Come to me in the night hours.
Мин Юнги ухмылялся, перечитывая письмо. Он сидел на троне, наблюдая за тем, как последние отблески солнца освещали позолоченные рукоятки трона, проводил по ним пальцами, подмечая, что безвкусица всегда преследует королей. Побольше золота и драгоценных камней, поменьше здравого смысла и внимания к государственным делам. Юнги это надоело, и по возвращении из столицы он не только казнил свою мать, но и снёс головы половине своих (хосоковых) советников, объясняя королю это в письме тем, что они оспаривали его приказы. Чон отписал, что Юнги вольно делать что угодно. Мин не дурак, он запомнил это. Новые советники были исключительно людьми старого короля, отца Юнги, что не продались Хосоку и утратили половины своих богатств, а Юнги, кичась своей властью и пытаясь подмять их под себя, позволил им больше, чем мог. Но столица ничего не предпринимала в ответ на такие вольности, а главный советник услужливо молчал после угрозы, что Юнги избавится и от него. В один из вечеров люди Мина перехватили старика советника, что голубями посылал отчёты о действиях наместника прямо королю. С того часа только Юнги контролировал, что писалось в этих письмах, а власть постепенно оказалась в его изящных ручках. Ухмылка не сходила с его губ, а людей Чона становилось всё меньше: то в переулке зарежут, то в тёмном коридоре задушат. И Хосок наверняка бы всё понял, но Юнги ставил на то, что король был занят подготовкой к войне, а потому творил всё, что ему хотелось. — Господин, — в зал вошёл один из соратников Мина, представитель местной элиты, молодой Рион, которому Юнги обещал место главного советника взамен на поддержку его семьи — самой знатной и богатой в округе. — Чего пришёл? — спросил наместник, закидывая ногу на ногу. — Последние приготовления завершены, мой господин, — парень смахнул свои светло-русые волосы со лба, взгляд Юнги задержался на его статной, красивой, но слишком девичьей фигуре. — Сюда иди, — прохрипел наместник. — Господин Юнги, — сладко пропел Рион, подходя ближе. Он положил свои руки на плечи Мина и принялся их массировать, отчего тот прикрыл глаза, наслаждаясь проворными пальчиками, — я спрошу в последний раз: вы так уверены в этом? Не думаете, что это проверка? Может, стоит повременить? — выпалил юноша, чувствуя, как пальцы Юнги сжались на его талии. Наместник не ответил, он больно заткнул парня поцелуем, впиваясь губами в чужие, оставляя мелкие ранки своими зубами, притягивая его на свои колени. Он покусывал и сминал чужие губы, пытаясь сделать как можно больнее. Ах, да, бонусом к месту главного советника являлась постель самого наместника, куда Рион хотел попасть даже больше, чем получить собственное кольцо-печать главного советника. Обоих такой исход событий устраивал, а Юнги нравились эти ровные русые пряди, что (не)позволяли забыть о чужих чёрных волосах, а светлые глаза и добрая усмешка (не)стирали из памяти чужой оскал, любимые ямочки и жгучие, чёрные глаза. Он пытался. Пытался забыть того, чья метка горела на запястье, а губы до сих пор чувствовали поцелуи своего повелителя. Юнги думал о сердцеобразной форме уст короля во время того, как касался пухлых губ Риона. Он всегда прикрывал глаза, пытаясь сконцентрироваться на своих мыслях, учуять запах Хосока, запутаться пальцами в его непослушных, волнистых волосах. Но взамен — чужие стоны, нежные прикосновения чужих рук. — Юнги, — простонал Рион в губы наместника, и тот сжал зубы. Ему нужен низкий стон, а не это высокое вытьё. — Прошу, молчи, — прохрипел Мин. Юноша покорно кивнул и прильнул ещё ближе. Юнги вдруг встал, неуклюже пытаясь удержать свою ношу, упрямо пошагал к выходу, но вдруг передумал: почему бы и не здесь? Он резко поставил Риона на ноги и надавил на плечи, побуждая опуститься на колени. Он помнил, насколько было хорошо, когда Хосок облизывал его всего, доставляя неземное удовольствие. Эти мысли заставляли сердце биться быстрее, а возбуждение накатывать аж до тошноты. Юнги быстро сдёрнул с себя штаны и ухватился за светлые волосы, тут же толкаясь в чужой рот. Он чувствовал, как чужие пухлые губы плотно обхватили его, а нежный и резвый язык прошёлся по всей длине члена, заставляя громко застонать, не обращая на стоящих около дверей стражников никакого внимания. Он бы их выгнал, но ему было слишком наплевать, да и о таком молчат: наказание — отрезанный язык. Это в лучшем случае. Пошлые причмокивания и гортанные стоны Риона раздражали Юнги, он пытался абстрагироваться, стал жёстче долбиться, заставляя его задыхаться и хвататься за чужие бёдра, пытаясь остановить всю вакханалию, но Мину опять-таки было плевать, он отстранялся только когда Риону было уж совсем плохо, давал передохнуть секунду, радовался, что у него нет ярко выраженного рвотного рефлекса и продолжал. Но это не то. Не тот человек. И так каждый раз. Юнги оттолкнул парня и двумя резкими движениями заставил его лечь на живот, выпячивая задницу. Риону нравилось грубое обращение, но он никогда бы не сознался что терпит это только из-за Юнги, в которого был влюблён ещё с самого детства, наблюдая за тем, как принц был очарован дочкой прачки. Ещё с тех давних времён, когда королевство Мин было в самом цвету, Рион любил его. Поэтому, когда наместник предложил место советника, юноша попросил эти отношения, подчёркивая, что без них не будет поддержки его семьи. Он прекрасно понимал сложившуюся ситуацию, видел метку Юнги и его отстранённость, но предпочитал думать, что так лучше, чем вожделеть его на расстоянии. Мин же жёстко раскатывал его по полу, чувствуя, что этого недостаточно, что ему нужны руки Хосока на своей шее, колючие поцелуи-укусы на ключицах и по всему позвоночнику. Но оставалось довольствоваться малым: драть чужое тело на холодном полу. Юнги стискивал зубы и больно вбивался, не переживая об удовольствии своего партнёра, поэтому, когда тот жалостливо всхлипнул, только приказал заткнуться. — Не смей открывать рот! — зарычал Юнги, сжимая чужую талию, оставляя на ней множество синяков и свои следы. Несколько движений и лицо собственного тирана, отпечатанное под закрытыми веками, заставили его излиться на чужую поясницу. Мин поднялся и отряхнулся, параллельно застёгивая свою одежду. — Собирайся, — холодно бросил наместник, — ты теперь со мной. Можешь сообщить своей семье. Ты должен пройти испытание перед тем, как я назначу тебя советником, дорогуша.***
«Ким Чонгук родился на рассвете одного из ледяных февральских дней. В то утро ударили страшные холода, а повитуха всё приговаривала, что принц будет лютым, как сама зима, с вечной ледяной корочкой вокруг сердца и холодными руками. Королева только тяжело сглатывала, держа небольшой комочек на руках, и молила, чтобы слова так и остались словами, а у крохотного мальчишки было доброе сердце». Командиры ветвей армии королевства Ким смотрели на волевой профиль своего главнокомандующего — Его Величества Ким Чонгука. Он сидел на полностью обмундированном коне, величественная чёрная грива которого была заплетена, а косы сходились под поводьями, пристёгнутыми концами к кольцам удил. Тяжёлые латы опускались по бокам животного, прямо по расшитому золотыми нитями вальтрапу, а покрытие для головы было усыпано драгоценными камнями. Шлем короля был не менее красивым: позолота отблёскивала в свете утреннего солнца, а рубины и сапфиры переливались всеми возможными оттенками своих цветов. Своеобразная корона, сооружённая на шлеме, стала венцом творения кузнеца. Нефритовое кольцо, подаренное Намджуном, было скрыто под тяжёлыми перчатками, а плотная кольчуга просвечивалась в промежутках между латами, открывая взору мириады тонких переплетённых металлических стежков, призванных защищать тело от вражеских мечей и стрел. Глаза короля были подведены, а чёрный цвет подчёркивал серьёзность и уверенность их хозяина в своих действиях. Пехота была выстроена в первых рядах войска, а заточенные стрелы ожидали своего часа. Первоклассные лучники стрелковой пехоты должны были начать наступление, а следом отступить вглубь, поднимаясь на природные возвышенности и накрывая навесом своих стрел задние ряды противников. Следом за ними стояла тяжёлая пехота, призванная закрыть собой лучников при отступлении и пробить бреши в обороне врага. На второй линии стояла средняя пехота, численность которой была наибольшей, она была выстроена в целях обороны. Острые копья легко ранили лошадей, а строй было сложно нарушить. Тяжёлая кавалерия знатных рыцарей была расставлена во флангах, чтобы пресечь любое окружение чужой армией, а также служила для нападения, но, поскольку амуниция была довольно тяжёлой, Чонгук распорядился оставить рыцарей на «десерт», чтобы конница прошлась по полю боя, пресекая любые попытки Хосока повернуть фортуну в свою сторону. Лёгкая кавалерия была поставлена в резерв, в ряды обороны короля. Чонгуку не нравилось бездействие, но он понимал, что охота на его жизнь не даст ему спокойно и ступить на поле боя, когда вражеские лучники натянут тетивы, а чужая пехота набросится с острыми двуручными эстоками. Ким Чонгук окинул взглядом построенных в ровные квадраты воинов и поскакал на своём коне вперёд, чтобы поднять боевой дух своих подданных. Когда он оказался пред первыми рядами, на горизонте уже виднелись шеренги чужаков, что ожидали приказа Чон Хосока, а с их зубов капала кровь — они наверняка предвкушали, как будут лишать противников жизней. Чонгук гордо поднял голову, пустил коня тихим шагом вдоль первой линии и поднял руку, приказывая молчать. — Сегодня мы должны защитить свои земли, — громко начал он. — Вражеская армия рушит и сжигает наши деревни, насилует и убивает наших женщин, забирает наших детей в рабство и унижает наше достоинство. Чон Хосок привёл своих демонов на наши земли. Он посмел, — громко крикнул Чонгук, — бросить вызов честному народу королевства Ким, и мы должны дать ему отпор, защитить свою родину и пресечь его поползновения в сторону трона нашего государства. Мы должны защитить нашу столицу, наше королевство и свои семьи! Повсюду слышались одобрительные возгласы. — Сегодня мы выгоним Дьявола с наших земель! Волна криков прошлась по шеренгам, Чонгук видел задор в глазах своих людей, видел, что они были готовы умереть за идею, за то, чтобы защитить своё королевство. Он заприметил три движущиеся в его сторону фигуры. Армия Чона стояла спокойно, а сам Хосок скакал к центру поля боя, видимо, для традиционных переговоров, которые часто позволяли правителям найти компромисс и не начинать битву. Чонгук был уверен, что без кровопролития сегодня не обойдётся, но побрезговать традицией не мог. Он кивнул двум своим приближённым рыцарям и пустил коня галопом к тому месту, где его ждал Хосок. Гнедой конь скакал изо всех сил, остальные не поспевали за ним. Своеобразный треугольник прибыл к Чону, и король Ким остановился, натянув поводья. Он видел тёмные, словно ночь, глаза Хосока, чувствовал опасность, которую излучал вражеский король. Тот смотрел, не моргая, его губы расплывались в гадкой ухмылке, и Чонгук тихо фыркнул, понимая, что перед ним настоящий демон. — Ким Чонгук, — начал Хосок, — сдай позиции, и я пообещаю, что ты не сдохнешь в первые полчаса. Если сумеешь сбежать — беги, но мы оба знаем, что тебе эту войну не выиграть. Не обрекай своих воинов на верную смерть, — его громкий голос бил по ушным перепонкам, Чонгук сдерживался, чтобы не поморщиться и прекратить этот фарс. — Сдайся, малыш, ты не сможешь тягаться со мной. Ким ухмыльнулся под стать Хосоку. — Ты готов отказаться от такого боя? Боишься? — он склонил голову на бок. — Не хочу убивать своих будущих подданных, я слышал, что твои люди верны, поэтому они пригодятся мне. А ты сейчас делаешь из них пушечное мясо, — глаза Чона потемнели ещё больше, а грозовая туча нависла над всем войском Кима, предупреждая, что пойти против Хосока — глупая идея. — Тебе своих покорных псов не хватает? — не удержался и фыркнул Чонгук. Чон тут же развернул своего коня, и, бросив испепеляющий взгляд, ускакал в обратную сторону. Его рыцари последовали за ним, а Чонгук тихо цокнул. Он не сдал бы позиции в любом случае, но терять своих людей действительно не хотелось. Когда Чонгук вновь прискакал к первым линиям своих шеренг, он взглянул на лица, полные жажды крови, желания защитить свою родину, разорвать демонов Чона на куски. — Когда последний пёс Чон Хосока ляжет от меча нашего королевства, только тогда мы сможем сказать, что защитили! Даже когда голова Чона будет снесена с плеч, даже тогда все его зверства не окупятся, но он не будет больше грозой всего континента. Чонгук поднял свой меч и заметил, как враг стал приближаться. — Ваше Величество, — позвал один из рыцарей. Ким поспешил ускакать, а командующие подразделениями стрелковой пехоты приказали натянуть тетиву. Чонгуку было сложно оставлять своих людей, в своей броне он был практически неуязвим, но рисковать нельзя было. Он поспешил в укрытие. Когда первые вражеские стрелы нависли над войском, командующие отдали приказы защищаться, щиты, выстроенные над головами, должны были отбить атаку, а собственные лучники — продолжать разить цели противника. Люди то и дело падали, стрелы сражали первые ряды. Когда вражеские линии приблизились ещё ближе, тяжёлая пехота вышла на первый план, а лучники поспешили отступить, чтобы продолжить своё дело на возвышенностях. Земля загремела, когда тяжёлые мечи скрестились, а лязг металла пронёсся волной. — Защищать фланги! — раздался приказ одного из командующих ветвями. Видимо, стратегией Чона было окружение вражеской армии, создание эдакого котлована. Чонгук понял, что не прогадал, когда поставил тяжёлую конницу на фланги. Когда средняя пехота вступила в бой, копья подкосили волну рыцарей Чона. Но длилось это недолго, а рыцари ловко и легко сносили головы пеших воинов. Чонгук видел, как сильно он проигрывал в численности, но надеялся на осуществление того, что он задумал. Когда чужая тяжёлая кавалерия подошла к флангам, доморощенные, толстые рыцари Кима не ожидали такого напора, а потому конница стала отступать, проходясь по своим же людям. Командиры приказывали не снимать оборону, но, кажется, знать беспокоилась о своих жизнях больше. Чонгук тут же вывел из резерва лёгкую конницу. Когда доложили, что средняя пехота окружена, а фланги потерпели крах, Чонгук лишь тихо молвил: — Как же жаль, что тебя нет рядом со мной, Чимин. Ситуация накалялась, а командиры раздавали приказы, следуя стратегии, но поражение было неизбежно. Число противников, их подготовка были безупречными, и только теперь Чонгук понял, почему оборонный замок пал, а Чимин не смог защитить его. Всё-таки, Пак был прав: ангелы не настигнут демонов. Чонгук ясно видел, как его людей убивали, лучники пытались спасти ситуацию, но в спешке и напряжении попадали даже по своим. — Глупый мальчишка, нужно было сдаться, — скажут люди. — Король не смог защитить, — будут голосить подданные. Чонгук зарычал, но напряг зрение, не понимая, то ли он сошёл с ума, то ли на горизонте появились проблески металла. Подмога пришла от того, от кого её было почти невозможно ждать. Он всё-таки подоспел, не соврал, прибыл. Как и написал в письме.***
Юнги видел мясорубку, что развернулась в долине, но не прекращал вести своих воинов. — Мы должны отомстить тирану! — кричал он, подбадривая своих подданных. Мин надеялся, что его не ждут, зная о гнусном предательстве. Но, кажется, Хосок доверял ему, а потому, когда все шпионы были убраны — не потрудился узнать почему. — За королевство Мин! — послышались возгласы, а флаги с гербами развевались по ветру. Баталия стала ещё жёстче, когда воины Юнги сцепились с хосоковыми. Мин предпочёл остаться позади, так как военным мастерством похвастаться не мог. Он видел удивление на лицах людей Чона, понимал, что в случае поражения Хосок уже не сможет простить его, закрыть глаза на проступки. Но жить под постоянным гнётом и в страхе — не то, что заслужили его люди. Провернуть такое и остаться незамеченным оказалось легче, чем он сначала думал. Людей Чона интересовали деньги, а Юнги, пообещав, что обогатит их, получил поддержку и обещание молчать. Несогласных казнили: тихо и негласно. Помогли и люди Кима, которых в замок Мина прислал главный советник Чонгука — Ким Сокджин. И сейчас Юнги больше всего на свете боялся посмотреть в такие любимые, но тёмные глаза, наполненные разочарованием и презрением. Юнги уже тысячу раз успел пожалеть, что согласился на это, ему хотелось упасть на колени пред Хосоком и просить прощения, стать ручным и ласковым котёнком, но он не прекращал атаку, а его люди понемногу притесняли воинов Чона. Ким, видимо, тоже оклемался, а поэтому его командиры дали приказ идти напролом. Некоторые подразделения конницы продолжили держать оборону и наступление. Когда армии Кима и Мина объединились, хосоковы — заметались, словно выброшенные на берег рыбы, прогремел гром, ударила молния. Даже природа чувствовала те напряжение и ненависть, что витали между людьми, заставляя их рубить друг другу головы, убивать себе подобных пешек. Это была война королей, павших принцев и разбитых сердец.***
Чон Хосок дрался до последнего, даже когда его последние уцелевшие воины позорно опускали мечи, сдавались, падали на колени пред врагом. Юнги видел боль в его глазах. Эта боль не могла сравниться ни с чем, а мгла в его глазах заставила Мина отвести взгляд. Чонгук рядом не дал возможности поговорить с Хосоком, он тут же сцепился с ним, оставляя Юнги в сторонке наблюдать. Мечи лязгали, а когда с губ Чона сорвалось тихое «Юнги», король Ким приставил свой меч к его шее. Хосок выпустил свой меч, тот ударился о мягкую почву холодной земли, и Мин поспешил уйти, чтобы не видеть океан горечи и непонимания в глазах Хосока. «Предатель» крутилось на языке.***
Пиршество гремело на всё королевство Ким, подданные радовались, славили короля и доблестных воинов. Мин Юнги со своей армией тоже праздновали. Точнее, Чонгук видел, как люди Мина веселились, в то время как сам наместник пил вино и кусал свои губы. Его глаза были красными. — Я пойду к Хосоку, — Чонгук сам не знал, зачем подошёл к Юнги и сообщил это, но чувствовал тяжесть, которая придавливала его к земле, не позволяла даже улыбнуться. — Он в темнице? — бесстрастно спросил Мин, попивая вино. Он сидел за столом, наблюдая за тем, как воины, опьянённые алкоголем и победой, веселились и отдыхали. — Да. Я так и не поблагодарил тебя. Мы разделим влияние, ты хорошо изучил государство Чон за время пребывания там, так что… — Стой, — Юнги перебил его, поднимая руку. — Не сейчас. Мне нужно лишь одно: пообещай, что Чон Хосок умрёт только от моей руки. Чонгук растерянно кивнул, хорошо понимая, что именно пережил Юнги. — И ещё одно: прикажи слугам показать мне, где похоронен Чонин — мальчик с выколотыми глазами, один из слуг, которых ты подарил Чону, — его голос немного дрожал, а сам наместник кусал свои губы, пытаясь сдерживать эмоции. — Как пожелаешь, — Чонгук кивнул и поспешил удалиться. Он направился прямо к подземелью, туда, где за семью замками и охраняемый бесчисленными стражниками сидел Хосок, упиваясь своим поражением, коря себя за наивность и глупость, за влюблённость, которая заставила его довериться Юнги, перестать контролировать его. Только сейчас он понимал, насколько сильно он любил Мина. Когда ему доложили, что это армия Юнги и наёмники, Чон не поверил, он бессильно махал головой, будучи не в силах переварить эту информацию. Нет, это не мог быть он. Но, когда взгляд любимых глаз пригвоздил к месту, Хосок понял: сражаться бесполезно, он и так мёртв без тепла Юнги. Чонгук вошёл в его камеру, отдавая стражникам свой меч. Он видел, как Чон безразлично взглянул на него. Побеждённый король сидел на полу, опёршись о стену. Подтянул колени к себе, сложил на них руки. — Я задам только один вопрос, — сказал Ким, — и ты должен ответить на него честно. Хосок поднял голову, едва заметно кивнул. Выглядел слишком разбито для любых допросов, но Чонгука не волновало ничего. — Это ведь ты приказал убить Чимина? — Чонгуку было сложно спросить, но неизвестность угнетала. — Что, прости? Эту крысу, что бежала с тонущего корабля? Когда я взял твой пограничный замок, он позорно сбежал, хотя должен был биться до последнего, — голос Чона был чистым ядом, что душил Чонгука. — Я об него бы свои руки не марал, — выплюнул Хосок. — Я же просил ответить честно, — прошипел Чонгук, бросая Чону сложенный лист бумаги. «Я отберу у тебя всё ещё до начала войны. Следующим будет меченый.» — Не ты ли оставил мне это? — спросил Ким. — Меченый? Это кто-то из твоих написал, я даже не знал, что ты нашёл своего истинного. Надо же, мои люди работают так плохо, — рассмеялся Хосок, вытирая со лба испарину. — Кто же тогда? — прошептал Чонгук, понимая, что упускает что-то важное. — У меня есть встречный вопрос: зачем ты приказал убить мою фаворитку Соа? — Хосок поднялся с пола и вопросительно взглянул на Кима. — Я знаю, что это сделали твои люди. — Кого? Соа? — переспросил Чонгук. — О чём ты? Я не отдавал такие приказы, — рассеянно пробормотал. Он понял, насколько сильно они запутались. — В таком случае, кто-то пытался стравить нас ещё больше. Чонгук, ты хоть и вырос, но остался таким же глупым. Среди твоих людей есть крыса, и я указал бы на Чимина, будь бы он жив, — хмыкнул Чон. — Не смей! — крикнул Ким, но не решился подходить к сражённому королю. Он резко развернулся и вышел из камеры. — Не давать ему еды, завтра он и так будет мёртв, — прошипел Чонгук. Он поспешил на выход, а позади него раздавались смешки Хосока. Сумасшедший король Чон. Возвращаться в зал, где был пир, не хотелось, как и смотреть на кислое лицо Юнги или разговаривать с Джином. Думать о словах Хосока — тоже. Поэтому он направился к купальням, приказывая подготовить себе горячую воду. Поскольку вода была всегда горячей (слуги топили печи почти всегда), уже через пять минут Чонгук чувствовал, как напряжённые мышцы расслаблялись, а глаза непроизвольно закрывались. Но и здесь покой ему не было суждено найти, поэтому он сам быстро помылся, прогнав слуг, и, одевшись в дворцовую одежду, направился туда, куда его звало сердце. В королевских покоях горели свечи, а маленькая фигурка лежала на самом краю огромного ложа, смешно пыхтя. Тэхён посапывал и обнимал подушку, заставляя короля одним своим уязвимым видом присесть рядом, коснуться рукой его тёплой щеки. Тэ что-то промурлыкал себе под нос и уткнулся в ладонь Чонгука. — Вы были так долго, — сонно пробормотал мальчишка. — Неправда, — тихо ответил Чонгук. — Я ждал. Тэхён распахнул глаза и перевернулся на спину, хватаясь своей ручкой за широкую ладонь короля. — Я знаю, Тэхён, — прошептал Чонгук, ложась подле него. Ему так надоело убегать. Он позволил мальчишке обвить себя всеми конечностями, положил руку на его плечо, именно туда, где красовалась его метка. Он дома.