Наблюдательницы

Тана Грин. 31 октября 1997 года. Не верится в происходящее. Кошмарный сон. Не могла так разом оборваться дружба. День начинался замечательно. Из-за темных туч наконец выглянуло несмелое осеннее солнце, а полуседые холмы словно умылись ночным дождем. Профессор Стебль с утра позвала нас в теплицы: Хагрид принес к порогу множество маленьких тыквочек, следовало выбрать понравившиеся и обработать их. Костюмы и маски для вечеринки мы смастерили накануне; развесить тыквы обещали младшекурсники: у них сегодня уроков поменьше. Ожидание праздника согревало, мы все не переставали улыбаться. Правда, предстоял еще вечерний пир в Большом зале, но всего-то час мы, конечно, смогли бы перетерпеть. Зато вечером мы устроим настоящий семейный праздник. Очень было жаль, что к нам отказалась заглянуть Каролина. У нее горячая пора, контрольные – одна за одной. Последний рывок, последний этап, наверное, всегда тяжелы для человека, а тем более в столь угнетающей обстановке, после пережитого горя, для которого нет слов утешения. А впереди одна неизвестность, потому что мы не знаем, когда и чем закончится война. Для магической Англии Хэллоуин – не только традиционный праздник, но и символ победы над злом. Пусть зло вернулось, но мы-то уже знаем, что оно не вечно и не так уж неуязвимо. И с ним борются, не жалея жизни, самые смелые люди. …К обеду мы узнали, что оба Кэрроу попали в больничное крыло и на праздничном ужине не появятся. Юджини выразила надежду, что не придет и директор: он явно недолюбливает Хэллоуин, в прошлые годы на празднествах появлялся редко и ненадолго. Однако же на сей раз присутствовал. Когда в час ужина все собрались в Большом зале, директор, видимо, хотел обратиться к нам с речью. Но как только он встал, словно бы из ниоткуда зазвучал резковатый, с надрывными интонациями, женский голос. - Друзья! 16 лет назад, 31 октября 1981 года, Томом Риддлом были злодейски убиты Джеймс и Лили Поттеры. Самое непосредственное участие в этом преступлении принял Северус Снейп. Вечная память погибшим! Вечное проклятие палачам! Слизеринцы вскинулись, но директор жестом остановил их. И не шевелился больше, застыл, как каменный. От дверей зала прямо к нему плыли по воздуху две огромные – увеличенные, наверное – колдографии; отсвечивали по стенам, и их видели все. Под звуки гитарного перебора тот же голос пел, как двое совсем юных людей мечтали обогреть любовью мир, но погибли, и от их любви остался серый могильный камень. Печальная красота зрелища завораживала, но в воздухе росло напряжение, будто кто-то, мучаясь под пыткой, еле сдерживал крик. Юджини побелела и вцепилась мне в руку: колдография Джеймса Поттера была из её коллекции. Студенты затаили дыхание. Учителя скорбно опустили головы. Песня растаяла. Зал выдохнул, оживая. Директор уменьшил колдографии и призвал их. - Отлично, - произнес он, спрятав снимки в карман. – Теперь я хочу услышать имя виновника. Если в течение пяти минут я его не узнаю, на месяц будут отменены прогулки и закрыта совятня. - Имя виновника – Северус Снейп! – Джинни Уизли порывисто встала. – Вы один виновны в том, что сейчас происходит! - Молчать, мисс Уизли. - Что, правда глаза колет? - Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора. - Да хоть сколько! Наконец кто-то решился сказать, как есть. Ведь это вы разгласили пророчество, из-за которого ваш хозяин убил родителей Гарри. Вы… - Молчать, мисс Уизли! - Убийца! На крик Джинни другие студенты стали вскакивать с мест, выкрикивая: «Убийца! Предатель!» Учителя выглядели так, словно вот-вот присоединятся. Некоторые слизеринцы-старшекурсники тоже поднялись, взяв палочки наизготовку. Директор вновь безмолвно остановил их. У него были мертвые глаза. А по воздуху, казалось, свищут камни, брошенные сотнями пращ; хотелось прикрыть голову. - Предатель! Сволочь! Трус! - Силенцио! Сама не понимаю, как получилось это заклинание: мы его и проходили-то недавно. Но стол Пуффендуя застыл с раскрытыми ртами, а гриффиндорцы и когтевранцы, видимо, смолкли от неожиданности. Слизеринские старосты на всякий случай наложили Силенцио и на них. - Пятьдесят баллов Слизерину, - кивнул директор. – Также благодарю мисс Грин. Десять баллов Пуффендую. Ребята поглядели на меня с ужасным презрением; я поувствовала, как лицо заливает краска. - С Гриффиндора, Когтеврана и Пуффендуя по пятьдесят баллов за вопиющую дерзость. Так как имя виновника не названо, то прогулки и переписка запрещены на месяц. Празднование отменяется. Мисс Паркинсон, мисс Астория Гринграсс, мисс Грин, осмотрите помещения, прилегающие к Большому Залу. Покуда старосты не вернутся, никто не расходится. Панси Паркинсон и Астория Гринграсс, вытянувшись в струнки и стараясь не задеть друг друга, направились к выходу. Пришлось присоединиться. Звук песни, насколько я поняла, доносился из Трофейного зала. Там темно, хоть глаз выколи; посветила Люмосом. Сзади тронули за плечо. - Мисс Грин, - свежий до холодка и старательно вежливый голос Астории можно услышать нечасто. – Разрешите сопровождать вас? Надеюсь, я не обязана объяснять причин. - Не обязаны, конечно. А где мисс Паркинсон? - Обыскивает коридор. Кстати сказать, рада, что среди пуффендуйцев нашлись здравомыслящие люди. Однако, боюсь, вам теперь придется перевестись к нам на Слизерин, - она засмеялась. – Не бойтесь, что бы о нас ни говорили, мы не обижаем полукровок. - Рада. Но надеюсь помириться с товарищами. И тут мне на глаза попался лежащий у стены исписанный лист бумаги. Судя по его положению… Ну конечно. И что теперь делать? Я ведь вспомнила, где раньше видела ту колдографию Лили Поттер. Понятно, кто стоит за сегодняшним «поминовением». И слизеринку никуда не отошлешь: сразу заподозрит неладное. - Пойдемте. Мне кажется, звук был примерно оттуда, - увожу Асторию в другой конец зала. Подсвечивая Люмосом, шарим между наградами. Постепенно расходимся. Удается снова приблизиться к выходу. По крайней мере, листок вижу. Накладываю заглушающие чары. Рискнем. Подбираю его. Даже в темноте чуть различаю: «Друзья! 16 лет назад…» Жаль, что мы пока не проходили по трансфигурации, как заставить предмет исчезнуть совсем. Превращаю лист в пыль. - Торгео! – на всякий случай. Быстро отхожу, снимаю заглушающие. - Мисс Грин, куда вы пропали? Я зову вас в четвертый раз! – только бы она не поняла. - Извините. У меня обострилась аллергия на пыль, пришлось наложить Заглушающие. Поверила ли? Наконец нам надоедает блуждать по темноте. Возвращаемся в Большой зал, Панси Паркинсон уже там. - Каковы результаты ваших поисков? - Наши поиски ни к чему не привели. Сожалею, сэр, - Астория почтительна и спокойна. Никто из наших ребят не заговорил со мной, покуда мы не оказались в гостиной. Во взглядах Бобби и его друзей плескалось разочарование, глаза Юджини захолодели, Ханна отворачивалась. В гостиной товарищи окружили меня. Долго молчали. Хотелось расплакаться и умолять, чтобы они забыли сегодняшнее, чтобы все оставалось, как прежде. Они обязательно простят. Ведь мы же пуффендуйцы! - Извините меня, пожалуйста. Но то, что я сегодня сделала, считаю справедливым, и в следующий раз готова поступить точно так же. Эрни Макмиллан стал строг, как судья. - То есть ты считаешь справедливым затыкать рты своим друзьям, чтобы они не смели говорить правду предателю? - Ты уверен, что правду? И – что предателю? - Ты его оправдываешь? – Эрни вспыхнул, Ханна успокаивающе коснулась его плеча. - Да. Я не считаю директора виновным. Как не считаю честным толпой набрасываться на одного. - С тобой все ясно, - Эрни отступил назад, ребята повторили его движение. – Раньше ты была хорошим товарищем, и мы от тебя не отвернемся. Но три дня ты проведешь в изоляции. Ты не примешь участия в сегодняшнем празднике. Три ночи ты должна будешь провести вне спальни девочек, и три дня с тобой не заговорит ни один пуффендуец. Бобби, Юджини, вас это тоже касается. Юджини медленно кивнула. Бобби, до тех пор стоявший с низко опущенной головой, всхлипнул и убежал. Только бы его не начали травить за предательницу-сестру. - Эрни, может быть, ты изменишь решение, - робко начинает Ханна. - Нет! Мы не отворачиваемся от нее. Но за каждый проступок должно быть наказание. Уходи, Тана. После вечернего обхода я собрала нужные вещи. На три дня моим домом станет Выручай-комната. Неужели произошедшее непоправимо? Неужели ребята отдалились безнадежно и безвозвратно? Но я не раскаиваюсь. Я видела глаза человека, мертвые от боли и усталости. Нельзя пинать убитого, крича ему в лицо: «Предатель!» … Ночь навалилась. Выручай-комната, освещенная палевым светом ночника, превратилась в уютную спаленку. Все образумится, ребята поймут и простят, мы обязательно помиримся с Бобби, и с Юджини тоже. Главное, все живы и здоровы. Пора спать. Честное слово, я не плачу.