Наблюдательницы

Каролина Суоллоу. 10 марта 1998 года. Мы почти всю зиму провели взаперти, так что в тепле замка мой кашель практически прекратился. Но пришла весна с её сыростью, вновь разрешены прогулки, и на первой же из них я глупейшим образом простудилась. Ночь напролет кашель забивал меня, и бедные мои соседки не спали всю ночь, хоть я им и предложила наложить заглушающие. - А если тебе станет хуже? – Падма раскуривала восточные травы, надеясь, что они мне помогут. – Ничего, завтра у нас первым уроком ЗОТИ, а мне и так в голову бы не пришло стараться у Амикуса на занятиях. Обволакивающие, сладкие ароматы успокоили меня, и я смогла уснуть, а наутро девчонки проводили меня в Больничное крыло. Совсем недавно школьный лазарет бывал забит до отказа – теперь же он опустел. Нет, Кэрроу не прекратили распускать руки и насылать Круциатусы, и Филчу все такое же удовольствие доставляет сечь провинившихся розгами или провожать в подземелья. Наши борцы наконец решили поберечь себя: один за другим они уходят «в подполье» - в Выручай-комнату. Первым ушел Невилл Лонгботтом; Ханна Эббот в тот день, когда он исчез и мы еще не знали, куда, сходила с ума от страха, и весь Пуффендуй за ней приглядывал. Наконец, уж не имею понятия, каким образом, Невилл дал о себе знать. За ним вскоре последовал Майкл Корнер: жизнь его после инцидента с Амикусом стала невыносимой. А ведь Корнер – не кроткая овечка, может однажды так дать сдачи, что в Хогвартсе окажется на одного Пожирателя меньше. Мы-то не огорчимся, но Майклу в семнадцать лет рановато попадать в Азкабан. В общем, собрались мы вчетвером: Бут, Чжоу, Падма и я – и уговорили Корнера присоединиться к Лонгботтому. Вскоре и другие смельчаки составили им компанию. Если им нужна медицинская помощь, они могут оказать её друг другу: Тана научила. Сама она, как водится, прибежала в Больничное крыло, едва узнала, что я опять хвораю. Твердила, что мне надо показаться маггловским врачам: - У тебя может быть опасная болезнь. Чахотка, туберкулез легких. Она в основном у магглов встречается. И в их романах я читала, как ею заболевали от нервных потрясений. - Тэнни, брось, я не изнеженная барышня, чтобы загибаться столь глупым образом. Не стала говорить впечатлительной подружке, что с новыми приступами началось и кровохарканье, пока небольшое. Буду скрывать его, сколько смогу. Вот пройдет время туманов и сырости, и мне полегчает вновь. Вечером, однако, мадам Помфри заявила мне почти то же самое, что и подруга – днем, и выдала два пузырька с зельями. - Одно – чтобы задержать течение болезни. Другое – чтобы не заразить никого. Лучше было бы, конечно, тебя изолировать. Но к нынешнему руководству, да при такой обстановке, я обратиться не решусь. И то правда. А то еще припомнит Снейп давешнюю пощечину: возьмет да и выкинет меня из Хогвартса перед самыми ЖАБА. Хотя – что мне терять, в самом деле? Да и все дела свои в школе я уже, считайте, завершила. Или что считала должным завершить, по крайней мере. Сколько могла, навредила нашим Пожирателям. Насколько было в моих силах, поддержала сопротивляющихся. Даже помогла пуффендуйцам разоблачить предателя в их рядах: сейчас такое время, что гнилые побеги следует выкорчевывать с корнем. Каюсь, однако, не поторопилась: восприми я те слова Нотта в Валентинов день более серьезно, Макмиллан и Саммерби не отведали бы розог. Ладно, успокою совесть: они не отведали бы розог, не будь наш новый директор так уверен, что воспитание эффективно, лишь когда оставляет жгучие алые полосы на коже. Детский опыт, что ли? Довоспитывали его родители, однако. Пуффендуйцы, видимо, тоже понимали, кто по-настоящему виноват в их наказании, и не упрекнули меня в молчании относительно Смита. После нашего разговора, кажется, Захария получил от своих изрядную взбучку. Не при девочках, конечно: мягкосердечные пуффендуйки и за виноватого вступились бы. А затем Смиту объявили бойкот, но из комнат не выгнали (это уж я посоветовала – вот еще повод мне гордиться собой), а стали следить за каждым его шагом. Захария ни на минуту не остается в одиночестве. Для меня такое положение стало бы настоящей пыткой. Но он, продажная тварь, это заслужил. Да кто его знает, может, он не такой нелюдимый. Мальчишки предлагали с Ноттом провести воспитательную работу, но я отказалась. Сколько можно прятаться за чужими спинами? Я остановила его в коридоре, после ужина. 1 марта это было. И снова отдам должное его выдержке: он не удивился нисколечко, словно бы ждал, что я подойду. А возможно, действительно ждал. - Рад, что к тебе вернулось прежнее благоразумие. - Я была бы рада еще больше, если бы благоразумие вернулось к тебе. Я не мириться пришла, Нотт. Давай поговорим. Свернули в пустую аудиторию. Он прислонился к стене, я уселась на парту. - Не буду упрекать тебя за то, что ты подставил мою подругу и её товарищей: ты играешь по своим правилам. - Наконец ты поняла, - слизеринец ласково улыбнулся. – И, обрати внимание, Смит выдал далеко не все тайны своего факультета и твоей подруги, в частности. Директор пока ничего не знает про альтернативное маггловедение, например… Врезать бы как следует! Спокойно, Каролина, спокойно. Ты ведешь дипломатические переговоры. - И не узнает. Смит больше ничего ему не расскажет. А ты не сможешь доказать. - Думаешь, мне понадобятся доказательства? Нет, конечно. Я отлично понимаю, в чьих руках власть. - Нотт, я не угрозы твои выслушивать пришла. Спасибо, сыта ими. Ты человек слова, этого не отнять. Но скажи мне на милость, чего ты добиваешься и зачем? Слизеринец присел на парту рядом со мной, положил руку мне на колено. Стряхивать не стала: не время. - Я лишь хочу, чтобы мы снова были вместе. Хочу вновь владеть и наслаждаться твоим телом. Хочу любить тебя. Не могу передать, какое омерзение меня охватило. - Неужели такой красавец не нашел себе новой подстилки? Он стиснул мое запястье. - Какой подстилки? Я люблю тебя и хочу только тебя, глупая ты девчонка! - Пусти. Я сбросила его руку, встала. - Любишь или хочешь? Определись. Как мне кажется, именно хочешь. Чтобы любить, нужно горячее сердце, жаркая кровь, а у вас, слизеринцев, она ледяная, как у змей. И сердце маленькое, жалкое – так, чтобы жизнь поддерживать. В инстинкт размножения у вас я поверю. В любовь – извини. Думала, он меня ударит. А он побелел, сглотнул и смотрел неотрывно. И, сама не знаю почему, я смягчилась. - Возможно, я зря оскорбляю тебя и в отношении твоих собратьев заблуждаюсь. Но если бы ты любил меня, то не предлагал бы мне деньги на первом свидании, не прятался бы в тень, когда я оказывалась в беде. Ты не пытался бы напоить меня амортенцией: ведь это настоящее изнасилование, как ты не понимаешь? Ты не подводил бы под наказания моих друзей: одно то, что они дороги мне, должно было тебя остановить. Что я вижу? Гордый слизеринец опустил глаза? - Итак, ты хочешь меня. Это пройдет. Мы скоро закончим школу и больше не увидимся. С твоими деньгами ты купишь любую красавицу. Но я с тобой, после всего, что ты натворил, быть все равно не могу. Можешь идти к Снейпу, рассказывать про маггловедение, про все остальное тоже – этим ты лишь усилишь мою неприязнь. Но лучше раз в жизни вспомни, что ты мужчина, и отпусти меня. Тогда обещаю вспоминать о тебе с долей уважения. Нотт резко встал, привлек меня к себе. - Одна ночь. Последняя. Здесь и сейчас. Старая уловка, однако. - А потом последуют еще одна на посошок, и самая последняя тоже? Знаю я вас, мужчин! - Нет. Обещаю, нет. Признаться, я колебалась недолго. Призрачный – но шанс. - Наложи Коллокорпус и заглушающие. И сбросила мантию. …Нотт не подходит ко мне с того вечера. Конечно, в глубине моей души колеблется натянутой стрункой ожидание опасности для себя или близких, но это скоро пройдет, я надеюсь. Всего-то последствия болезненного состояния. Они исчезнут, едва прогреется земля.