея, наконец, находит меня взглядом, а потому активнее переминается с пятки на носок, сцепив ладони за спиной. Не могу сдержать ухмылку. Она пытается казаться менее взволнованной, но, как обычно, её эмоциональная взбудораженность плещется в глазах. — Я такое говорил? — щурюсь, не сводя внимания с девчонки. Она по-прежнему выглядит, как девчонка. — Ты часто трещишь о вещах, на которые мне плевать, — Мартин листает журнал, заметив, что ребята из команды, все как один, рухнули без сил. Фыркает, пихнув меня в сторону: — Иди, — отпускает, хотя я обещал сегодня задержаться, и обращается с ревом к хилым подобиям мужиков. — Чё расслабились, девчонки?! Второй подход. Двести отжиманий! — Так мы уже сделали… — Я не видел. За моей спиной раздается хор негодующих и жалких вздохов. Наклоняюсь, подхватив брошенную на траву кофту, и расправляю плечи, взглянув на Оушин, которая забавно топчет землю под ногами. Был бы хвост… завиляла бы. Несмотря на постоянные тренинги по контролю эмоций, сдержать улыбку при виде этой пылающей жизнью девушки не представляется возможным. Это уже чертово насилие над собой, а потому не пытаюсь себя сковывать и улыбаюсь ей, чуть подняв ладонь — жестом приветствую, и девчонка по-детски невысоко прыгает на месте, широко улыбаясь и уже явно изнемогая от желания свернуть мне шею крепким объятием. Силенок в ней прибавилось, как только вес начал набираться. Мне с трудом удавалось представить, как может выглядеть Оушин без своей привычной худобе. А оказалось… Вижу, как ребята из команды по баскетболу, бегущие мимо, оглядываются на Тею. …оказалось, она очень даже способна привлекать излишнее внимание.

Океан или Деградация?

Прекращаю прыгать, как дура, и поднимаю ладонь в ответном жесте, уже крайне изводясь от бурлящих эмоций при виде широкой ухмылки О'Брайена. Ведь этот раз — особенный. В этот раз я останусь здесь.

Океан. Определенно Океан.