Наблюдательницы

Каролина Суоллоу. 26 февраля 1998 года. Меня снова поджидали на лестнице у нашей гостиной. На сей раз – Боб, брат Таны. Он нервничал, говорил быстро, тревожный и слишком взрослый. Никогда бы ни подумала, что у Таны уже есть парень. Да уж какое там «есть» - «был», конечно. Каким только ветром занесло в стычку с Пожирателями его, сквиба? Хотя кто сказал, что сквиб трусливей волшебника или меньше любит свою страну? Безрассудный храбрец – будь он волшебником, им гордился бы Гриффиндор. Добрейшая матушка-природа разлучила их с Таной с самого начала, проложила между ними пропасть, а теперь судьба разрушила и жалкий мостик, что они смастерили. Хорошо, что день выходной: Тане не до уроков будет, по себе знаю. Боб вывел её – а я не узнала. Стоявшее передо мной существо напоминало чахоточную больную в последние дни: смертельно осунувшееся лицо в зловещих тенях, пустые глаза – без цвета и жизни, жалкие пряди белесых волос свисают клочками мокрой марли. Первый раз вижу Тану с неприбранными волосами. (Мерлин мой, да за такие обороты «Розовые ведьмы» с руками меня отхватят! Не останусь без хлеба). - Я все знаю, - не хватало, чтобы она сама рассказывала мне о своей беде. - Давай перехватим чего-нибудь и поговорим. За завтраком сидим вместе за столом пуффендуйцев: ну их к гиппогрифу, эти факультетские различия. Подруга едва подносит к губам чашку горячего шоколада, прихлебывает – и тут же ставит обратно. Кусок в горло не лезет, я-то понимаю. После устраиваемся в одном из глухих коридоров, в нише. Тана сидит, обхватив колени, уставившись в одну точку. Глажу её по плечу. - Тэнс, это война. Люди на ней умирают. Близкие нам люди. Можешь гордиться Алексом, он погиб, как мужчина. - Он не погиб, - подруга оборачивается, и я вижу в её глазах удивление. – Он спасся. Бедняжка! Но уж тут-то обманывать себя совсем ни к чему. - Опомнись, Тэнни. Сквиб не мог выстоять против Пожирателей. Тана крупно вздрагивает, мотает головой. По щекам бегут слезы. - Нет, - её голос срывается на шепот. – Нет. Он ведь жив. Жив. Нельзя, чтобы он умирал! Детский испуг: словно отрицанием очевидного она может что-либо предотвратить. Закрыв лицо ладонями, Тана глухо рыдает. Я молча смотрю: сказать нечего. - Прошу меня извинить, - и рядом с нами возникает Астория Гринграсс. Её светлое, миловидное, кукольное личико выражает некоторое подобие сострадания, но мне такое сострадание было бы весьма неприятно. Слизеринка наколдовывает стакан воды, подносит его Тане. - Выпейте, мисс Грин. Подруга одними губами шепчет: «Спасибо», дрожащими пальцами берет стакан и отпивает, проглатывая нервно. - Мисс Грин, я должна извиниться. Я не знала, что Малфой и другие собираются рассказать директору про ваших друзей. - В-вы н-не в-виноваты, - тоненько отвечает Тана. Конечно, не может же Гринграсс-младшая все время следить за Ноттом. Тем временем слизеринка легонько проводит палочкой по лицу и волосам моей подруги – и растрепанные прядки мгновенно оказываются туго зачесанными, лицо свежеет, даже ресницы больше не влажные. - Вас вызывает директор. Пожалуйста, держите себя в руках. Вы леди. Что Снейпу еще от нее надо? Пытаюсь удержать за руку – Тана аккуратно отстраняет меня. - Спасибо, мисс Гринграсс. Уже иду. …Спустя два часа мы встретились в туалете Плаксы Миртл. Тана напоминала птичку, которую выпустили наконец на свободу. - Все хорошо. Не спрашивай, откуда я узнала. Но все хорошо. Может быть, это называется «помешалась с горя»? Тана Грин. 26 февраля 1998 года. Когда директор позвал меня в свой кабинет позвал меня в свой кабинет, я не почувствовала ни удивления, ни страха. Всю душу заполняла одна мысль: Алекс не должен погибнуть. Нельзя было даже на секундочку поверить в иное. Только сил уже не оставалось. Директор был, как и вчера, очень мрачен и, как мне показалось, сильно болен. Обстановка кабинета осталась такой же, как при профессоре Дамблдоре, и на фоне веселой, светлой, шумной пестряди профессор Снейп выглядел особенно неуютно, неприкаянно. - Мисс Грин, вы, вероятно, уже догадываетесь, что я вызвал вас из-за вчерашнего проступка членов вашего факультета. Пришлось опустить глаза. - Сожалею, сэр. - Мне не нужны ваши сожаления. А вы в дальнейшем примите к сведению, что подобные, с позволения сказать, передачи намеренно искажают фаты. К примеру, вчерашний трогательный рассказ о бандитском отряде, все до единого члены которого полегли в неравной схватке со сторонниками Темного лорда – вымысел чистейшей воды. Допустим, бандиты были, столкновение также, однако погибли отнюдь не все. Поднимаю голову. Неужели?.. - Двоих взяли живыми. Один оказался благоразумен, а другой бежал. Это кажется весьма подозрительным, так как сбежавший, по словам его подельника, является сквибом. Как будто путы разрезали, душа вырвалась, взлетела, вдохнула воздух полной грудью. Но откуда директор знает и зачем рассказывает мне? - Рассказывать этого я вам ни в коем случае не должен был. Однако мне поручили допросить учеников, которые могли бы знать сбежавшего сквиба. Насколько мне известно, из одного города с ним происходите только вы. Поэтому прошу ответить на вопрос прямо: знакомы ли вы с неким Александром Принцем? Теперь только бы не выдать его. Пусть директор и не на темной стороне, но раз уж ему что-то поручили, он будет выполнять тщательно. Что делать, если он попытается применить сыворотку правды? Нет, это еще ничего, можно ненароком уронить стакан, разлить её. А если произойдет то же, что тогда осенью с Каролиной – если он попытается проникнуть в мои мысли? Мне ведь уже не скрыться. Возможно, как-то заклясть себе глаза. Если для чтения мыслей необходим зрительный контакт… Но тем самым свое знакомство с Алексом я обнаружу очевидно. - Я не знаю такого, сэр. - Вы уверены? - Конечно. - А если я применю сыворотку правды? Если насильно волью её в вас? - Я повторю то же самое. Директор задумывается немного. Встает из-за стола, мерит шагами кабинет. Его движения медленней, чем обычно, словно он обессилен. - Что ж, я не должен быть столь легковерным, но вы, думаю, девушка здравомыслящая и лгать не будете. Ступайте, мисс Грин, и держите наш разговор в строгой тайне. Так просто? Стало быть, профессор Снейп вовсе и не собирался меня допрашивать. Тогда зачем он позвал меня? Получается, сказать, что Алекс жив. Но как директор понял, что мне необходимо это услышать? И, с другой стороны, мой любимый не обладает магическими способностями и действительно вряд ли одолел бы опытных колдунов без посторонней помощи. А директор меньше недели назад, по слухам, отлучался из замка. Кэрроу накануне еще попадали в Больничное крыло с довольно тяжелым отравлением. Неужели это директор помог Алексу, а потом узнал от него о наших чувствах и теперь передал мне весточку от моего любимого? И не оттого ли профессор Снейп выглядит теперь больным, что гнев за побег Алекса обрушился на него? Если так… Наверное, профессор, поздно просить судьбу, чтобы она благословила вас, но пусть и у нее, и у победителей останется для вас милосердие. - Ступайте, мисс Грин. И был бы очень признателен, если бы вы не мусорили в моем кабинете. Замечаю, у меня пол ногами лежит скомканный клочок бумаги. - Прошу прощения, сэр, - подбираю бумажку. - Всего хорошего, мисс Грин. - Всего хорошего, сэр. В коридоре разворачиваю клочок: на нем нарисована длинная рана вроде той, что Амикус Кэрроу нанес Майклу, и подписано будто женским почерком – «Сектумсемпра». Далее стоит знак противоречия, а немного ниже опять надпись: «Вулнера Санентур». Крестик плюса, и рядом – «бадьяр». Прячу записку в карман. За нее, директор, отдельное спасибо.