Choke on One Another

***

У Джерарда улыбка — не мед на губах. Не истома по всему телу. Не сияние звёзд. Не удар под дых. У Джерарда улыбка — разодранная. Лезвие ножа, если угодно, выстрел в голову. Изломанная. Он сам — будто выпотрошенный. Растягивает губы, — не накрашенные — испачканные вишнёвой помадой, — и финиш. Это похоже на преддверие панической атаки, на моменты, когда просыпаешься ночью в холодном поту после кошмаров. Это не красивая история противоречивых чувств, потому что Фрэнки не влюблен. Фрэнки испуган. Они спят вместе по воскресеньям; может быть, иногда по четвергам. Уэй приходит — Мистер-Ёбаная-Безупречность — к нему домой ближе к ночи. Никаких прелюдий и нежностей — лишь иногда задушенное «смени угол, сука» и грязные поцелуи в процессе. Фрэнки потом отмывается от липкого аромата блядского Пойзона часами. И. Вгрызается зубами от бессилия по ночам в подушку, которая пахнет им. Ему иногда — знаете, минутное помутнение разума — хочется размозжить Джерарду голову, чтобы его волосы действительно стали красными. Чтобы всё вокруг окрасилось в бордовый. Чтобы эта сучка стонала уже не от удовольствия, а от боли. Чтобы трахать его труп, не слыша никаких упрёков и смешков. Противно. Айеро просто внезапно понимает, что блядский мальчишка ему противен. Что ему неприятно смеяться вместе с ним, неприятно видеть его лицо, когда он брезгливо одевается после очередного ни-к-чему-не-обязывающего-воскресного-траха. Неприятно, когда он, растягивая манерно слова, просит не оставлять следов на собственном теле, потому что хочет оставаться идеально чист, а через несколько дней Фрэнк обнаруживает лиловый засос от очередного случайного партнёра у него на ключице. Айеро однажды просыпается утром с чётким осознанием, что одержим им. Ненавидит. И одержим. Ему хочется плеснуть Пойзону в лицо кислотой, чтобы разъело. Чтобы не чувствовать ничего, кроме отвращения, при взгляде на этого манерного ублюдка. Чтобы Джерард наконец-то заткнулся. Фрэнка выламывает совершенно — трясёт по ночам от желания вздёрнуться. Фрэнк просто устал. Если бы можно было ввести Уэя внутривенно, то он согласился бы — настолько всё это уже осточертело. Настолько он сломался. Он заказывает в очередное воскресенье проститутку, и пришедший Пойзон просто хохочет, как ненормальный, потому что у Айеро на неё, блять, не встаёт — а потом стонет под ним хрипло, умоляя глубже. Да глубже, блять, чем ты во мне сидишь, не бывает. Фрэнки постепенно выжирает изнутри. Нежненько и ненавязчиво съедает язвами. Воспоминаниями о том, как пьяный Джерард терял самообладание под ним. О том, что этот холодный мальчик течёт от него, как последняя сука. О губах Джи на своём члене. Влажных. Липких. Вишнёвых. О том, как он кусает костяшки пальцев и шумно выдыхает, когда Айеро задевает простату. О том, что Фрэнки трахает его. Айеро всё хуже и хуже без встреч с Пойзоном. Он дрочит в туалете супермаркета, как сперматоксикозный подросток, представляя, как Джи насаживается на него, после пятиминутного разговора, и просто молится, чтобы Джерард сдох уже наконец-то и не отравлял его жизнь своим существованием. Молится, чтобы кончать, не думая о нем. А потом практически насухую трахает его в том же самом туалете, наплевав на то, что им, считай, смазкой служит сперма парня, с которым Уэй минут пять назад переспал. Потому что так нужно. Потому что тогда он просто уйдёт из него. Хоть как-то. Потому что скоро обязательно станет легче.