Хорошо быть живым

Гэвин не хотел бы потерять Коннора снова       Пять дней подряд, как и сегодня, к слову, восьмисотый имел два режима — полное игнорирование существования Рида и частичное, когда он жестами отвечал на какие-то вопросы либо, если случалось что-то шибко неловкое, сбоил и шарахался от него в сторону, что выглядело нелепо и не всегда выходило, а когда не получалось, Коннор умилительно стискивал кулачки и с хмурым выражением скина поджимал губы.       Пять, мать их, долбанных дней он говорил со стеной, почти затрагивая действительно важные для него вещи, а Коннор, чёрт бы его драл, едва бровью поводил на все его высказывания. Просто сидел рядом и смотрел в экран телевизора, выключен тот был или включен.       Интересно, может ли машина стать ещё более машиной, чем она была запрограммирована? То есть, вот стремятся все ведроиды к девиантности и получению свободы от программы, но что, если кому-то эта свобода осточертела? Девиантность — своего рода вирус, но тогда должен быть антивирус, позволяющий андроиду стать андроидом без всяких там очеловечивающих дополнений. Под секретным кодом, но должно же быть что-то такое.       Хотя Гэвину нет особой разницы до строения машин (сугубо по этой части), во время одного из своих монологов он невольно задумался, что и у роботов может быть психологическая защитная реакция или нечто вроде пост-травматического синдрома.       Пережил что-то неприятное — ввёл код в базу — больше ни о чём не переживаешь.       Людям бы так, а то выходит, что после того, как случается нечто серьёзное, отходить сложнее, чем переживать случившееся. Последствия хуже самих проблем.       На примере ураганов, землетрясений и прочего — ты выжил после стихийного бедствия, эмоции… Неописуемые, да, страшно, жутко, ты мог получить ранения и тому подобное, но вот что намного хуже — снесло твой дом, город потерял большое количество хороших людей (хотя тебе какое дело), все вещи порваны, унесены ветром или погребены под домом вместе с твоим котом, собакой, и так далее. Зато ты жив — теперь ходи по адвокатам, риэлторам, психологам.       Гэвин может привести в пример пулевое или ножевое ранение. Вот, опять-таки, выжил ты. Боль невыносимая от раны с первого соприкосновения с кожей, но вот потом же хуже.       И с каждой проблемой, бедствием, ранением, меньше зацикливаешь внимание на том, что пережил. Думаешь о материальном — как покрыть расходы? на кого подать в суд? где найти хорошего юриста? и так далее, и тому подобное.       Так что же ждёт Коннора и что пережил он? Гэвин сделает всё, чтобы он остался       День за днём одно и то же. Все колкости и предложения оставались без ответа. Чёрт знает, почему. Рид попросту не догадывался даже, что стоит за безразличием андроида, которому обычно есть дело до всего на свете, живо оно или нет.       И не мог смириться с тем, что снова вроде и за ЗОЖ, но в день выкуривает по пять-семь сигарет, употребляет в пищу еду быстрого приготовления, а ещё срывается на всём, что только попадается под руку.       Всё как до вторичного появления RK800 и такой необходимой заботы, оказываемой им.       Он всё ещё одинок и так и не сходил на долбанное свидание с не менее долбанной Катрин. Собирался же вроде. Вполне намеренно, между прочим.       Побрился, сам выстирал более-менее приличную одежду (правда вещи потеряли свой цвет, ибо откуда он знал, что стирать вместе можно только одноцветное), с утра еле-как пожарил (пережарил и недосолил) рыбу на сковородке и потом до часу ночи отдирал пригоревшую к ней чешую.       А она всё отменила.       Мало того, он полчаса ждал её около ресторана (не бара, кафе, кофейни) с поникшими пятью розочками цвета горящего красным диода Коннора, а потом звонит ей и вот-те-на! Грозно словно туча или перекачанный кролик (по неясным причинам в голову пришло это), он ответил сухое «Ясно», и она сбросила. Словно на дорогих блядках, что вполне может быть.       Считает, наверное, что он готов в ноги ей пасть и ждать вечно, забывая про работу и нерешённые проблемы.Про главную его проблему и занозу в мозгу — Коннора.       Но он попросту не в силах его забыть, мельтешит ведь перед глазами, где бы Гэвин ни был. Дома наяву, на работе как раньше. Под веками, которые хотелось сорвать. Гэвину небезразличен Коннор и это взаимно       Гэвин шёл домой, маясь вопросом о том, куда бы деть цветы и, помаячив около мусорного ведра, стиснул шипастые стебли сильнее и вошёл в подъезд.       Он знает, кто будет намного больше рад им, да и позаботится, что несомненно. За своими-то вещами Коннор следил, стирал их строго по инструкции (это же не как с готовкой, когда всё зависит не только от рецепта), сушил и гладил, тогда как Гэвин носил свои шмотки помятыми и иногда мокрыми. Смотрелось вовсе не эффектно, не подумайте.       И вот, он стоит под своей дверью, обивая пороги, но не решается войти. Подносит кулак, вот-вот решаясь постучать, а потом подавленно пинает.       Обычно если с пинка, то так, что соседи жаловались на грохот, а если стучал, то в ритм какой-нибудь известной мелодии, всплывшей в памяти. А сейчас лениво ткнул носком ботинка, как будто не хотел, чтобы ему открыли. Может и не хотел.       Но Коннор, точный как швейцарские часы, открыл сразу же, едва Гэвин успел убрать ногу.       И уткнулся он взглядом в лицо восьмисотого с непонятным выражением на своём. Коннор открыл ему дверь.       В последние несколько дней Гэвин взял в привычку брать ключи с собой, а сегодня оставил их на работе.       И Коннор не проигнорировал. Ему не плевать, где он и придёт ли ночевать. А Рид придёт для того, чтобы ещё раз, снова и снова, видеть этот потупленный взор отходящего Коннора и то, как он совсем по-человечески сжимает, чёрт возьми, кулачки, чтобы не сорваться.       Это умилительно.       Но в сто раз умилительнее его улыбочка, почти искренняя.       Гэвин, до сих пор стоящий в дверях, с охуевающим видом ухмыльнулся. Что, мистер Робот, шестерёнки на место встали?       — Ждал меня, да? — самодовольно хмыкнул он, едва шаркнув ботинком по коврику.       И он, в свою очередь, ждал чего угодно, может привычное «нисколько» или простенькое «нет», но никак не…       — Да, я ждал вас, детектив, — с хорошенькой такой, почти обворожительной улыбкой согласился андроид.       Да, ждал.       А он ждал, когда ты заговоришь.       Вот и спасибо. Можешь дальше молчать, как та самая подыхающая рыбка, а он уж до конца жизни будет аплодировать твоей виртуозной игре. Наигрался что ли, а, жалкое ты подобие актёришки?       Рид тоже в своеобразной мере играл. Только всегда. Типа он такой вот говнюк, а на самом деле даже тапки в котов не кидает.       Хмыкнув, Гэвин разулся и сначала словил взглядом взор Коннора, зацепившийся за цветы, а потом с почти не гаденькой ухмылочкой протянул ему махонький букетик, нечаянно ткнув им андроиду в грудь.       — Это тебе, короче, сраный ты пакет голубизны, — усмехнулся Гэвин и шагнул по направлению от ведроида, неприкрыто непонимающего и пытающегося найти подъёб.       — Но что мне с ними делать? — нахмурившись, спросил Коннор, совсем теряя в своей программе причины молчанки и былую псевдоревность.       — Что угодно, хоть трубы чисти, только не уколись, — прикинув, что будет слишком уж дружелюбно (не в его стиле, алло), Гэвин добавил. — А то будет плюс один повод сдать тебя на запчасти.       Дроид отрешённо поправил его:       — Биокомпоненты.       Но карих глаз от роз не оторвал, рассматривая яркие тепличные лепестки, на сгибе которых терялись редкие полосующие блики.       Заворожённый и всецело околдованный (скорее взломанный, верно?), Коннор даже не заметил, как в свою очередь изучают его самого, боявшегося согнуть колючие стебли, как боялся Гэвин утратить в памяти такого Коннора.       Тусклый свет лампы в гостиной выделял очертания лица андроида и путался в искусственно завитых волосах, падал на рыжеватые веснушки, словно бисером рассыпанные на Конноре так, словно он сам был одной веснушкой — а-ля изюминкой мира Гэвина. Просто преломления или как оно там называется, но блядски красиво.       Особенно то, как ведроид легонько касался красных бутонов, боясь повредить их, но стараясь запомнить, какие они на ощупь. Лёгкие, мягкие, вовсе не такие, как глянец, да и не гладкие. Скорее как… Как…       Он не знал сравнений в плане ощущений. Его мировоззрение состояло сплошь из голых фактов и прямых, чётко разделённых между собой, слов, которые подменяли друг друга только потому, что помечены в программе синонимами, а не по причине того, что он посчитал это нужным.       Коннор в принципе редко считал. Считала программа, алгоритмы. Поэтому он редко ошибался.       Это люди, тупые и беззащитные правители всея планеты, полагаются только на свою чуйку во всём. Только они просто не умеют иначе, а Коннор… Каждая его мысль, именно его, а не того, что было записано в его программных кодах, обозначалась весьма однозначным сбоем.       С момента своего переезда сбоил он раз семь в минуту. Потом восемь, десять, а потом красная полоска сбоя перестала исчезать вовсе, кроме тех моментов, когда он уходил в гибернацию.       Осваивал жизнь в рамках позволенного, не выходя за границу страха перед полной девиацией.       Как люди боятся взрослеть.       Страх перед неизведанным вроде и приобретённое свойство, а вроде и врождённое — оно есть у всех и с этим попросту ничего не поделать.       Коннор боялся, что утонет в своих чувствах и пойдёт ко дну, увидя Рида с новой точки зрения, его личной. А хуже всего, он не потянет Гэвина за собой, а просто отпустит, как отпустил Хэнка.       Рано или поздно, но восьмисотому нужно будет сделать шаг и проломить стену, ограничивающую его от свободы мысли и действий. Да, сейчас настало то самое «поздно», но это всё же лучше, чем никогда.       И Коннор знает, что вероятность замешательства детектива в его девиации равна девяноста восьми процентам.       И Коннор принимает это как должное, в отличии от каких-то совсем бытовых мелочей.       Например, подарков.       Внезапно андроид задал вопрос так и стоявшему со смятой в руках курткой, Гэвину:       — Зачем люди дарят подарки? — в этот раз взгляд он поднял и лейтенанта морально прошибло с этого проникающего под кожу взора.       — Эмм… Ну… Как тебе сказать… — как. ему. сказать.       Кожаная куртка превратилась в смятый кожаный мешок.       Андроид ждал ответа минуту и спустя это время Гэвин, подавленно выдохнув, решился его дать.       — Вот знаешь, допустим, тебе дорог кто-то или типа того. Но ты боишься сказать это и пытаешься доказать, чтобы до этого чувака всё дошло само. Или у тебя лишнее что-то, кроме веса и комплексов. И вот. Короче, когда хочешь сделать приятно, то тогда подарки — нормальный вариант, — разъяснил, как смог, да и из репертуара словесного почти не вышел.       А Коннор был в восторге даже с этого.       Вот кто так поражается простому, нет, даже детскому подарку (вернее, передарку), какой дурень?       Ах да, его умилительно удивляющийся дурачок, который, кажется, не знает — плакать ему или смеяться, да и не знает, что есть что и каково это — испытывать и различать эмоции.       Коннор боялся их, но через страх тянулся к ним. Как и к Гэвину.       Последний, переждав паузу в несколько секунд, решил, что можно идти. Обойдя Коннора, он услышал, как в спину прилетело одно-единственное слово:       — Спасибо, — и всё. Разъяснять и болтать на тему «ага, я тебе дорог, геюга ты сраный» Коннор не стал. К превеликому удивлению Рида.       Зато стоило восстановить расстояние в пару метров, как Коннор нагнал его и решил показать всю свою привязанность так, как умел он — нарушая личное пространство и словно стараясь раствориться в том человеке, который казался ему важным без всяких там табличек с отношениями от матери программы. Коннор прижал к себе уязвимое человеческое тело, обхватывая за грудную клетку и словно пытаясь пересчитать все и каждое рёбра.       Гэвин боялся даже выдохнуть — вдруг опять засбоит и рванёт от него, как ошпаренный.       Но андроид не отпускал даже тогда, когда Рид совсем понемногу расслабился в крепких объятиях, как оказалось, чувствительного на сантименты RK800. И ради эксперимента поверх оголённой кожи на предплечье восьмисотого, положил ладони слегка рваным, резким движением. Потом, когда Коннор не просто не отпрянул, а даже приложился щекой к его виску, по-кошачьи ластясь, Гэвин опёрся затылком в сымитированные, совсем как человеческие, ключицы.       Коннор был хорошей опорой во всех смыслах. Мог поднять настроение, выслушать, а также мог и защитить. Даже от нехватки спальных мест — приляг на плечо и скажи прощай бессоннице.       Да, у него не скрипели суставы и не было слышно сердцебиения, как и дыхания.       У него не было ничего из вышеперечисленного, но это нисколько не было его недостатком. Всё равно откуда-то из недр его каркаса доносились звуки, похожие на работу поршней в двигателе. Которые сокращались, как сердце и точно так же качали нечто наподобие человеческой крови.       На самом деле, это всё — насколько кто человек, а насколько машина — не было для них обоих особенно важно.       Им просто не хватало тепла, без разницы от кого. Даже роботу и даже такому «плохишу», как Рид. А Гэвин до мельтешащих перед глазами пятен, хотел выспаться. Просто лечь — не важно, где — и заснуть, не видя снов.       И только он упал в сон, сильно вздрогнув, как раскрыл глаза и взгляд сразу упал на руки Коннора. Гэвин видел настоящего Коннора       Белый, гладкий, обжигающе-горячий пластик. Вовсе не холодный, вовсе не кажущийся безжизненным или неприятным. Не резиновый, но и не такой как кожа.       Это было совсем не то, что видел Рид раньше, у андроида-детектива модели RK800 всё было совсем не таким, как у всех остальных.       Голос, особенности, характер.       И фетиш на слишком интимные откровения.       Да, то, что сейчас видел и чем восхищался (пусть, не показывая виду) Гэвин, казалось ему чересчур личным. В голове, как под куполом, пронеслось — он не заслуживает того, чтобы Коннор доверял ему настолько, что… Что показывал то, чем является, не боясь быть осмеянным.       Он был и будет плохим человеком, плохо относящимся ко всему живому, да и неживому. В нём было одна самая ужасная черта, которая его таким и делала — детектив обрывал совместное счастье с кем-либо на его пике.       Гэвин мысленно берёт все силы в кулак и выворачивается из объятий Коннора, недовольно морщась.       Без слов уходит в спальню, захлопнув за собой дверь с гулким и скрипучим хлопком.       Судя по воскресшей в квартире тишине уже не кажущейся к месту, андроид так и стоял на своём месте, анализируя своё поведение на наличие проступков. Где он, сука, провинился?       Да в том-то и дело, что ни в чём он не налажал. По-крайней мере сейчас да и по отношению к Гэвину.       Слишком хорош для такого, как этот идиот, своё же счастье обрывающий на корню.       Чересчур нов и чист для человека, за спиной которого всякое дерьмо и на коже у кого шрам поперёк шрама и поверх гематом.       Но в той же мере одинок.