Насколько человек побеждает страх, настолько он — человек.
Ноги приятно холодила мокрая роса, а мальчик бежал за девчонкой, пытаясь нагнать непослушную сестру, которая выхватила у него из рук последний рисовый пирожок, чтобы позлить брата. Поле пахло свежескошенной травой, а вдали виднелись крестьяне, обрабатывающие землю, собирающие подсохшее сено. Всё вокруг дышало жизнью, а парень бежал, перебирая босыми ногами и вдыхал тёплый воздух, наполняя лёгкие, которые уже жгло от беспрерывного бега. — Проказница, вернись, — парень остановился и упёрся руками о колени, пытаясь отдышаться. Он никогда не мог похвастаться хорошим здоровьем, ему оставалось только сетовать на быстро устающие ноги, слабые руки и подкошенное здоровье. В детстве хватало лишь едва заметного похолодания, чтобы мальчишка тут же сваливался с горящим лбом, за что часто отгребал от отца, которому нужны были руки сына для тяжелой работы. Мальчику было обидно, а от трав, которыми его всегда поила мать, в голове стоял гул, а тело не слушалось ещё больше. Та кричала на всю деревню, что она знахарка и, однажды по случайности вылечив одного из сборщиков дани, получила хорошую славу. Вот только больше ни разу её травы добра не приносили, а собственный сын слабел с каждым годом, понимая, что долго он так не протянет. Девчонка хрипло смеялась и кривлялась, то и дело поворачиваясь к брату, бежала задом наперёд. — Тэхёни, быстрее, — она кричала запыхавшемуся брату и не заметила, как на полевой дороге, до которой она добежала, появилось несколько вооружённых всадников, сопровождавших большую карету. Девочка приземлилась на колени прямо возле одного из краёв дороги, а гербы на карете заставили сердце парня замереть. Он изо всех сил побежал к сестре, не обращая внимания на гудящие ноги и страх, что сковывал сердце. Он отлично знал про слухи, которые ходят в деревне о карете принца, младшего брата короля. В корчмах то и дело можно было услышать перешёптывания деревенских жителей и разглагольствования о том, что молодые девушки и парни пропадают после встречи с каретой, а в покоях младшего принца забивают до смерти тех, кто не поддаётся извращённым желаниям господина. Подбежав к сестре, Тэхён прижал её к своей груди и, хоть и был младше неё, ясно почувствовал, что сейчас нужно защитить сестренку, поэтому он повернул её лицо к своей груди, а сам опустил глаза вниз, пытаясь оттащить девочку от дороги. На счастье детей, карета не остановилась, но плотная бархатная шторка на окне одёрнулась, и Тэхён в тот момент поднял голову, вглядываясь в чёрные глаза принца. Его сдвинутые к переносице брови и выражение недовольства на лице заворожили мальчишку, и он отшатнулся назад, поспешно опуская глаза, а где-то на бедре невыносимо зажгло, заставляя Тэхёна поморщиться и прикусить губу, чтобы не разреветься. Когда карета проехала мимо, а стук копыт отдавался издалека, Тэхён трясущимися руками погладил чёрные волосы сестры и оставил на макушке невесомый поцелуй, шепча, что всё в порядке. Кое-как они поднялись на ноги, а девчушка всучила брату в руку рисовый пирожок, обнимая изо всех сил, а Тэхён чувствовал, как сильно билось сердце девочки. Двенадцатилетний Тэхён никогда не считал себя храбрым, но в тот момент он понял, что защитил бы сестрицу в любом случае. Санхи была слишком хрупкой, хоть и резвой, а её длинные ресницы и начавшее взрослеть тело привлекали порой слишком много взглядов. Парень откусил кусочек пирожка и отдал его Санхи, но бледная девчонка лишь отмахнулась и тихо прошептала: — Я испугалась, — она теребила свою косу, заплетённую из длинных волос цвета чёрной, непроглядной ночи. Именно в такие ночи, когда луна скрывается за грозовыми тучами, случается всё самое плохое. — Идём домой, нам нужно ещё натаскать воды, а вёдра дырявые, так что провозимся с этим долго, — протянул Тэ, беря Санхи за руку и пытаясь забыть черноту тех глаз, что за секунды попытались выжечь душу мальчишки, но ушли с пустыми руками.***
Ким Намджун не считал себя хорошим королём, но его прихвостни, придворные дамы и даже советники вовсю твердили, что лучшего не сыскать. Только один человек не падал на колени, когда видел короля — его младший брат, жестокий и нахальный мальчишка, который сам велел распускать о себе ужасные слухи, так как верил, что страх — самое сильное чувство. Он в открытую заявлял Намджуну, что скоро станет королём, а тот лишь снисходительно улыбался и игнорировал желание приказать убить во сне несносного парня, теша себя мыслями о том, что однажды он сам придушит его красной нитью, такой, подобную которой Ким Чонгук носил на своём правом запястье. Чонгук хоть и раздражал, но на людях или при прислуге никогда не выражал открытого неуважения к королю, за что ещё был жив. Огромный тронный зал светился переливающимся золотом и пышностью убранства. Барочные своды и замысловатые украшения пересекались с холодной готикой, а трон был единственной вещью, находящейся в зале. Стены, разукрашенные дивными фресками, которые рисовали специально приглашённые заморские мастера, ублажали взгляд, а король мог часами разглядывать их, отвлекаясь от важных дел, разрешая себе немного отдохнуть. — Твоя политика слишком мягкая, брат, — любил повторять Чонгук, а теперь оглядывал отрубленные головы послов, которых король посылал на переговоры о совместной торговле в соседнее государство. Намджун в ответ только хмыкнул и велел брату позвать к себе советника. Чонгук поклонился и оскалился, веля прислуге за дверью позвать господина Советника. Пока Намджун смотрел в окно, Ким Сокджин направлялся уверенной походкой, иногда кидая маслянистые взгляды на Чонгука, а тот лишь фыркал и отворачивался. Сокджин не раз пытался сблизиться с принцем, но получал лишь отпор и пренебрежительные взгляды, граничащие с ненавистью. Он знал, что советник с лёгкостью предаст Намджуна, а такое хоть и было ему на руку, но заставляло иногда кидать на них взгляды, полные тревоги. Как бы там ни было, Чонгук вырос в любви и заботе, которую им с братом даровала мать, а потому был привязан к Намджуну, хоть и не показывал этого. — Ваше Величество, — Джин низко поклонился, — чем могу быть полезен? — неестественный оскал не шёл мужчине, но Намджун ничего не замечал, только рассеянно смотрел на отрубленные головы, выкатившиеся из коричневого мешка. — Мы меняем тактику, — он выдохнул и потер подбородок. — Чонгук, ты возьмешь с собой Пак Чимина и наведаешься в гости, — тяжёлые тени залегли на лице короля, и он сжал рукой подлокотник золотистого трона. — Покажешь Чонам, что тягаться с нами не стоит, нам нужны торговые разрешения, а нашим купцам — хорошие условия и невысокие налоги. Впрочем, неважно, главное — доберись до Чон Хосока. Сокджин, — король перевел взгляд на советника, — когда будет готова библиотека? Образовательная реформа не встречает препирательств? Чонгук резко выдохнул, будто хотел что-то сказать, но, кинув взгляд на Джина, проглотил слова и, вежливо поклонившись, покинул тронный зал, ловя напоследок нечитаемый взгляд брата.***
Хосок замахнулся хлыстом и ударил спину плачущей девушки, которую привязали к колонне. Она искренне не понимала, в чём дело, а король то и дело рычал, что выколет ей глаза. Запах крови застилал его глаза, затуманивал разум, и он бил всё изощрённей, рассекая нежную кожу придворной служанки. Позади него послышался сдавленный всхлип, и плеть выпала из руки, а Хосок обернулся и увидел заплаканного мальчишку, из-за которого он и наказывал девушку. — Ваше Величество! — мальчишка упал на колени, глядя в пол, а двое слуг, стоящих позади короля, бросились отвязывать служанку, как только увидели разрешающий жест. — Это я виноват. Хосок нежно улыбнулся и подошёл к парню, но, увидев самобичевание и страх в его позе — отшатнулся и прошёл мимо. Не хотелось трогать того, кто так отчётливо пах страхом. С первого дня появления во дворце Мин Юнги взбаламутил рассудок молодого короля до той степени, что он приказал отослать всех своих фавориток подальше от его покоев, а сам несколько часов наблюдал за тем, как мальчишка спал, устав с дороги. Метка жгла под сердцем, а Хосок понимал, что теперь у него появилось слабое место. Нежного паренька Хосоку продали собственные родители, откупившись таким образом от захвата своих территорий. Старший наследник престола Минов был красив, словно фарфоровая статуэтка, и чёрствое сердце Хосока билось всё сильней, только из-за одних неловких взглядов из-под густых ресниц. Он не слушал кричащий разум, который изо всех сил вопил, что Юнги — сын врагов, взамен полюбил играть с ним в шахматы, удивляясь уму и сообразительности парня. На вторую неделю пребывания во дворце Чонов, Юнги был застукан со служанкой. Она целовала его, а парень не сопротивлялся, только тихо стонал и сжимал в своих руках хрупкое тельце, ластясь и пытаясь урвать как можно больше от запрещённых ласк. Хосок не злился, лишь заявил, что сам выпорет служанку, а Юнги он понимает — сам был в таком возрасте. Семнадцатилетний парень просто поддался чарам этой ведьмы, которая так умело вскружила мальчишке голову. Но всё же парочку стульев в своих покоях он разбил, а попавшийся под руку слуга умер от удушья, но король ликовал. Ему позволено всё. Это он хорошенько запомнил ещё с тех времён, как с приходом своего совершеннолетия захватил престол, жестоко убив отца и братьев, отрубив им головы, что осталось его любимым наказанием, оставил в живых только мать, которая умерла своей смертью спустя месяц, крича на весь дворец, что её сын — жестокий убийца. Хосок понимал горе несчастной женщины и похоронил её помпезно, а белые лилии украшали весь дворец, делая серые стены более тёплыми. Хотя все и так знали, что в королевстве Чонов тепло не бывает. Хосок не растрачивал казну на ненужные украшения, никогда не позволял себе лишних удобств, а камень с деревом считал пригодными для приличного замка. Лишние деньги он предпочитал тратить на своих солдат, покупая всё больше самого дорогого оружия и новых пороховых изделий, творцы которых обещали королю моментальную победу. Кровь завоевателя текла в нём и, покорив королевство Паков, Хосок не успокоился и планировал присоединить к себе Минов, а Юнги бы ему в этом помог, ведь подданные всегда легко принимают врагов, если во главе их собственный принц. Но пока ему следовало разобраться с надоедливыми Кимами, отложить войну до последнего, но не идти на уступки и не подписывать договоры о взаимной торговле. Ведь королевство Паков находилось между Чонами и Кимами, и потому Намджун хотел возобновить утраченные соглашения. «Раскаяние» жгло кожу на груди, а Хосок улыбался, веля служанке позвать к себе Юнги.***
Чонгук оглядывал проступившее «страх» на плече и задернул сюртук, шипя проклятия своему отражению. Когда он увидел деревенских детей на дороге, к плечу будто бы приложили свинцовый раскалённый ржавый гвоздь, а потом его вбили в нежную кожу. Но никто из детей не дрогнул, не выдал, что ему тоже больно, что метка проступила не только на принце. Он изводил себя весь день, гадая, кто же связан с принцем Кимом: девчонка или мальчишка. Вот только когда мальчик смотрел в глаза — он ничего не чувствовал, а глаза девочки были опущены, но Чонгук обязательно узнает, чей «страх» маячит у него сейчас на плече. В любом случае дети выглядели совсем юными, а Чонгуку лишь оставалось хмуриться и собираться в поход, в который его послал Намджун. Игнорируя желание пойти попрощаться, Чонгук в последний раз оглянул свою одежду и, нацепив на лицо доброжелательную улыбку, покинул дворец, приветствуя Пак Чимина.***
Чимин был отдан в королевство Кимов в юном возрасте — в обмен на вечный мир между королями. И после того, как небольшое королевство Паков было свержено, а королевская семья убита, он стал всё ожесточённей тренироваться, чтобы лишить Чон Хосока того же, чего его лишили жестокие приказы короля. Намджун не показывал открытой неприязни, но Чимин рос отдельно, не в стенах дворца, и всё же заслужил звание одного из помощников командующего войсками короля. Он не раз вызывался на границы, охранял покой чужого государя и понемногу, каждым убитым врагом, завоёвывал доверие двора. Чимин улыбнулся Чонгуку и залез на лошадь, перекидывая ногу через седло. Что-то ему подсказывало, что этот поход выдастся тяжёлым. Он оглянул своих людей и попросил небеса дать им дойти к сердцу королевства Чонов без значимых потерь, но смерть всегда преследует доблестных воинов, а за своих Чимин мог поручиться своей же головой.