loft 707

— Стой! — как будто Тэен послушался бы.       Картина действий разворачивается как в типичной сопливой драме. Донхек бегом направляется к парню, хватая его за руку, словно это старшего остановит. Нет, не остановит, конечно же. Он цедит сквозь зубы «отъебись», вырывая руку из чужого захвата, и вот тут уже Донхек выбирает иную развязку, которую в сопливых драмах не увидишь. Он хватает Тэена за плечи и прежде, чем тот успеет что-либо сделать, наносит ему резкий удар ногой по голени. Не сильный, но в самый раз для того, чтобы старший согнулся от неожиданности, после чего Донхек со всей силы толкает его, не давая шанса удержаться на ногах.       Он бесцеремонно усаживается на Тэена сверху, прикрывая ему путь к отступлению, и начинает говорить. — Все хорошо. — Все нихуя не хорошо, — тут же перебивает его Тэен, и младший видит, что у него слезы на глаза подступают. — Все в порядке, — Хек меняет формулировку. — Ты сорвался, но ничего страшного в этом нет. Чону поймет, все поймут.       Тэен не пытается сдержать слёз, но вот еще как сдерживает крик. Он плотно сжимает челюсти, тяжело вздымает грудью и не издает ни звука, пока в его голове ураган, который он очень хочет выпустить из себя, но чисто физически не может. Это даже нельзя назвать мыслями, скорее осознания, которые сменяют друг друга настолько быстро, что как бы Тэен не хотел, он никогда не сможет передать это все вслух.       «Это ложь. Они не поймут. Они не простят. Они будут презирать за это. Они и так устали терпеть меня».       То, что Донхек пошел за ним — отдельная проблема, от которой в душе одновременно так хорошо и так больно.       «Почему? Зачем ты это делаешь? Ты ведь тоже устал. Зачем ты со мной возишься? Перестань. Я не хочу быть тебе в тягость. Перестань со мной возиться. Тебе не нужно меня терпеть. Ты не должен быть со мной. Ты и не со мной. Что это? Жалость? Попытка вразумить? Чтобы я не чувствовал себя еще более дураком, чем я уже? Я чувствую. Чувствую и всегда им буду. Дурак. Идиот. Мне не место тут. Я уйду. Обещаю, я уйду сейчас и никогда больше не вернусь. Я больше не буду вам мешать. Не буду напрягать вас своим присутствием. Без меня вам будет лучше. Без меня тебе будет лучше. Блять. А что я буду делать? Что я буду делать без этого? У меня ничего нет. У меня никого нет. Мне будет так плохо без тебя. Я никто без тебя, Донхек. Но тебе будет лучше без меня. Но что мне делать? Что мне делать?»       И все это проскакивает в его голове с такой скоростью, что когда этот поток останавливается и превращается в полностью немые слезы — он ни за что не попытается передать то, что творится в его душе, теперь уже отдавая себе некий отчет, что это не то, о чем стоит говорить вслух. Отчасти, из-за уверенности, что в ответ на такое может последовать лишь ложь, вызванная жалостью. Из-за уверенности, что никто не сможет искренне любить человека, который чувствует нечто подобное. Подобную зависимость, жалость к самому себе. Из-за уверенности, что такие люди, как он, у всех вызывают лишь неприязнь. Такие люди кажутся другим дотошными, когда пытаются показать, что у них в душе. Никто не должен знать. Не должен, иначе будет еще хуже.       Он просто продолжает молча рыдать, не в силах остановиться.       Он начинает успокаиваться, лишь когда чувствует чужие прикосновения к себе. Как Донхек поглаживает его лицо подушечками пальцев, аккуратно вытирая его слезы.       Тэену не кажется, он уверен, что ничто и никто не действует и не подействует на него никогда так, как Донхек. Он как ангел хранитель. Он был с ним всегда и везде, будь то трудные моменты или хорошие. Донхек всегда рядом, всегда поддержит, всегда подарит свои объятия и не только их. Складывается ощущение, что Донхек сделает все для него. И Тэен не знает, что может быть прекраснее. Прекраснее Донхека. И ему нафиг не сдалось, чтобы младший был его ангелом хранителем. Тьфу, тьфу, тьфу. Тэен хочет, Тэен молится, чтобы Донхек был просто его. И он смотрит на него сейчас, уже не просто успокаивается, а буквально обмякает под чужим взглядом, чужими прикосновениями. И он так сильно хочет Донхека поцеловать. Этот момент кажется идеальным для этого.       Но только Донхек — единственное исключение, при котором Тэен ни за что не даст слабину себе, своим чувствам, своим порывам. Потому что страх невзаимности этих чувств, страх потерять его — самый главный страх в его жизни. — Успокоился? — спрашивает младший. — Вернемся? Тебе нужно извиниться.       Тэен понимает, что он еще не в состоянии заговорить. Ему кажется, только он попробует что-то произнести — скорее всего из него непроизвольно вырвется какой-нибудь всхлип или стон, но точно не что-то внятное и дельное. Он лишь кивает, позволяя младшему подняться с него, а затем встает следом.       Трет глаза тыльной стороной ладони, надеясь вытереть всю влагу, чтоб никто не понял, что он тут ревел, делает выдох. Снова чувствует себя жалким, когда Донхек берет его под руку, когда понимает, что сейчас нужно будет извиняться и как-то объяснять свое несуразное поведение. А стыдно-то как, Господи.       Пытается побороть это. Честно, пытается. Но эти чувства сильнее голоса разума. Единственное, что сильнее этих чувств, что заставляет Тэена сделать еще один выход и взять себя в руки — Донхек. Без шуток, именно он. Дело даже не в том, насколько сильно Тэен влюблен в этого парня. А элементарно в том, что младший всегда рядом.       Парадокс — Тэену всегда было не очень комфортно с людьми за счет того, что он понимал, что не может быть с ними такой, какой он есть, но в то же время, только находясь с кем-то он чувствовал себя нормально. Всегда подстраиваясь под людей, накидывая себя на маску, погружаясь в человека перед собой, в его жизнь, в его радости или беспокойства — забываешь о своих. Это приносило облегчение. Потому что наедине с собой просто невыносимо. Тэен не помнит, было ли в его жизни такое, чтобы наедине с собой в его голове происходило что-то хорошее. Да никогда. Это всегда какие-то плохие мысли о проблемах, о происходящем, о будущем. Желание поскорее со всем этим покончить, осознание, что он не вытерпит такую ношу, что он не хочет так жить, если жизнь только и вертится на подобной херне. А когда ты с кем-то — ты не думаешь о таком. Ты делаешь вид, что у тебя все прекрасно, и даже немного в это веришь.       И именно Донхек был тем человеком, который был с ним последние несколько лет. Этот парень всегда незаметно оказывался поблизости, находил Тэена в различных ситуациях и был рядом с ним, даже когда старший в виду своей неуравновешенности давал понять, что ему это не нужно. Хотя именно это ему и было нужно. И Донхек понял это, как никто другой. С ним Тэен начал открываться, как ему казалось. Проблема в том, что Тэен все еще плохо понимает, что значит открыться кому-то, кроме как вылить на человека все свои отрицательные чувства, которые поглощают, когда ты один — а перспектива эта выглядит такой себе. Без этого Тэен всегда думал, что он и так открыт по отношению к окружающим — он с радостью поддержит любой разговор, любое дело, да вообще все, что угодно, не видя никаких препятствий этому. Странно было однажды услышать от психотерапевта, что это не совсем правильно. — Идем.       Наверное, теперь думает Тэен, вот это значит открыться — когда ты не боишься показаться человеку каким-то неправильным, не подходящим под его стандарты, не боишься, что будешь для него ношей в ваших взаимоотношениях. Тэен все еще боится. Ужасно боится, но только видит действия Донхека и позволяет ему вести себя. Позволяет брать вверх своих чувств, потому что иначе — боится что так тоже потеряет его. А он ни за что не может позволить этому произойти. И так он чувствует, что хотя бы пытается избежать этого ужасного поворота событий. — Да большинство, блять, вначале делают, а потом думают! — слышится за дверью лофта.       Заходить не хочется от слова совсем, понимая, что они там ругаются из-за него. Но Донхек аккуратно дергает за ручку двери, не оставляя выбора. — Блять, Юта! Тэен пытался выстрелить себе в голову! Теперь ты видишь разницу?!       В районе солнечного сплетения что-то словно сжимается, горящая боль, которая приходит вместе с мыслью: «они знают». — Но не выстрелил же! — Выстрелил! Ружье оказалось незаряженным! И он не знал об этом! — Откуда вы об этом знаете? — дрожащим голосом.       Никто не должен был знать об этом. Никто. Никогда. Для Тэена это было самой постыдной вещью, которая происходила в его жизни. Не для него постыдной. Перед другими. Сам он не чувствует сожаления за то, что попытался сделать. Но он никогда не хотел, чтобы об этом кто-то узнал. Потому что после такого на него точно никто не посмотрит, как раньше. После такого ему точно не дадут жить, как раньше. — Твоя мать звонила мне, когда тебя отстранили от службы в армии и направили на лечение, — раздается от рядом стоящего Донхека. — Откуда она об этом знает? — Это было подсудное дело, Тэен, — Донхек обхватывает своей ладонью чужую, словно заранее пытаясь парня удержать от безрассудных поступков, очередного желания сбежать. — Тебя могли признать недееспособным в следствие психического расстройства. Естественно, она знает. Ей показывали запись с камер видеонаблюдения. — Вы меня, конечно, извините, — раздается голос Джехена, который, кажется, отрезвел моментом, — но можно по порядку объяснить? Я ни хрена не понимаю, что произошло. — Тэен, я прошу тебя, — Донхек сжимает чужую руку в своей. — Твоя мама поделилась этим, потому что она переживала за тебя. И мы все переживаем за тебя. Но и с нашей стороны неправильно обсуждать это за твоей спиной. Прошу тебя, расскажи нам сам, что это было и почему ты так поступил. Прошу, — снова повторяет парень, понимая, насколько этом может быть для старшего тяжело. — Ты прекрасно знаешь, что можешь доверять нам и положиться на нас. Не бойся поделиться с нами.

///

— Кофейку, коньячку или валерьяночки? — первым подает голос Юта, обращаясь к Тэену, когда все более-менее успокаиваются и усаживаются обратно за стол. Если быть конкретнее, после извинений Тэена перед Чону, которые он посчитал необходимыми в первую очередь, а также после того, как тот умылся, и ему обработали рану — треснувшую губу. — Можно просто пива? — выбирает Тэен, и Джехен тут же передает ему свой пивной бокал, а сам приподнимается, чтобы налить себе новое, будучи сегодня на раздаче, так как занял место возле холодильника. — Начни, пожалуйста, с самого начала, — подает голос сидящий рядом с розоволосым Донхек.       Тэен кривится, не сильно понимая, что он сам по этому поводу чувствует, думает и что стоит рассказать, чем он на самом деле готов поделиться, а чем нет. За такое количество лет было, на самом деле, столько всего, а чувства и мысли по этому поводу так сильно менялись, что рассказать об этом кажется нереальным. Друзья… они поддержат, да. Но поймут ли они на самом деле? Удушающее чувство, что никто не поймет. Что на словах оно все покажется им каким-то бредом. Они скажут одно, но про себя подумают другое. И Тэен так сильно боится этого.       Но Донхек поглаживает пальцами его ладонь, и Тэен, чувствуя это, не хочет разочаровать его еще больше. Собирается с духом и выдавливает из себя. — Все началось в армии. Если точнее, я думал, что все началось в армии, но она, наоборот, оказалась моим пределом, — Тэен пытается говорить расслабленно, снова надевая на себя маску. Пытаясь не поддаться эмоциям. Он уже понимает, что все, что он сейчас будет говорить — совсем не то, как он разговаривал и делился своими чувствами с психотерапевтом. Все равно он не может с друзьями иначе. — В армии было тяжело. Реально тяжело.       И замолкает тут же.       Он никогда не сможет им сказать, что он думал о самоубийстве каждый Божий день. Язык никогда не повернется сказать им это. — У меня начались панические атаки и приступы тревоги, — жестко сортируя, что стоит сказать, продолжает парень. — Они и раньше были, но все это было так… Было и было. Я проходил через это. Понимал, что это ненормально, но ничего не предпринимал, потому что справлялся. Но в армии… это был кромешный ад. Я находился в таком состоянии почти постоянно. Я просыпался и, — «хотел умереть» — проносится в мыслях, — только меня охватывали мысли о грядущем дне, я моментально чуть ли не в истерику бросался. Я еле находил в себе силы что-то делать. Постоянно был в страхе, в напряге, эмоционально истощен. В голове всё время была каша из-за этого, моментами мне тяжело давались элементарные вещи. Из-за этого сумбура в голове, из-за постоянных мыслей, как же мне хуево, я еле воспринимал происходящее. Лишь нервничал и переживал из-за всего подряд. Естественно, это все не осталось незамеченным. Мне прописали антидепрессанты, снотворное, какие-то транквилизаторы, которые я принимал каждый день, но помогало не особо.       И в один день обстоятельства сложились так, что меня назначили дежурным на оружейный склад. Возникла такая ситуация, что смотритель склада отошел, а в этот момент как раз пришел парень возвращать оружие. Там же все под роспись, под ячейками запломбированными. Я не имел никакого права там что-то трогать и делать без смотрителя. У парня карабин был, который он должен был разобрать при нас и сдать его, а я сказал ему, что вот, распишись и иди, я сам все сделаю. Не могу вспомнить, чем я руководствовался изначально, что меня подтолкнуло ему это сказать, как я решился на подобное в самой ситуации. Но когда я остался один на один с этим карабином, зная, что у него обойма на десять патронов и, вероятно, она не пустая… Я не раздумывал в тот момент ни секунды. Единственное, что я могу сказать, одна из вещей, которая подталкивала меня на это без лишних раздумий, это то, что глядя на это ружье, я вспомнил интересную научную теорию из квантовой физики [1], которая гласила о том, что это ружье может выстрелить, а может и нет с шансами пятьдесят на пятьдесят, где после каждого выстрела вселенная расщепляется надвое: в одной я жив, в другой нет. И глядя на это под таким углом, во мне не было никаких страхов и сомнений. Я вспомню это только при условии, что я выживу. А если нет, то нет. Ну и какая разница? Меня не будет, я перестану существовать. В моей голове это звучало довольно убедительно. И я выстрелил. — Та-ак, ля-я, Ютачка, тащи ружье! — Марк смеется в голос. — Будем играть в русскую рулетку! Потому что вся эта хуйня звучит очень интересно!       «Что? Он смеется? Интересно?» — поражен Тэен такой реакции. — Ты ебанько, где я тебе возьму его? — Да ладна-а тебе! Я сотку ставлю, что у тебя тут пушка где-та спрятана. Ты разве в Корею слинял не потому что якудзой был и решил новую жизнь начать? Бывших якудза не бывает! Раз якудза — на всю жизнь якудза! Пушку тащи, говорю! — Что дальше-то было? — цокает Джехен. — Подождите, пожалуйста! — вставляет Чону. — Я просто теперь уже ни в чем не уверен, поэтому можно уточнить? Ты правда якудза или он шутит? — Да шутит он, — закатывает глаза Юта. — Продолжай, — кивает блондин Тэену.       А Тэен в недоумении. Они смеются? Они шутят? После того, что он им сказал? Это правда вся их реакция? Он только что рассказал им, как пытался застрелиться, оправдывая этот поступок какой-то теорией из квантовой физики. Он был уверен, что после того, как он расскажет об этом, его точно примут за поехавшего. Но они посмеялись? Дружески перевели это в шутку, как и делали всегда? Чего-чего, но такого Тэен не ожидал. Вообще никак не ожидал, но… он так рад этому. Это заставляет чувствовать себя спокойнее. Это показывает, что, похоже, они действительно не осудят его за его мысли и поступки. — А дальше… — Тэен мнется, но теперь из-за неожиданной реакции. — Обойма оказалось пустой. И пришел смотритель склада, который… застал меня с карабинером, нацеленным в голову. Если честно, единственное, о чем я сожалению — о том, что подставил того парня и смотрителя. Я такую вину чувствовал за то, что им по шапке настучали из-за меня. Вначале меня хотели перевести в резерв. Меня и перевели, но ненадолго. После лечебницы и выписанного диагноза, меня отстранили от службы, нужно было проходить лечение. Затем, посещая психиатра, я выяснил, что все, чем я жил, все, что я чувствовал на протяжение многих лет — это, оказывается, неправильно. Я и сам понимал это моментами, но я был уверен, типа, а что вообще с этим можно сделать? Такая моя жизнь, такой я, такое мое окружение, так я смотрю на это все. Из-за того, что кто-то мне скажет, что у кого-то жизнь хуже, а мои проблемы не проблемы вовсе, это не поменяет мое восприятие на это. Я так чувствую, я так ощущаю, и что вы с этим сделаете? Ни хрена же. По факту — действительно ни хрена. Пил нормотимики и нейролептики для того, чтобы уравновесить свои эмоции, посещал мозгоправа. И меня не столько пытались избавить от этого, сколько учили с этим жить. Чтобы не было ситуаций, как эта, — Тэен поднимает голову, виновато глядя на Чону. — А подобных ситуаций было много в моей жизни. Даже больше скажу — раньше я был горазд влипать в неприятности, но у меня и мысли не было, что мне с этим в психушку надо. — Подожди, подожди, — перебивает Сюйси. — Вот что ты чувствуешь в такие моменты? Ну, типа… чем ты руководствуешься? Вот ты сейчас его ударил… просто объясни, как это… выглядело в твоей голове? Ты тупо не думал или что? — с искренним любопытством спрашивает брюнет. — Мне очень сложно это объяснить, — честно говорит Тэен, вначале не находя соответствующих слов. — Да, во-первых, я не могу сказать, что я думаю в такие моменты. Я не проговариваю что-то вроде: «блять, это я виноват». Это такие подсознательные отрицательные чувства, которые просто возникают друг за дружкой, их становится все больше и больше, и в один момент я взрываюсь. Я… чувствовал, что все испортил с этой игрой, чувствовал, что продолжаю все портить в процессе игры. Чувствовал, что я облажался. Я не в состоянии мыслить рационально в такой момент, посмотреть на себя со стороны, как меня учили тому, и предпринять что-то, чтобы предотвратить дальнейшее самобичевание. Это непроизвольная обида на себя, что я такой дурак, непроизвольная обида на тебя, на твою реакцию. И это все смешивается, копится, задевает меня еще сильнее. Вся окружающая обстановка просто… сгущается темными красками, я становлюсь не в состоянии ее анализировать, испытывая лишь давление. Всё. И к моменту, когда ко мне подошел Чону, я был не в силах адекватно отреагировать. Оно все так же непроизвольно вырывается из меня. Хочется оградиться от этих отрицательных чувств, послав ситуацию куда подальше. А потом я жалею об этом, понимая, как неадекватно поступил. И мне становится грустно и стыдно. Такой вот замкнутый круг. — Бля, чел, ну это жестко, — говорит Сюйси, что думает. — Ты ж понимаешь, что тебе нужно обратиться за профессиональной помощью? — Согласен, — кивает Марк. — Так-та, можешь пиздить меня сколько хочешь, я не обижусь, — посмеивается Марк. — Мы всё понимаем. Но если тебе самому с этим некомфортно, это не дело. Нужно чет-а предпринять. — Вы всегда были такими классными? — Тэен пытается не подать виду, что его серьезно это тронуло, причем настолько, что сейчас, не дай Боже, слезы польются. — Ля, есесна, только заметил? — фыркает Марк. — Всегда, слышишь, всегда, ля, нам все рассказывай! Кто, если не мы, тебе поможет, ваще-е, а?