русский должен умереть

      Лиза открыла глаза, когда солнце уже пробивалось несмелыми, тусклыми, такими же, как и, кажется, все в последние несколько лет, лучами через деревянные створчатые окна. Раз уж Света не потрудилась разбудить ее раньше, значит, ничего серьезного не произошло, и поступивший ночью солдат был в относительно приемлемом положении. Если так можно было назвать его состояние вообще.       Неред потянулась и вышла на улицу, хрустя шеей, затекшей от длительного сна в одной позе. Ветер нес с лесов, окружавших деревню, в которой находилась их военчасть, запах гари и огромные клубы пыли. Со стратегической точки зрения, это мешало видимости и отсрочивало их обнаружение, на практике же партизанские отряды выжигали леса с целью уничтожения немецких разведчиков.       Разведывательный батальон, к которому был привязан госпиталь, находился за перелеском с юго-востока в десятке километров от Смоленска и практически за углом от передовой. Несмотря на то что освободительная операция должна была начаться только через месяц, к концу сентября, в тыл ежедневно отправляли раненых и подорванных солдат мелких званий, нечаянно зацепленных частыми небольшими перестрелками.       Лиза попала сюда, практически на границу с Белоруссией, совершенно случайно. Подаваясь в добровольцы и получив скупое направление лишь в тыл на медицинское обеспечение, она решила, что даже с такой целью поедет в зону, наиболее приближенную к военным действиям. Перед глазами периодически всплывал текст извещения о предательстве Родины путем побега с поля боя (спустя год Лиза усмехалась, понимая, что простое «пропал без вести» приравнивается к похоронке, но без выплаты компенсации) с именем отца, ушедшего из семьи, осунувшееся лицо матери и ее же холодное тело с остановившимся на улице сердцем, бабушка с непомерной заботой и последним куском хлеба, отданным внучке. Девушка не видела смысла оставаться в мирном, но теперь чужом для нее месте.       Обосновавшись в части за несколько месяцев, Неред взяла на себя обязанности главного полевого врача, наловчившись зашивать раны и извлекать пули, не имея никакого медицинского образования. В своем родном поселке под Пермью, где война — что-то смутное и неведомое, оставившее свой след только в эвакуированных промышленных производствах, Лиза училась в техникуме и мечтала работать по специальности. У войны был свой распорядок и свои, совершенно не дальновидные, планы.       Елизавета встрепенулась, вспомнив про утренний и очень запоздалый обход, и направилась обратно в госпиталь, боясь не успеть до прибытия отряда народного ополчения. В связи с приближающимся боем за Смоленск, на ближайшую к нему базу, которая, к сожалению, стала вторым домом Неред, должны были забросить группу, сформированную в ДНО из бывших партизан и включающую десяток военно-полевых медиков. Даже в тылу лишних рук не было.       Проклиная Кашина, Лиза быстро расправилась с повязками и проведением необходимых процедур, благо, что несколько дней назад забрали особо нуждающихся в помощи и сейчас койки были переполнены людьми с незначительными ранениями. Она предпочитала не вести счет смертников: атмосфера базы и так была пропитана тошнотворным отчаянием.       Дойдя до последнего раненого, Неред уже не так хотела высказывать лейтенанту все, что о нем думала, и даже в какой-то степени была благодарна за необычное чувство бодрости и относительный прилив сил. — Что-то ты поздно сегодня, Лизонька, — улыбнулся старик, по возрасту и жизненным силам обязанный находится дома, а не загнивать на зоне военных действий, не имея возможности даже достойно умереть от дроби фашистского автомата на поле. — Я уж думал состариться и умереть, пока ты меня навестишь. — Ну нет, мы с Вами еще отметим победу над этими уродами, — рассмеялась Неред, меняя повязку на плече мужчины. — Если дело пойдет так дальше, через пару дней можно будет выписывать. — Хоть какие-то хорошие новости за последнее время, — он кивнул, снова откидываясь на подушки. — А теперь у меня тихий час. Война войной, а сон по расписанию. Спасибо, Лизонька.       С удовольствием отмечая, что ей самой спать не хочется, Неред вернулась на пост и заполнила прошение на высылку медикаментов, занесла его в штаб и искала занятие до приезда новеньких. По возвращению с управления, Лиза услышала дружный смех медсестер с поста и совсем не удивилась, увидев их столпившимися вокруг Кашина.       Не нужно было обладать какими-то особенными способностями, чтобы придать смысл всем этим взглядам со стороны молоденьких девушек, не потерявших навыков обольщения от попадания на передовую. Видимо, женское общество им совсем наскучило, а появившийся красивый рослый лейтенант неплохо разгонял уныние. — Так, я не собираюсь выполнять вашу работу за вас, разошлись по больным. Быстро, — грозно скомандовала Лиза, протискиваясь к эпицентру всех бед. — А Вы, товарищ Кашин, младший лейтенант разведывательного батальона, можете быть свободны и идти заниматься своими прямыми обязанностями: разведывать, воевать, в общем, Родину защищать, а не флиртовать с моими подчиненными.       Девушки обиженно надули губы и разбежались, взяв с лейтенанта обещание навестить их через какое-то время и бросив на Неред недовольные взгляды. — Не наводи смуту, Лайзка, — усмехнулся Кашин, снизу вверх глядя на все еще гневно щурящегося медика. — И спасибо за спасение. Я и так уже ухожу, но вернусь вечером. На перевязку, — сообщил он, все еще с усмешкой рассматривая Лизу.       Она закатила глаза и вышла на улицу. Стоял первый теплый и достаточно солнечный день за последнее время. Лучи уже яркого солнца, поднявшегося наверх, грели кожу и заставляли жмуриться, несмотря на все еще витавшее облако гари. Резкий запах жженой резины напоминал Лизе тот сорок первый год, когда от собственного бессилия она бежала к Ленинграду, добираясь с грузовиками, провозившими боеприпасы к границе, а вскоре и оттуда, чудом не оказавшись в блокадном городе.       Последние месяцы были относительно удачными для Советского Союза, если посчитать количество потерянных гитлеровской коалицией дивизий. Это относительно радостное знание (все-таки, и среди немецких солдат были чьи-то отцы, сыновья и мужья; радостное — очевидно, слишком громкое слово для войны) держало на плаву солдат, продолжающих ждать письма с родного колхоза. Вот только томительное ожидание становилось все тяжелее, а число получивших весточку заметно снижалось.       Все ждали одного: конца. Конца этого ада, где смерть сродни старому другу. Но признать собственную беспомощность значило выйти к врагу с поднятыми руками, размахивая своими же белыми портками и напевая известные и оттого столь ненавистные строчки гимна Гитлер-югенд, поэтому Красная армия продолжала излишне воодушевленно прослушивать по утрам радио, вещающее о пользе и вкладе каждого в великий СССР, с гордо поднятым подбородком вышагивать на дежурство и выходить на поле боя, уверяя размашистыми строчками семью, что это не в последний раз.       Неред вздрогнула, услышав приближающийся гул двигателя и треск шифера, местами разбросанному по базе. Чем громче становился шум, тем различимее слышался мощный рев молодых солдат, в конце концов сложившийся в сбивчатую «Катюшу», угрожающе приближающуюся громким хором к баракам. Отряды планировалось расселить здесь, в тылу, до начала действий. Весь август советская народная армия собиралась помогать с развозом раненых и комплектацией складов.       Обрадовавшись приезду дополнительных медиков, Елизавета спешно вернулась в госпиталь. Медсестры бегали по корпусу, торопливо меняя повязки и хлопая дверцами шкафов с медикаментами. — Света, — громко позвала Неред, собирая волосы в хвост и натягивая белую застиранную косынку с большим красным крестом. Заглянув в основную часть госпиталя, длинный коридор с плотно расставленными друг к другу койками, и убедившись, что ее услышали, она вернулась к своему столу. Турбина закончила с молодым парнем, получившим пулю в ногу, и подошла к посту, где врач уже разбирала исписанные бумаги. — Ты сообщала по поводу Гридина? — Да, его готовы принять в пансион на поддержание до, — девушка выдохнула и прикусила дрожащую губу, — кончины. Но мы не можем его отправлять. Не доедет, состояние слишком плачевное. — Товарищ Неред! — в открытой двери показался молодой человек в свежем выглаженном коричневом комбинезоне с санитарской нашивкой и вытянулся, отыскав взглядом врача. Лиза нахмурилась, бегло оглядев мужчину: подтянутый, не старше двадцати пяти-тридцати лет, с пижонской щетиной и аккуратно уложенными волосами. Слишком вычурно для оккупантского лагеря в лесах и самого Союза в целом. — Юлий Онешко, по приказанию нач. базы Ивлеева, прибыл, разрешите? — Проходите, — она медленно кивнула, догадываясь, что это и есть то самое подкрепление с главарем в лице этого городского лихача. Света разглядывала парня, слегка встревоженно поглядывая на Неред. — Народное ополчение? — Так точно, — парень слегка улыбнулся, проходя внутрь и с интересом оглядываясь. — Нас всего семеро, два полевых хирурга, три медсестры, остальные без образования, но с опытом.       Девушка вздохнула и протянула к себе чистый лист. Семь человек — совсем немного, но все же лучше чем ничего. Аккуратно пометив Онешко на импровизированной верхней строчке, она записала разношерстный состав прибывших и поднялась. — Иди, — Лиза подошла к медсестре, подбородком указав на дверь, ведущую к раненым. — Переместите подорванного в запаску, там сейчас пусто, и позаботься о нем.       Света кивнула и упорхнула за ширму, набирая в поясную сумку ампулы. Неред перевела взгляд на санитара и хмуро кивнула, протискиваясь на улицу. Онешко вышел следом, сразу же заметив своих и поведя Лизу в их сторону.       В лагере было слишком шумно, и привыкшей к относительному спокойствию девушке захотелось вернуться обратно на свой пост. Тяжело вздохнув и грустно обернувшись на госпиталь, она поспешила к группе осматривающихся людей, одетых в одинаковую выданную форму. — День добрый, — хрипло выговорила врач, оказавшись рядом с новичками. Практически все были выше и массивнее, что заставляло Лизу раз за разом прокручивать слова военрука, у которого она проходила подготовку перед забросом в часть. «Ты мушка, Неред, мелкая, изворотливая, но на говно осядешь при возможности. Нельзя тебе на передовую». Смотрите, товарищ Хованский, вот она мушка, в шаге от военных действий и даже не в дерьме. — Я отвечаю за госпиталь при части, соответственно, на время стратегической операции — ваш непосредственный руководитель. Приказы отдавать права не имею, но бросаться на поле вытаскивать смертников или оперировать кого-либо без моего прямого направления не сметь. Видите, что привезли раненого, так берите и принимайте необходимые меры; не справляетесь — уведомляете меня. Действуем слаженно, госпиталь за моей спиной, медсестры все расскажут. Все понятно? — Так точно, — хором пронеслось над базой от встрепенувшихся санитаров, послушно выслушавших все указания. Неред пробежалась глазами по ДНОвцам, выглядящим почти одинаково в комбинезонах. Три высоких девушки, достаточно красивых и совсем еще юных и не тронутых тяжким дефицитом в тылу; несколько парней, совершенно обычных, собранных с рядового колхоза, в отличие от лоснящегося Онешко.       Лиза задрала голову, услышав сверху характерный скоростному самолету шум, и вздрогнула, увидев три черных пятнистых истребителя, снижавшихся, подлетая ближе к базе. Вокруг леса и несколько опустевших поселков, посадка физически не могла быть возможной. И самолеты у советских войск совсем другие: темно-зеленые, длинные и узкие, с полосами по бокам.       С подложки ближнего самолета выпал продолговатый снаряд, стремительно приближаясь к земле. В паре метров от ограждения военчасти раздался первый взрыв.