Semper Fidelis

По спине пробежал холод, когда он вошёл в дом. В дом, который теперь был пустым. Чернота мебели, запах сырого дерева, пыль на гарнитуре, дрожь хрустальных подвесок на люстре от его шагов… Пустота. Пустота дома, который был очагом его семьи и его души. Он неуверенно ступал по коридору, нервно озираясь, — ему казалось, что это сон. Чертов страшный сон, где нет места правде. Ему казалось, что он вот-вот может проснуться и увидеть их снова. Теплые улыбки матери и отца, сонный взгляд домового эльфа, которого снова потревожили из-за чего-то незначительного. Он ущипнул себя за руку и зажмурился. Снова открыл глаза — ничего. Холодно и пусто. Он провел рукой по волосам, сел в кресло и уставился в темноту камина. Взмахнул палочкой, чтобы зажечь в нём огонь, — ничего. Поленья отсырели за два месяца отсутствия жизни в поместье. Драко неровно выдохнул, сжав древко палочки в руке и откинув голову на спинку кресла. Он заметил паутину трещинок на потолке и сразу вспомнил, как злилась Нарцисса, когда Добби забывал про домашние обязанности, а дом разрушался, если за ним не ухаживали. И вот сейчас это было видно отчетливее всего: обои покрылись плесенью, отклеились в местах стыков; карнизы прогнулись, пол блестел — настолько отсырели доски. Поместье было сердцем и очагом их семьи, и всегда, когда её члены находились в разладе, в ссоре; когда происходило то, что способствовало их разъединению, оно словно чувствовало это. Драко вздрогнул, когда с потолка упала капля в лужицу прямо перед ним. Он достал из правого кармана пальто сложенную вчетверо газету и развернул её на пыльном кофейном столике перед собой. Выгладил все изгибы и неровности с такой осторожностью и любовью, с какой расправляют люди фотографии, — старые, измученные временем, — своей первой любви. На первой полосе сияло чёрно-белое фото заключенных в Азкабан и приговоренных к смерти Пожирателей. Он внимательно вгляделся в лицо Нарциссы, сжимавшей руку мужа в первом ряду. Ударил кулаком по столу, издав рык, смешанный с плачем, и спрятал лицо в ладонях. Хрипло позвал: — Моран! Это походило скорее на мольбу, а не на приказ для слуги. Драко нахмурился, впился руками в подлокотники кресла. Он вряд ли видел что-то перед собой — пол стал словно ближе, перед глазами стояла пелена. Эльф появился спустя несколько секунд рядом с камином, вяло взглянул на хозяина и словно сжался, уменьшился в несколько раз. Его тихое «да, хозяин» несло для Драко даже больше боли, чем вид родителей, что всё ещё глядели на него. Пытка. Пытка. Пытка. Всё, что билось в голове, было словом «пытка». Билось, словно живое, выцарапывая все силы из него с мясом. Он морщился от одного голоса слуги, который жил в их семье с незапамятных времен, который напоминал ему всё лучшее, что было в его короткой жизни. — Налей грог, — просипел Драко. — Поставь в комнате на стол и не появляйся там. — Слушаюсь, хозяин. Чёртов эльф. Чёртова жизнь. Эльф исчез с хлопком почти сразу, оставив хозяина одного. Драко лишь потер переносицу. Встал, двинулся к камину и принялся сушить дерево: ему было холодно. Он знал, почему не приказал сделать это эльфу — было просто необходимо занять себя чем-либо. Драко грел поленья и чувствовал приятное покалывание в пальцах. Тепло заставило его растянуть губы в грустной ухмылке. С этого момента всё казалось незначительным. Бессмысленным, глупым и определённо напрасным. Потери были зря, война — зря, каждое движение — зря. И рождение его — зря. Это был день его восемнадцатилетия. День, выдавшийся чрезвычайно холодным и дождливым. Сегодня его впервые за восемнадцать лет никто не поздравил. Сегодня ему впервые было наплевать на это. Он думал о том, насколько эти сутки лишены смысла, и искренне не понимал, зачем они вообще нужны; зачем этот день отмечают, дарят людям что-то за то, что те родились, хотя этого не выбирали; за то, что не было их заслугой. Он думал долго. Бродил по коридорам и грел стены заклинаниями, убирал с них грязь, снимал с них фотографии. Он дошел до своей комнаты, когда было девять вечера, и вспомнил, как в это время Люциус обычно возвращался домой. Перед глазами всплыли очертания гостиной, залитой янтарным светом от огня в камине; силуэт отца, сидящего в большом обитом бархатом кресле. Люциус славился сдержанностью и высокомерием на людях, но дома… Приходя уставшим к семье, он не скупился на эмоции. Закинув ногу на ногу, сидя в гостиной, он смеялся, слушая очередные сплетни, которые где-то умудрялась доставать Нарцисса. Смеялся громко, так, что Драко, сидя в комнате наверху, сразу понимал — папа пришел домой. Это заставляло его встать с кровати, где он зачастую валялся с книгой по Защите от Темных Искусств или сборником Мифов раннего Лондона, и спуститься к ним. По пути окликнуть Морана, попросив того сделать зеленый чай для матери и два бокала грога для него и отца, и войти к родителям, на ходу спрашивая, как прошел у Люциуса день. С ними он чувствовал себя нужным и любимым. Несмотря на все неуместные и язвительные комментарии отца насчет его внешнего вида, на все его насмешки и злобные взгляды, когда что-то шло не так, Драко любил его не меньше, чем любил мать. Уважал хотя бы за то, что тот не забывал о своих обязанностях как отец и как муж — заботился о семье, пусть и самым неподобающим образом. Он вернулся в реальность, когда в спальне родителей что-то с грохотом повалилось на пол. Он услышал дребезжание стекла и, отступив назад от испуга, глухо уперся спиной в стену. Прошептал: — Моран. Эльф тут же появился и, сжавшись, пропищал: — Да, хозяин. — Проверь. Моран испуганно огляделся, и во взгляде его больших серых глаз был виден страх и нежелание заходить туда, куда его посылали. Но он уже двигался в сторону спальни по тёмному коридору, изредка подрагивая хрупкими конечностями и не оглядываясь на Драко. Это был камень, обмотанный тряпкой, который кто-то умудрился запустить в большое двустворчатое окно. Когда эльф вышел, шатаясь от тяжести находки в руках, Драко сразу передернуло. Защита перестала действовать — отец мёртв. Это было странное чувство. Он исступлённо глядел на Морана и понимал, что очертания домовика стремительно расплываются. Сделал шаг вперед. Два. Пришлось сглотнуть ком в горле и заставить себя немедленно трансгрессировать на порог дома, чтобы переложить ответственность за его защиту на себя. Когда он вонзал палочку в землю, его рука дрожала, как дрожали и губы, когда он шептал заклинание. Потихоньку поместье обрастало зелёным куполом, что становился прозрачнее с каждой секундой. Под покровом ночи он не смог разглядеть человека, который сделал это. Откровенно говоря, Драко было всё равно, даже если бы тот покушался на его жизнь. Однако ему не было всё равно, когда, размотав потрёпанную грязную тряпку, он увидел прикреплённый к камню газетный лист. Это была вырезка из газеты: статья, чей заголовок словно кричал.

«Главные Пожиратели Смерти приговорены к смертной казни: ирония судьбы».

— Ирония судьбы… Неровное дыхание и жалкий всхлип, смешанный с нервным смехом. Он напился в тот же вечер.

***

— Что за чертовщина? — возмутился Гарри, кинув газету на стол прямо перед Роном. — «Двенадцать киосков сожжены дотла в Косой Аллее в двенадцатый раз за лето…», — пробубнил Рон, водя пальцем по первой странице. — Ну вот, опять! Я-то думал, мы их всех посадили. — Пожирателей? Не смеши меня. Делать им больше нечего, как поджигать никому не нужные прилавки, — вставила Гермиона. — Ну не скажи, — покачал рыжей головой Уизли. — Газеты-то все читают. Это у вас в маггловском мире эти ящики говорящие стоят, все новости оттуда приходят… — У «нас»? — повернулась к нему Гермиона, оторвавшись от книги. — Между прочим, Министерство всерьёз задумывается о том, чтобы разрешить колдунам позаимствовать телевизор у людей. Газеты, чтобы ты знал, для природы ужас: если книги печатают в тираже пятьсот экземпляров на одно произведение, которые, к слову, расходятся по миру, где их клонируют, то «Ежедневный Пророк», например, печатают в тираже пятьсот в день. И редакции запрещается клонирование! Деревья будут расти дольше, чем ты проживешь! — Ты… э-э-э… лезешь не в те дебри! — воскликнул Уизли, когда до него дошёл смысл сказанного. — Очевидно, тот, кто сделал это, меньше всего заботился о природе. Поезд был на полпути к Хогвартсу, когда Гарри, устало выдохнув, откинулся на спинку бордового сиденья. Он потер лоб, в который раз проверяя, не болит ли шрам, и в который раз облегчённо опустил руку. Дождь барабанил по стёклам, за которыми простирались серые пейзажи Шотландии, а воздух, наполненный теплом и запахом мокрой земли и рельсов, врывался в купе через открытое сверху окно. Тихо и плавно колыхалась горячая вода в стаканах на столах. Гарри достал парочку маггловских пакетиков черного чая и плюхнул их в стаканы. — Герм, точно не будешь? — взглянул он на подругу из-под очков. — Нет, — покачала та головой. — У меня в последнее время с едой не очень. Гарри лишь пожал плечами и, достав из кружек пакетики, а из сумки — термос, добавил в чай молока. — Чья очередь обходить поезд? — поинтересовалась Гермиона, отложив книгу. — Твоя… Ты забыла? — удивился Рон, притягивая к себе тёплую розовую кружку. — Да?.. Да, — Гермиона вздохнула, встала и, поправив серый свитер, выскользнула из купе, сжав палочку в руке. — Становится хуже, — констатировал Гарри, уставившись в стол и сделав глоток. — Не то слово. — Она не вспомнит вас, Рон, — после напряженного молчания выдохнул Поттер, а Рон лишь поджал губы и слабо кивнул. — С такими заклинаниями, какие используют в Мунго, вспомнить что-либо… — Мне больше интересно, почему именно я? В голосе Рона звучали нотки безысходности, смешанной с осознанием потери. Он смотрел на гладкую поверхность чая, в котором плавал тающий кубик сахара, и качал головой. — Почему именно я? Малфои, Лестрейнджи… само собой… они там были! Да, там был и я… и ты! И Добби, и Луна, и чертов Олливандер… — Рон! — перебил Гарри. — Её просили сосредоточиться на том, что она испытывала. Она думала и о тебе. — Скверно. — Скверно? — изумился Гарри. — Скверно, что она думала о том, кого любит, в самый тяжелый момент?! Перестань об этом говорить! Абстрагируйся, в конце концов. Это либо дело времени, либо не дело вообще. — Легко говорить, — Рон грустно хмыкнул, уставившись в окно. — Я представить свою жизнь не могу без неё, а ты предлагаешь абстрагироваться. — Малфой Мэнор был «поставлен» под надзор дементоров, — спустя несколько минут перевёл тему Гарри. — Тебе не кажется, что сейчас… слишком рано для этого? — Нет. Самое время. Эти ублюдки сделали много дерьма, — словно плюнул Рон. — Рад, что хотя бы Люциус получил по заслугам. Всё-таки они отчасти виноваты в произошедшем. — «Отчасти» — мягко сказано. Но я говорил о безопасности Уилтшира в целом. — Это уже не наши проблемы, в любом случае…

***

Её шатало из стороны в сторону, когда она шла из одного конца вагона в другой. Голоса, доносившиеся из купе, раздражали, усиливая мигрень. Гермиона в очередной раз оглядела купе Невилла, Сандры и Луны, нянчившихся с лягушкой Лонгботтома, и двинулась дальше. Она не могла понять, почему боль не проходит. До тошноты. Так ныли виски и затылок. Так болели глаза и макушка. Она ворвалась в туалет Хогвартс-экспресса, по пути отпихнув пару второкурсников, подняла крышку унитаза и выплевала обед, состоявший некогда из воды и салата. Больше она не ела. Это было странное чувство — как будто потерялась какая-то важная составляющая. Она чувствовала это всем телом, потому что по коже то и дело шёл мороз. Она смотрела на себя в зеркало. По бледной, почти посиневшей коже скатывались прозрачные, едва заметные капли: она умылась ледяной водой. Настолько ледяной, насколько могли позволить заклинания. И на неё смотрели исступлённые измученные карие, потемневшие глаза, под которыми залегли круги. Гермиона волшебством привела запутанные волосы в порядок, побила себя по щекам, зажмурилась и снова взглянула в заляпанное зеркало. Тяжело вздохнула, поправила свитер и достала из кармана пузырёк с пожелтевшей наклейкой «Боль». Зелье от боли было горьким. Ей пришлось пересилить себя, чтобы не спуститься к туалету снова. Ей удалось. Пощурившись, подождав с минуту, она облегченно закрыла глаза. Это был прилив лёгкости, который ощущался всегда, когда отступали адские спазмы. Она слишком резко открыла дверь туалета. Послышался глухой стук и пронзительное «Ау» какого-то маленького слизеринца. Гермиона поймала на себе недовольный и полный ненависти взгляд сестры Пэнси Паркинсон, что стояла в небольшой очереди, рассредоточившейся по узкому коридору вагона. И «извини» Гермионы, казалось, было предназначено не столько юной слизеринке, сколько ей самой. Шаги теперь казались тише, тело — невесомым. Она легко открывала двери переходов между вагонами, более приветливо улыбалась знакомым лицам и уже не так язвительно реагировала на тех, кто её бесил. Такие ещё были. Например, Падма Патил, метившая в этом году на пост главной старосты. Единичный случай, но та правда надеялась, что у неё выйдет. Гермиона повела плечом, приблизившись к последнему вагону — вагону-ресторану, забитому старшими слизеринцами. Там царила атмосфера тепла и радости. Той радости, какая заполняет людей при виде старых друзей, с которыми их связывают захватывающие приключения и самые громкие ссоры. Старшекурсники, среди которых были и когтевранцы, и пуффендуйцы, радушно общались с тем самым факультетом, который в своё время было принято именовать «змеиным». Были слышны отголоски разговоров, тихие слова и смех, шутки, слёзы и истории лета и войны. Она вряд ли видела когда-либо свой курс более объединённым, чем сейчас и здесь. Когда они, улыбаясь друг другу, забывали о том, что их факультеты — своеобразные соперники. Когда они ловили шоколадных лягушек и ели горячий грибной суп, что любезно, на заказ, сделала дама, развозившая сладости в тележке. Она прошлась по вагону и, развернувшись, боковым зрением заметила светлую макушку. В груди точно что-то упало. Гермиона застыла, сжав палочку, сглотнула ком в горле и медленно оглядела стол. Блейз и Пэнси смеялись. Так громко, что у неё тут же отлегло от сердца. Она смотрела на широкие тёплые улыбки Астории и Дафны, что устроились на спинках сидений за Блейзом и за Теодором, стоя поодаль, почти прижавшись к стенке выхода. Рядом с Тео сидел человек, от вида которого у неё по спине пошли мурашки. Она захлебнулась последним вдохом и задержала дыхание. — Давай, Драко! — донёсся до неё сладкий голос Астории. — Надо же отдохнуть… Гермиона вжалась в стену, чувствуя холодный металл вставок на ней. Она даже не успела подумать о том, насколько странно она выглядит. Ей даже было всё равно. Потому что страх ледяной волной нахлынул на солнечное сплетение и в коленки; и где-то далеко внутри, где-то глубоко, на секунду, она почувствовала ту боль, от которой бежала с мая. Секунда. И всё. Она вернулась в реальность и жадно вдохнула воздух. Опустилась на пол и вжалась спиной в единственную опору. Действие зелья прошло моментально. Никто не видел, как героиня войны нервно вдыхает воздух, пытаясь вспомнить, как дышать. — Грейнджер? По вискам. Словно гром. Она подняла взгляд и уставилась на незнакомого человека. Тут же поднялась. Как-то некрасиво сидеть на полу. — Гермиона, — нехотя поправила она, сначала посмотрев в пол, а затем, набравшись сил, посмотрела на стоящего перед ней в недоумении. Юноша. Кожа светилась словно снег. Тонкая кожа. Под глазами видны тени синих венок. Проблемы со сном. Волосы словно выжжены солнцем. Серебро, отливающее белым. Черный костюм. Впалые скулы. Холод. Глаза цвета ртути. Словно ртуть. Ей было адски больно, пока она изучала его лицо. Она не понимала, почему оно было так знакомо. Почему ей казалось, что она сейчас спала. Юноша щёлкнул пальцами перед её носом. — В следующий раз выбери другое место, чтобы рассесться, — безэмоционально произнёс он, кивнув на дверь, к которой она прижалась. — Уйди. Гермиона не успела сообразить. Она отошла в сторону, повинуясь приказу, и поймала странный вопрошающий взгляд. Словно она сделала что-то, чего не должна была. Но он тут же скрылся из виду. Пара слизеринок, сидевших ближе всего к двери, хихикнули, но когда Гермиона сверкнула на них недовольным взглядом, сжав палочку, тут же затихли. Она словно проснулась. Тут же ей почудилось, что это было не взаправду. Что это было видение или глюк её и так расшатанного сознания. Возможно. Потому что эти глаза ей, совершенно точно, снились каждую чертову ночь. Она поняла это, идя к своему купе. Поняла и рассмеялась оттого, что это было невозможно — она не знала ни этого парня, ни своих снов. Не знала. И не помнила. Слава Мерлину, она никогда не чувствовала себя свободнее.

***

— На, поешь, — Джинни протянула Гарри сэндвич с ветчиной. — Я наелся, честно, — мягко улыбнулся он, обходя лужицу разлитого сока на перроне. — Мне кажется, стоило всё же перешить мантию. Посмотри. Она мала мне в плечах… Они шли к каретам до Хогвартса под тяжелое громыхание голоса Хагрида, зазывавшего первокурсников в лодки. Недавно прошедший дождь стал причиной сырости и мокрой коры деревьев, чей запах окутал дорогу, — Джинни приметила это. Гермиона молчала. Она видела, как покорно стояли фестралы впереди, ожидая своих пассажиров, и ей вдруг стало их бесконечно жаль. — Красивые, правда? — поинтересовалась Луна, заметив взгляд Гермионы. — Папа говорит, что видящие фестралов могут различать настоящую красоту жизни. Как ты думаешь? Она взглянула на Гермиону большими серыми глазами с неподдельным, но словно ленивым интересом, дожидаясь ответа. — Наверное… я не думаю, что это связано. — А ты мысли шире, — вдруг тот человек из поезда поравнялся с ними. — Видел смерть — знаешь цену жизни. Или в библиотеке этому не учат? Гермиона остолбенела, наблюдая, как тот, с видом что-за-тупая-дура, прибавляет шаг, чтобы успеть на карету к Астории и Теодору. — Он прав, — улыбнулась Луна, прижав к себе Живоглота. — Ч-что значит… прав? Кто это вообще такой?! — Сегодня будет пирог с почками. Папа говорит, что он даже вреднее, чем сладости… Луна тоже прибавила шаг, чувствуя гордость за то, что смогла уйти от ответа. Как она думала, мастерски. Они сели в карету без крыши. Гермиона гладила Живоглота, наблюдая, как рыжая шерсть переливается между пальцами, пока Гарри объяснял Невиллу, что такое миксер. Она всё думала, за что на нее свалилось всё это. Паралич памяти? Всего лишь диагноз, а как звучит! Она забыла, зачем вставала по утрам. Она думала об абсурдности ситуации. Вот, они возвращаются в замок, где провели лучшие годы жизни, где потеряли так же много, сколько и обрели. Она думала о том, как противились её родители, когда она заявила, что вернётся сюда вместо того, чтобы идти работать в Министерство. Она чудом заставила Гарри и Рона сделать то же самое, потому что ей абсолютно не нравилось, что они теряют этот последний год. Что оставляют её одну. — Невилл, когда ты на уроке зельеварения в очередной раз будешь мучиться с бобами, которые не можешь перемолоть в ступе, знай, что у магглов есть специальное устройство, которое этим занимается, — добавила Гермиона. — Вот! — облегчённо воскликнул Гарри. — Посмотрите, — выдохнул Рон, кивая на замок, возникший вдалеке. — Словно… ничего не было. — «Ремонт» занял всё лето, — констатировала Гермиона, не отрывая взгляда от Живоглота. — МакГонагалл очень постаралась, чтобы мы могли вернуться домой.

***

— …Я знаю, что вернуться многим было сложно. Знаю, что смирение с потерей даётся трудно, и я знаю, что многие здесь, к сожалению, понимают, о чем я говорю. Но вы должны знать, что мы вас ждали и всегда будем ждать. Что Хогвартс, несмотря на всё, что случилось, всегда будет рад вам и всегда будет вашим вторым домом… Слышался ломкий голос Минервы МакГонагалл — нового директора школы чародейства и волшебства. Студенты сидели тихо, а над ними так же тихо висели черные флаги в знак объявленного трёхдневного траура по погибшим в битве за Хогвартс. На столах уже давно не было еды. Сегодня ужин для старшекурсников был многим скромнее, чем для новоприбывших, что несколько обрадовало Рона — он не был особо голоден в последние три месяца. Пышно накрытые столы напоминали ему времена, когда его брат был жив. Гермиона оглядела зал, залитый золотым светом огоньков с «неба» — свечей. Множество родных лиц, теплота, жизнь. Жизнь ощущалась в стенах этого зала, недавно ставшего местом смерти для множества Пожирателей. Это заставило её вздрогнуть, а затем снова почувствовать тепло, когда она посмотрела на пристально наблюдавшего за ней Гарри. Его волосы снова были взъерошены, а очки — слегка сдвинуты. Он улыбнулся ей. Оглядывая зал, она снова заметила того человека из поезда сидящим за столом Слизерина. Она заметила, как он, склонив голову набок и подперев подбородок ладонью, смотрел пустым взглядом куда-то в сторону. Она вряд ли заметила бы его, если бы не чувствовала боль при одном взгляде. — Кто этот… странный… со Слизерина? — еле выдавила она, обратившись к Джинни, сидевшей рядом. — О ком ты? — сначала поинтересовалась та, а затем проследила за взглядом подруги. Её глаза словно вмиг потемнели, а на лице появилась тревога. Она пнула Гарри ногой под столом и незаметным кивком указала ему сначала на Гермиону, все еще исступлённо пристально смотрящую в сторону Слизерина, а затем на того, на кого был направлен ее взгляд. — Малфой, — обрывисто произнес Гарри, словно это не имело никакого значения. — Что-то не так, Гермиона? — Да, — кивнула она. — Кажется, он тут раньше не учился. Хогвартс берет студентов по обмену? — Э-э… Да… Да, он… наверняка из Дурмстранга, — принялся импровизировать Поттер. — Я не уточнял у учителей. Да и думаю, что не стоит. Лучше не обращай на него внимания. Он был отправлен сюда… для надзора. Натворил плохих вещей. К нему лучше не лезть. Гермиона удивленно глянула на Гарри, пока тот активно чесал затылок, отведя взгляд куда-то в сторону директора. Она нахмурилась, хмыкнула и просто вскинула брови, чтобы начать задавать кучу вопросов, но именно в этот момент ужин закончился. После она оказалась в кабинете МакГонагалл вместе с другими претендентами на звание главных старост. По двое от каждого факультета. Среди них каким-то чудом оказались Гарри и Рон, на что Гермиона удивлённо воскликнула: — Ребята? Вы что… тоже? Оба? — Нет, — шёпотом отозвался Гарри, в то же время прислушиваясь к речи МакГонагалл. — Я тут с вами. Оказываю поддержку. Меня позвали не за этим. Плюс один вопрос в копилку Гермионы Грейнджер, которая с этого момента понимала определенно меньше, чем хотела бы. Среди слизеринцев она снова увидела его. И это было странно вдвойне: во-первых, если он под надзором, кто разрешит ему быть старостой; во-вторых, от Слизерина пришли четверо. Все её мечты рушились постепенно. Пока говорила МакГонагалл, постепенно уходил весь пыл её амбиций и появлялся гнев от негодования. Директор говорила и говорила. Давала значки старост факультетов, рассказывала про обязанности. К концу ее монолога Гермиона поняла, что без значка остались только Гарри, этот парень, которого Минерва назвала Драко, и она. В сердце словно обрушилась лавина. — …следить. И следить внимательнее, чем вы следите по утрам за собой. Так приказало Министерство, хотя вы сами знаете, что после произошедшего поменялся не только Хогвартс, но и мировоззрение многих Пожирателей Смерти. Вы сами знаете. Мистер Малфой был некоторым из вас товарищем, некоторым — врагом. И я уверена, что своих ошибок он не повторит. Так? — директор пытливо посмотрела на Драко, на что тот кивнул с открытым безразличием. — Отлично. Гермиона, к счастью Поттера, навравшего про обмен, пропустила это мимо ушей. Когда все выходили из кабинета, она всё ещё стояла, словно статуя, ожидая подходящего момента. Ожидая, когда сможет наброситься на МакГонагалл с вопросами и с возмущением. — Это же… нечестно, — всё, что вырвалось у нее, когда студенты, наконец, вышли. — Профессор, вы же знаете… — Я знаю достаточно, мисс Грейнджер, — мягко сказала та, нежно посмотрев на любимую ученицу из-под круглых стеклышек очков. — Я вижу ваши старания, но не могу дать вам нагрузки большей, чем нагрузка лаборанта профессора Защиты от Темных Искусств. — Л-лаборанта?.. Но кто профессор? Минерва улыбнулась и сняла очки, потерев переносицу. — На данный момент я назначила мистера Поттера. Понимаете, профессор Гринви задерживается. В Италии начались очень серьезные проблемы с телепортацией магов в иные страны. Возможно, это затянется на полгода. В любом случае, для мистера Поттера это будет большим плюсом в его карьере мракоборца. Что же касается вас… вы никогда толком не говорили, кем хотите стать, мисс Грейнджер. Не хотите ли поговорить на эту тему?

***

Слишком громко трещал огонь в камине. Слишком громко барабанил по стеклу ливень за окном. Слишком громкими были раскаты грома где-то неподалеку от башен Гриффиндора. Слишком. Ей казалось, всё, что случилось, — слишком. Слишком неправильно и несправедливо. Слишком тяжело. Она точно не могла понять, почему МакГонагалл сомневалась в её способностях и силах. Ведь не в одиночку же Гарри победил Волдеморта! Не один ведь он собирал крестражи по всей Англии, чёрт бы его побрал! А она всё думала. — «Профессор Поттер», — недовольно повторяла Гермиона, расправляя перед сном кровать. — «Профессор…» Она одёрнула рубашку, в которой спала, улёгшись в прохладную постель. Позвала: — Глотик. Кот, словно взявшись из ниоткуда, запрыгнул на одеяло и улегся в ногах. Гермиона судорожно выдохнула после невероятно длинного дня. Красный полог был усеян звездами — магия, которой ее научила Луна, когда они жили в коттедже «Ракушка». Губы на секунду растянулись в приятной улыбке от воспоминания доброго лица подруги, когда та, лёжа на кровати, рисовала палочкой руны-звёздочки, глядя в полог. Хлопнула дверь, и Гермиона тут же вернулась в реальность. Пришла Джинни с полными карманами еды в мантии. — Мы с Гарри сходили к эльфам. Будешь булочку с корицей? Гермиона поморщилась, перевернулась набок, пробормотав «нет, спасибо», и уставилась в стену, усыпанную их совместными движущимися фотографиями, среди которых лишь одна застыла в моменте. Она и родители. Гермиона уснула с мыслью о том, как сильно ей хотелось вернуться домой.

***

«Вы же, мистер Малфой, являлись несовершеннолетним в момент оказания вашими родителями содействия…» — гремело в голове набатом. Он думал о том последнем заседании Министерства, о его исходе. До сих пор. До сих пор видел высокие скулы, несокрушимую решимость в глазах… Алекто Левски. Он жалел, что в своё время не прикончил её, когда была такая возможность. Жалел, что не был как отец. Жалел, что теперь она решает судьбу его родителей, вместо того, чтобы лежать в гробу. Он сходил с ума — ему так казалось. Глоток за глотком и вдох за выдохом. Он давно потерял счёт времени, потому что с алкоголем оно бежало намного быстрее. С ним, к счастью, бежало быстрее не только время, но и поток мыслей, которые Драко старался гнать от себя. Однако голос, подернутый хрипотцой, строгий и сильный, врезающийся в корку памяти, словно лезвие в дёсны, застигал его всегда. Даже когда он был пьян. А пьян в последнее время он был каждый день. Это не был алкоголизм. Это больше походило на нужду в обезболивающем. Когда Драко не пил, он принимал зелья-снотворные, что, помимо спокойного сна, гарантировали ему полную защиту от сновидений. Он знал, что такая жизнь — пассивный способ самоубийства. Но ничего не мог изменить, потому что жить не особо хотелось. — Хватит, — Блейз выхватил рокс из руки Драко. — Не делай хуже. — Ты разве имеешь понятие о дерьме, что происходит? — вопросительно взглянул на него Малфой. — Да. У тебя есть совесть? Твоя мать жива. А ты при этом гробишь себя. — Вот и я не имею, — хмыкнул Драко, откидываясь на спинку кресла. В его комнате было чертовски пусто. Она, изваянная из камня, напоминала больше склеп, чем помещение, пригодное для жизни студента хорошей школы. Это была заслуга Алекто. Она настояла на том, чтобы «мистеру Малфою» выделили отдельную комнату, дабы он «не смущал соседей». Это было плохим решением с её стороны, думал он. Потому что одиночество — всё, что ему было нужно. Он не мог больше терпеть надоедливых перво-, второ-, третье- и так далее -курсников: они больше действовали на нервы своими визгами, чем какая-нибудь Рита Скитер своими вопросами. Но не больше, чем действовали на нервы заучки, не имеющие понятия о том, что такое жизнь…