«Она может быть какой угодно, но я не хочу, чтобы напоминала тебя. Прогоняю даже попытки представить наше невозможное счастье. Не проявлять привязанность к памяти, травить твой голос хардкором, как шумовой гранатой. Отжиматься два раза по сто, если своё лицо застигну заплаканным». макулатура — нейт диаз
***
19 октября
«Успокойся». Капли ледяной воды скатывались по лицу, перебираясь на шею. «Успокойся сейчас же…» Вдох и выдох, пальцы скользили по векам, смывая с них остатки сна. «Это сон. Это просто сон». Она подняла взгляд на отражение в зеркале: побледневшая, с растрёпанными волосами девушка в измятой рубашке и наполовину развязанном галстуке. В испуганных глазах стояли слёзы. Она зажмурилась. В октябре светлело поздно, и сейчас, утром понедельника, в туалете для девочек было темно. Серые стены отражали пасмурный свет из окон и дышали холодом — она чувствовала их дыхание, бежавшее мурашками по затылку. «Это не может быть правдой. Это всего лишь сон». Ледяная, морозящая кожу тишина прерывалась громкими вдохами: она всасывала ртом воздух с невероятной жадностью, пока не начала кружиться голова. Поёжилась и отвернулась от зеркала, подходя к окну. Снова прокрутила сон в мыслях. Она стояла в больнице, окружённая людьми. Разными людьми: там были люди в белых халатах, зеваки и пациенты, покинувшие палаты, чтобы поглядеть, откуда взялся дикий гул. Двое работников под руки вели мужчину: его лицо было изрезано морщинами, тело не сопротивлялось напору врачей, взгляд был устремлён в одну точку перед собой. Гермиона шла рядом, медленно, задержав дыхание, боясь сказать что-либо, а её мать, шедшая с другой стороны, умоляла врача ответить на вопросы. — Скажите, прошу вас, скажите, что с ним?! — плакала она, переводя взгляд то на доктора, то на мужа. — Прошу, успокойтесь! Дерек! Где Дерек?! — рявкнул человек в халате, и к нему тут же, пробираясь сквозь толпу, подбежал молодой парень. — Я здесь, — запыхавшись, произнёс он, и доктор, что вёл отца Гермионы под руку, шепнул ему что-то на ухо. — Хорошо, сейчас. Мадам, пойдёмте, я покажу вам палату, где будет лежать ваш муж до установления диагноза. — Я не хочу никуда идти! Не хочу, слышите! Нет! Что с моим мужем?! Я не хочу, чтобы вы клали его сюда! — кричала она. — Успокойтесь! — тут доктор кивнул молодому ассистенту, после чего тот быстрым шагом удалился, а спустя десять секунд вернулся с медсестрой и другим юношей. — Что вы… Что вы делаете?! — женщину старались удержать на месте, в то время как медсестра, приложив большое усилие, быстро закатала ей рукав и ввела иглу в вену. — Это успокоительное, мадам, всего лишь успокоительное… — Нет… скажите… — истерика постепенно угасала, а Гермиона больше не могла идти за ними. Невидимый барьер остановил её, и она стояла как вкопанная, наблюдая, как её отца заводят в реанимационную палату, а успокоившуюся мать ведут в другое крыло. Слёзы застилали глаза, и в попытке закричать так, чтобы её услышали, она проснулась. Она проснулась на час раньше положенного, в слезах, с дрожащим сердцем, что было переполнено страхом за родных. Всё, что она могла сделать сейчас — отправить сову в Лондон,чтобы узнать, всё ли у родителей в порядке. «Как же так вышло? Я ведь пила зелье вчера». Одевшись, она поднялась в совятню на самом рассвете, когда где-то вдали, над горизонтом, едва показалась полоска света, спустя десять минут скрывшаяся за серыми тучами. Найденный в спешке клочок пергамента, исписанный кучей вопросов, отправился в клюве школьной совы в сторону Лондона, а Гермиона смотрела на удалявшуюся птицу, пока та не растворилась в утреннем тумане где-то над холмами. Замерзшая, в одной школьной форме, Гермиона не сразу вернулась в башню. Чувство паники, охватившее её, когда она смотрела на исчезавшую в небе точку, стало невыносимым, едва она переступила порог замка. «Я же выпила вчера зелье…» Прошло полчаса после её прихода в совятню, и теперь было слышно, как просыпается замок. В коридорах эхом отдавались разговоры и смех учеников, спешивших на завтрак, и вдруг Гермиона услышала приближающиеся шаги. — … видела Грейнджер вчера с Виктором? Как думаешь, о чём он мог говорить с ней? Услышав эту реплику, она успела спрятаться в кабинку туалета, вытирая слёзы рукавом и сдерживая нервные всхлипы. — Не знаю, — раздался голос Милисенты, и дверь туалета распахнулась. — Грустно, когда такие далеко не глупые люди, как Крам, заводят себе такую компанию. Гермиона застыла. Каждая мышца напряглась, она обняла себя, стараясь дышать тише. Тише. Её колотило. — Я тоже. Заносчивая маленькая дрянь, вот и всё, — подытожила Пэнси. — Мама всегда говорила, что все эти маглорождённые не должны находиться среди настоящих волшебников… «Соберись», — она пыталась собрать себя по кусочкам. — …и что им вообще впору запретить колдовать. Ты видела, как она еле смогла противостоять Драко на Защите? — Да ну, у неё неплохо вышло… — Не говори так! — рявкнула Паркинсон, открывая кран. — Он слаб и не сосредоточен! Его одолела бы даже второкурсница! Малфой теряет хватку после того, что случилось, и это видно. И он уже давно не испытывает никаких эмоций по отношению к грязнокровкам. Непростительное для того и непростительное: нужно искренне желать боли и зла. Поттер, конечно, удивил меня, но заработал уважение. — Драко практикуется по несколько часов в день, — ровно ответила Милисента. — Я вижу его из окна кабинета, где у меня дополнительные, каждый день. Не говори так; он всё ещё один из лучших студентов. — Ты что? — послышался скрип крана. — Милисент, ты на кого запала? — Я не запала, — рассмеялась та. — Я серьёзно: меня ставили с ним в пару на Зельях и Алхимии, так что я знаю, о чём говорю. Я просто имею в виду, что здесь… что-то другое. Он раньше так не относился к маглорождённым… — Называй вещи своими именами. — …грязнокровкам. Обе замолчали. Гермиона все ещё старалась не дышать. Сердце колотилось о рёбра, по виску стекала капля холодного пота. Она сдерживала себя. Пыталась заставить себя остаться в кабинке и не лезть к ним. Получалось плохо, но по крайней мере она старалась… Ведь если Пэнси что-то знает, это не будет помехой, верно? — Грейнджер не знает, во что ввязывается, — судя по голосу, Паркинсон улыбалась. — Я не знаю, что произошло тем утром, но она получит по заслугам. Он изменился после войны, и я могу понять его: она лишила его всего, что у него было… Хах, после такого и с грязнокровками спать — не грех. Однако трахаться — не значит любить и уважать. Помимо этого, мы обе знаем, что она такое. И если героиня действительно видела то, чего не должна, он не станет медлить. Она получит своё. За всё, что сделала. Пэнси почти проскрежетала последние слова. Шаги стали удаляться, когда Милисент ответила: — Пэнси, разве это не двойные стандарты? Твоя мать погибла далеко не из-за грязнокровок… — Заткнись! Дверь хлопнула. Гермиона чувствовала, как в груди закипает зелье из злости и желания догнать Милисенту, заавадив по пути Паркинсон, и сказать ей «спасибо» за то, что та хотя бы пыталась. Кулак пронзила острая боль — она ударила рукой по стене. Мир ощущался настолько сильно, что хотелось выть. Она всё больше и больше думала о шраме на руке, о несправедливости и ненависти. С комом в горле она умылась, постаралась придать себе презентабельный вид и пошла вниз. Они не понимают. Они просто ничего не понимают. Паркинсон не стоит ни единой слезы.***
— Забини! — позвала она старосту мальчиков, спускаясь по ступенькам в Большой Зал. Блейз в недоумении остановился, за ним последовали его друзья. — Чего тебе? Гермиона старалась не смотреть на Малфоя, буравившего её взглядом. Пальцы всё ещё дрожали после Империо, но она сжала кулаки и подошла к старосте Слизерина с невозмутимым видом. — Мне придется снять очки с твоего факультета. Я просто хочу, чтобы ты знал: ещё раз Паркинсон скажет что-либо обо мне или любом другом маглорождённом — я пойду к директору. Я не хочу этого делать, и ты сам знаешь, почему. Блейз слегка повернул голову к Драко, а затем нехотя кивнул: — Что она снова сказала? — Спроси у неё сам, я не собираюсь перемывать кости, как это делает она. Теодор хлопнул Блейза по плечу и, с недоверием глянув на Гермиону, пошёл в Бользой Зал, — Забини последовал за ним. Драко, не сводивший с неё взгляда, совершенно не торопился идти за ними. — Малфой, застыл что ли? — окликнул его Тео. — Дай мне минуту. — Чего тебе? — ядовито произнесла Грейнджер. — Я честно думал, что ты нормальная. И думал, жизнь хуже не станет. А потом появилась ты и залезла во все щели, как трусливый таракан. — Он наслаждался словами. Растягивал их, словно патоку, и смотрел на неё с презрением, как на последнюю дуру. — И, представляешь — стала. Пока ты угрожаешь мне, Грейнджер, ты намного хуже Паркинсон. И он ушёл. Гермиона смотрела, как расплывались его очертания, и чувствовала, что больше не готова быть лучшей во всём. Напротив, становилась хуже как минимум в одной вещи: эмпатии.***
Когда Драко подошёл к столу, ему кивнул Тео: — Что там? — Ничего особенного. Объяснил тривиальные вещи. Видимо, в книжках им не учат. — Пэнси перегибает палку, — вклинился Блейз. — Сколько помню жизнь старосты, Грейнджер никогда не жаловалась на издёвки. Видимо, сейчас всё стало намного хуже. Ты так не думаешь, Драко? — Не знаю насчёт других грязнокровок, — процедил Малфой, — но насчёт этой она права. — Я слышал, после Лестрейндж у неё начались проблемы. Будь снисходительнее. — С чего вдруг ты её выгораживаешь? — взбесился Нотт. — Да и откуда тебе знать про Лестрейндж? — подхватил Малфой. — Если ты не забыл, моя тётка работает в Мунго. И с того, Нотт, что тяжело, наверное, — он внимательно посмотрел на Драко, — жить после пытки, где никто не помог. — Замолчи! — Тише, — шикнул Тео. — Она тут! — Чего? — Ну, из Галатеи! — Да ты рехнулся? — усмехнулся Блейз. — Это Кассиопея, если тебе очень хочется знать, — оповестил Малфой друга. — Познакомились на тренировке пару дней назад… — Ты шутишь?! — яростно прошипел Теодор. — Ты реально увёл у меня девушку?! Драко рассмеялся: — Девушку? Да ты даже заговорить с ней не можешь! — Да иди ты к Мерлинову… сам знаешь чему! — Успокойся. Нахрен она мне не нужна. — Поэтому ты с ней познакомился? — снова влез Блейз. — У меня были свои причины. Я не знаю, как тебе, Нотт, доказать, что мне плевать на неё, но мне плевать на неё. У меня, поверь, есть дела поважнее, чем валентинки. Тео настороженно глянул на Драко, а затем перевёл взгляд на сидевшую в конце стола Кассиопею: — Кассиопея, значит… — А как же Астория? — пихнул Блейз друга в бок. — Что Астория? — Тео повернулся к нему с угрозой во взгляде. — При чём тут Гринграсс? — Малфой с вопросом и опаской взглянул на друзей. — Сошли с ума? — Астория отказалась идти с ним на бал, — закатил глаза Забини. — Тео, тебе уже восемнадцать, а ведёшь себя, как пятикурсница. — Блейз! — с раздражением воскликнул Теодор. — Ты, Нотт, вообще понимаешь, что делаешь? — Ты сказал, что вы не вместе… — в следующий момент лицо его переменилось: рядом с Забини, напротив Драко, присела Кассиопея. — Привет, надеюсь, тут не занято, — спокойно сказала она, смотря на Нотта. — Нет, — быстро ответил он одновременно с Забини, что заставило Драко тихо фыркнуть. Девушка слегка улыбнулась и потянулась за тостом. Повисла напряжённая тишина. — Как дела? — нарушил тишину Забини. Кассиопея подняла на него серый взгляд, а затем пожала плечами и лениво протянула: — Нормально. Нотт переглянулся с Малфоем и открыл было рот, чтобы продолжить беседу, но она опередила его и серьёзно спросила: — Я хотела узнать, как вы относитесь к грогу? — Э-э… — Отлично, — заверил Тео. — Хотя это больше по части Малфоя. Да, Драко? — он заискивающе посмотрел на друга, который тут же искривил губы в ухмылке. — Есть такое, — Драко уже допил кофе и теперь разглядывал осевшую на дне гущу. Что-то в Кассиопее отталкивало его. Что-то не давало ему одарить её улыбкой, как остальных девушек. И он полагал, что всё дело в друге, который явно положил на неё глаз. По крайней мере, Драко так думал и хотел в это верить. Трейзон облизала губы и усмехнулась. — Что же, я думаю, мы подружимся, — и она подмигнула Теодору. Тот лукаво улыбнулся ей в ответ, и, неумело скрывая неистовое ликование, прокашлялся и с наигранным удивлением произнес: — А что, у тебя есть пара бутылочек на примете? — Ну, что-то в этом роде. Вы в пятницу чем-то заняты? — Почему же в пятницу? — задумчиво спросил Драко. — Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? — Тоже верно, — усмехнулась девушка. — Мои подруги, кстати, присоединятся. Надеюсь, вы не против, — она больше ставила перед фактом, чем уточняла. Кассиопея кивнула на двух девушек, время от времени поглядывавших в их сторону. Драко тут же приметил брюнетку с длинными волосами, что не сводила с него взгляда с самого дня их прибытия, и почувствовал, что сегодня ему как никогда хочется выпить. Опять. В который раз он вспоминал разговор с Грейнджер в лодочном сарае, в который раз он вспоминал последний разговор с Люциусом, в который раз он думал о своей слабости. «Отец был слабым, а я не буду», — говорил он себе в день их встречи. Исхудавшее лицо отца, серое, как пасмурное осеннее небо, было тогда искажено сожалением. Малфой-старший сидел и молча смотрел на сына постаревшими, измученными глазами. И в тот момент Драко всё показалось бессмысленным. Аристократия, древний род, чистая кровь — всё не имело никакого значения. Какой смысл в этом? Какой смысл возносить себя над другими, если всех ждёт одно и то же? И тогда же он решил, что никто больше не причинит ему боль. Драко снимал маску лишь когда был пьян, а пьян он был в последнее время слишком часто. Потому что он всё-таки почувствовал боль, и теперь она шла изнутри. Всё его сердце будто бы стало изрезанным куском мяса, раны на котором перестали заживать. Слишком часто он прибегал к оскорблениям, когда был трезв, слишком часто смотрел на людей свысока, забыв, что они так же, как и он, пережили войну, что они тоже, возможно, потеряли близких и родных. Какая была ему разница, ему, окутанному жаждой скрыться от осуждающих, полных недоверия, взглядов. Какая разница, что будут чувствовать люди, если он будет называть всё своими именами? Он понимал, что оскорбления, основанные лишь на смешанности крови, являлись детским, чуть ли не детсадовским недоразумением, но продолжал промышлять этим злом. И самое страшное — люди повторяли за ним. Ученики, пережившие войну, что происходила буквально из-за этого самого статуса крови, повторяли за ним гнусные слова. Как же это его бесило. Как ему было противно, когда Пэнси, которую он видел в последнее время лишь в мрачном настроении, бросалась на каждого маглорождённого словно волк на добычу. Как Нотт, у которого отец и мать сидели в Азкабане за эту самую ненависть, видя проходящую мимо Грейнджер, шутил про вонь «как от грязнокровки». Драко лишь закатывал глаза. Ему не было всё равно. Даже учитывая тот факт, что он чувствовал объяснимую ненависть по отношению к Гермионе. — Оскорбление, как и уважение, нужно заслужить, — сказал он Пэнси однажды за завтраком. Но Пэнси лишь молча одарила его холодным взглядом. Когда скулы сводило от высокомерной ухмылки, когда при мысли о ночи его начинало тошнить от ассоциаций с Гринграсс, когда хотелось, до безумия хотелось, чтобы всё стало как раньше… он больше всего хотел потеряться в огневиски и уснуть вечным сном. Чтобы больше не чувствовать этого. «Мы скоро встретимся». — …да, Малфой, по-моему, Блейз прав. — Чего? В чём? — недовольно спросил Драко, потирая переносицу. Он заметил, что Кассиопея уже ушла. — Вы похожи с этой… странной, — повторил замечание Забини. — Хватит нести ересь, — нахмурился Драко. — Хотел сказать, что я странный, так мог бы придумать сравнение поприличнее. — Я имел в виду манеры… Но ладно. Шумно выдохнув, Малфой подпёр рукой подбородок и устремил взгляд в стол. — Манера говорить одинаковая, да и волосы тоже, — объяснил Блейз. — И имя у неё тоже звёздное. Слушай, вы друг другу подходите, — он улыбнулся, поймав недовольный взгляд Теодора. — Тео, она твоя, — безразлично ответил Драко, заметив Грейнджер за гриффиндорским столом. — Меня девчонки не интересуют, — он вдруг перевел взгляд на Нотта и театрально поднял брови, слегка закусив нижнюю губу. Нотт отправил ему воздушный поцелуй, и Блейз закрыл лицо ладонью: — Идиоты.***
Гермиона не знала, зачем пришла на завтрак. У неё вдруг жутко разболелась голова, в которую в тот же момент пришла мысль о посещении больничного крыла. Не дождавшись никого из друзей, кроме полуспавшего Невилла, она поднялась со скамьи. Письмо от родителей должно прийти не раньше завтрашнего утра — ей предстояло провести весь день в тревожности. «Если в «Ежедневном Пророке» ничего не написано о новой жертве, то значит ли это, что можно расслабиться в ожидании ответа от родителей?» Она направилась к мадам Помфри, в раздражении обругав четверокурсников за громкую перебранку в коридоре. На улице стало светлее, и, чихнув, она пожалела о том, что с утра, не подумав, не надела ничего тёплого, когда бежала в совятню. «Не подумала… Почему я не подумала?» На ум тут же пришли слова Паркинсон. «Совершенно недостойное поведение. Сколько им лет?!» Грейнджер не говорила о других в плохом тоне, если эти «другие» не имели к ней никакого отношения. Пусть на шестом курсе она и называла Пэнси коровой, сейчас это представлялось ей не более, чем детской неприязнью. «Грязнокровка, — стучало в висках с каждым сделанным шагом всё больше и больше. — Чистокровки, полукровки… Кто вы все такие, чтобы осуждать меня?» Она чувствовала, как в груди оседала досада. Завернув за угол, в пустой коридор, Гермиона вспомнила, что именно здесь, на этом этаже, находится закрытый туалет для девочек, где они с Гарри и Роном варили оборотное зелье на втором курсе. Воспоминания тут же вытеснили из головы все ошмётки возмущений. Она остановилась, поддавшись чувству ностальгии, вдохнула поглубже, улыбнулась и опустила ладонь на дверную ручку, толкая дверь. Пустота. Каменная широкая колонна в середине, окружённая рядом раковин, показалась ей меньше, чем была на втором курсе. Пол был как всегда мокрым — вероятно, плакса Миртл, развлекала себя, как могла. — Надо же… — провела она пальцами по подоконнику. — Совсем как раньше. Дверь скрипнула, и Гермиона обернулась, выхватив палочку — дурацкий, но так много раз выручивший её рефлекс. Бледнолицая высокая блондинка в чёрной бархатной мантии тихо ступила на кафельный пол туалета и подобрала ткань накидки, чтобы та не намокла. Грейнджер сразу узнала ту самую ученицу Галатеи, которую видела в первый октябрьский день в Большом зале. Смотря себе под ноги, волшебница явно не замечала застывшую Гермиону. — Что ты здесь делаешь? Девушка быстро, с испугом подняла взгляд и остановилась. Испуг исчез, она монотонно ответила: — Тот же вопрос, — и подошла к одному из окон. — Как ты… Этот туалет закрыт! Я староста школы, да будет тебе известно. — А я староста своей школы, да будет тебе известно, — спокойно ответила блондинка, присаживаясь на каменную плиту у окна. — Будешь? Она протянула Гермионе сигарету, одаряя её вопросительным взглядом, и ученица растерялась вовсе. «Магловский… табак? В школе?!» — Что это значит? Ты собираешься курить здесь?! — Это не запрещено, — достала та бензиновую зажигалку. — Знаешь, в этом мире вообще недооценивают вредные привычки маглов. Я Кассиопея, кстати. Как тебя зовут? Гермиона ещё несколько мгновений смотрела на неё недоверчивым взглядом. В груди любопытство боролось с желанием спихнуть незнакомку с подоконника и отвести к Филчу, но первое побеждало. — Гермиона. Едкий табачный дым полз вверх спиралями, приковывая взгляд. Гермиона никогда не видела сигарету так близко. — Рада знакомству, староста школы, — ухмыльнулась Кассиопея, на щеке у неё появилась маленькая ямочка. — Взаимно, — безучастно ответила Гермиона, присев рядом. — Точно не будешь? Кассиопея чуть склонила голову в сторону окна. Необыкновенно выступающие скулы делали её лицо слишком строгим, и Гермиона вспомнила своё первое впечатление о ней: «Наверное, её самооценка выше Астрономической башни», — думала она, проходя мимо Трейзон, окружённой подругами. Однако, несмотря на это, было в её внешнем виде что-то, что притягивало взгляды окружающих. Она казалась идеальной издалека, и сейчас, сидя всего в полуметре от Кассиопеи, Грейнджер впервые увидела её глаза так близко. Серые радужки, придававшие взгляду холод, были, наверное, лучшим дополнением к тяжёлым векам — её глаза были полуприкрыты. Губы опухшие и покусанные, на переносице небольшой розовый след — очевидно, от очков, которых Гермиона на ней никогда не видела. Было видно, что Кассиопее хватает времени на уход за собой. Волосы расчесаны и собраны в хвост — ни один локон не выбивался. Мантия выглажена, без прилипших ворсинок, — у Гермионы это была вечная проблема из-за Живоглота — а на тонкие пальцы надеты кольца. Её движения источали невозмутимое спокойствие, передававшееся всем, кто был рядом, это было невозможно не почувствовать. Кассиопея Трейзон вызывала самые смутные и странные чувства у такой, по сравнению с ней, открытой Гермионы. — Я не курю. Мне хотелось бы прожить долгую и счастливую жизнь. Сигареты вызывают не только рак лёгких, но и вредят щитовидной железе, а это весьма важный орган, о котором тебе стоило бы подумать, если не хочешь остаться инвалидом. Это не считая всех остальных составляющих твоего тела, которым тоже достаётся. Сколько ты куришь? Есть такая вещь, как кислородное голодание… — А жаль, — Кассиопея сделала затяжку и нахмурилась. — У тебя нет желания не вредить себе? — вскинула брови Гермиона. — Нет такого, ради чего хочется жить? Неужели у тебя нет цели или мечты? — А какая у тебя цель? — Что? Кассиопея улыбнулась: — У тебя есть цель? — Да, — неуверенно ответила Грейнджер. — Да, конечно, есть. — Устроиться на работу и завести семью — это цель? — Откуда ты… — Ты читала про Галатею в книге «Магические Школы Мира», значит, должна понимать, с кем говоришь. Гермиона, замерев, почти не дыша, уставилась на Кассиопею. — Как ты узнала?! — Я учусь на прорицании. Знаешь, очень забавно, как люди пугаются, когда ты достаешь из их головы какие-либо факты. Прорицание — предмет не только о будущем и кофейных гущах, оно ещё и о сознании и способностях, которые есть в тебе с рождения. Это окклюменция и легилименция, изучение чувств и психология. Хотя… Кофейные гущи тоже правы, зачастую. Ты в это не веришь, но придётся. — Это же… Это же ужасно! — испугавшись, Гермиона сделала шаг назад. — Ты нагло залезла в мою голову без разрешения! — Это банальные вещи, Грейнджер. Я могу рассказать о тебе гораздо больше. Ты не думай, что я специально лезу к тебе в сознание. Это просто уже что-то похожее на привычку: я читаю людей прежде, чем с ними заговорить. Было бы проще жить, если бы это умели делать все, правда? Гермиона невольно пошатнулась. Уязвимость — вот то, что сдавило ей грудную клетку. Она верила книгам, она жила в книгах, и её верные друзья её ни разу не дезинформировали. Нигде не было написано, что в Галатее учат лезть в чужую жизнь. Кассиопея потушила сигарету в маленькой лужице, что образовалась между ней и окном из-за воды, стекавшей со стекла, и достала ещё одну. — Почему ты так много куришь? — перевела Грейнджер тему, наблюдая, как блондинка достаёт серебряную зажигалку. — Это не мне, — она положила предметы на подоконник между ними и вернулась в изначальное положение, оперевшись на стену спиной. Гермиона недоуменно посмотрела на неё. — Так что заставило тебя прийти сюда в одиночестве с такими грустными глазами? Облизав губы, Гермиона тяжело вздохнула, не зная, какой ответ будет более подходящим. Трейзон смотрела на неё, будто не видя, будто смотря не на лицо, а на то, что пряталось за ним, заставляя чувствовать себя голой. — Не смотри так, — буркнула Грейнджер, бродя взглядом по полу. — Не делай это снова, пожалуйста. — Тебе холодно, и это странно, — подытожила Кассиопея, отворачиваясь к окну. — Я мало что могу из всякого рода предсказаний, но людей я вижу насквозь. — Буквально насквозь, — Гермиона поёжилась. — Не верю я, что так можно. Взять и увидеть, какой человек, всего лишь посмотрев на него. — Тепло тому на свете, кто верует, Грейнджер. Нутро её сжалось от услышанного. Она чётко услышала тон, тот самый тон, который мерещился ей в последние дни буквально от каждого говорившего с ней. Холодное, чёрствое, грубое звучание её фамилии, от которого кожа могла бы покрыться инеем, если бы в комнате было на пару градусов ниже. Гермиона повернулась к девушке, что не отрывала взгляд от какой-то невидимой ей точки за окном, и вгляделась в этот красивый, греческий профиль Кассиопеи. — У тебя случайно братьев нет? — Так дело в Драко, — тихо проговорила Трейзон, и уголки её губ чуть приподнялись. — Занятно. — Ч…Что? — солнечное сплетение зажглось холодным пламенем. — Причём тут Малфой? — изо всех сил старалась держать себя в руках. — Успокойся. Кассиопея испытывающе смотрела на взволнованную девушку, что растеряла весь свой пыл, как будто бы попавшись на каком-то преступлении. Гермиона ощущала себя раскрытой книгой, понимая: только что она была разоблачена едва знакомым человеком, она обманывала саму себя. Сейчас появилось чувство того, что всё стало на свои места, что если сказать «Да, ты права», то можно разрыдаться прямо здесь, пытаясь что-то сказать, запутавшись в своих волосах, прилипших к мокрым щекам. — Да, ты права. — Не обольщайся его улыбкой. Улыбка, расшаркивание, поддакивание… Это всё часть какой-то стратегии. Я не знаю, что происходит у вас, но я чувствую, что тебе страшно, — Кассиопея подошла к Гермионе. — И нет. Братьев у меня нет. — Я не обольщаюсь, — отрезала Грейнджер. — Я сама не знаю, что происходит. Я не помню его, не знаю. Ты понимаешь? Трейзон лишь покачала головой. — Будь осторожна. Она ушла, как только Гермиона смогла хоть немного успокоиться, быстро и расторопно попрощавшись. Сначала доведя её до такого состояния, а потом просто оставив одну. Забыв зажигалку и сигарету, не сказав больше ни слова. «Я хочу, чтобы это всё было сном». И только сейчас она поняла, что не называла свою фамилию.***
— Ребята! У нас гости! — Блейз стоял у деревянной двери, придерживая её для девушек, что бесшумно входили в гостиную одна за другой, смеясь и о чём-то переговариваясь по дороге. Пэнси сморщила нос, увидев вошедших, и поджала губы, посматривая на Драко, что присел на диван рядом с ней. — Я не хочу вас пугать, — начал Нотт, расставляя кубки на маленьком столе перед диваном, — но вы первые гости здесь за почти что семь столетий! Драко хмыкнул, вспоминая Грейнджер, лежавшую на его кровати. Как она стала девушкой, что не только была первой чужой в их гостиной, но и что просто спала в его комнате, без намеков на пошлости? Он, поёжившись, закатил глаза. «Умора». — Где Гойл? — спросил Забини, пододвигая кресло к уже полностью занятому дивану. — Без понятия, — ответили разом Гринграсс и Теодор. В комнате было прохладно, и мысль о горячем гроге грела Малфою душу. Астория, что явно не поняла, почему Паркинсон села рядом с, как она говорила, «её парнем», закатила глаза и заняла место прямо напротив Драко, не сводя с него затуманенного взгляда. Блейз присел рядом с Драко, тем самым позволив Нотту, что был напротив, нежиться среди дам из другой школы. Девушка в короткой юбке и белой, аккуратной блузке достала из маленькой сумочки, по размеру больше напоминавшей кошелёк, три большие бутылки. — Ого! — Нотт, справа от которого она сидела, явно не знал, что так было можно. Малфой тут же подумал о предстоящем перемещении в другой мир, где ему наверняка понадобятся какие-то вещи на первое время — вдруг что-то пойдёт не так. Подобная сумка могла ему пригодиться. Мысленно поблагодарив галатейку за идею, он потянулся за кубком, который уже наполнил оживившийся Блейз. Гостьи, видимо, решили представиться, поскольку девушка, что только что достала алкоголь из сумочки, вернула Драко в реальность своим хриплым голосом. — … я Алексин, — она поправила каштановые волосы и облизала губы, переводя взгляд на Малфоя. Драко сделал большой глоток, что обжёг горло, прошёлся горячей волной по телу и по пути потушил внезапно возникшее в груди ледяное пламя. Карие глаза галатейки будто бы вцепились в него, и он точно понял, чего сегодня ждёт эта девушка. У неё было красивое лицо: тонкий вздёрнутый нос, пухлые щёки, большие глаза, обрамлённые медными ресницами, и ему казалось, что он видит в ней совсем другого человека. — Кассиопея, — Трейзон, сидевшая рядом с Алексин, растянула алые губы в улыбке и поправила высокий воротник тёмно-синего свитера. — Марго, — отрешённо завершила третья девушка, занявшая место по другой бок от Нотта. Её чёрные волосы доставали до плеч, и она очень напоминала Пэнси. — О, вот и Грегори. Сидя рядом с Паркинсон, Малфой чувствовал себя максимально неудобно. Она липла к нему. Буквально. Разумеется, он знал об этой её особенности. Она пила редко, но когда пила, часто вспоминала свою первую любовь, а, если быть точнее, именно Драко. Это было иронично, он не особо хотел её трогать. Вообще трогать пьяную девушку казалось ему не особо правильным решением. Есть девушки наподобие Алексин, — пьяная она или нет, она не откажется провести с ним время; а есть Пэнси Паркинсон, которая обязательно пожалеет об этом наутро. Драко слишком уважал Пэнси — их связывало многое, пусть их пути и разошлись, как в море корабли. Он немного отодвинулся от неё и, допив содержимое рокса, потянулся за новой бутылкой. Разговоры стали фоном для размышлений, губы приятно онемели, всё начало постепенно удаляться, и ему казалось, что уже нет вещи на свете, что могла бы его сломить. — …да я чистокровная! — воскликнула Алексин, громко смеясь. Разговор явно вышел на излюбленную слизеринскую тему. — Вот Кас у нас полукровка, единственная в школе, наверное. — Необычно, правда? — она повернула голову в сторону Драко и добавила: — Зато у нас нет грязнокровок. Чувствуя, что она обращается к нему, Драко поднял глаза на Кассиопею, явно не понимая, к чему она клонит. Время летело быстро, но это не мешало Малфою наслаждаться состоянием невесомости и ощущать каждую секунду. Пэнси, склонившая голову на его плечо, задумавшись, смотрела на кубок в руке, а остальные продолжали что-то оживлённо обсуждать, не замечая, что ушедшая около получаса назад в туалет Астория так и не вернулась, а Тео, спустя ещё пару минут, толкнул друга: — Может, сходишь за ней, — улыбаясь какой-то очередной шутке Гойла, тихо спросил он. — Нет, — безразлично ответил Драко, отстраняя Паркинсон от своего плеча, чтобы налить грог в четвертый раз. — Малфой… — Почему она так тебя волнует? Пофлиртуй с Кассиопеей и забудь про сестёр Гринграсс, — он сделал глоток. — Астория — последний человек, что должен волновать тебя. Нотт ещё пару мгновений вдумчиво смотрел на друга, а затем, повернувшись к Трейзон, оживлённо заговорил. Малфой лишь фыркнул. — … не знаю, мне нужно сосредоточиться, — мягко говорила Марго, потирая недавно ушибленную о стол коленку. — Кассиопея умеет рассказывать о человеке без шара, но она почему-то редко это делает. — Чего? — Трейзон оторвалась от беседы с Теодором. — А, да. Потому что меня люди боятся. — Что, правда, что ли? — удивлённый пьяный Забини смотрел на неё во все глаза. — Ну да. Знаешь, стрёмно немного, когда какая-то девчонка знает о тебе больше, чем ты сам. — Да я не про это, — махнул он рукой. — Что ты обо мне можешь рассказать? Кассиопея внимательно посмотрела на него, а затем наклонилась к его уху, ставя пустой кубок на стол, и что-то прошептала, от чего Блейз явно засмущался, судя по быстро сменившемуся выражению лица. — Я тоже хочу! — вклинился Гойл. Так все поочередно получили доказательство способностей девушки. Все, кроме Драко, что сидел, не отрывая взгляд от Алексин. — Драко? — спросила Кассиопея, останавливаясь над ним. — Нет, спасибо, — холодно ответил он. «Меньше всего сейчас хочется слушать какую-то чушь». — Ты что, не веришь? — она почувствовала азарт, понимая, что Малфой правда считает это всё бредом. — Именно так. — Ну смотри, — Кассиопея села обратно на кресло. — Твоя подруга так же думала утром. Драко медленно перевёл на Кассиопею вопросительный взгляд, почувствовав, как всеобщее внимание переключилось на них, и Пэнси Паркинсон мгновенно проснулась. — Подруга? — почти не раскрывая рта, спросил он. — Хочешь, чтобы я сказала здесь? — Кассиопея, ликуя, улыбалась — она уже в который раз ловила людей на их проблемах. Она находила это невероятно приятным занятием, дурманящее чувство превосходства скользило по телу: она снова доказывала людям, что они неправы. Сердце его заходилось, и дыхание остановилось на несколько мгновений, прежде, чем он смог встать и уйти в свою комнату, бросив тихое, но отчётливое «нет». — Откуда ей знать… — скрежетал он, прислонившись лбом к зеркалу. На глаза попался плед, который Грейнджер забыла у него несколько дней назад, и на душе стало ещё противнее. — Откуда, твою мать, откуда?! Он мерил комнату шагами, воскрешая призрак субботы у себя в голове. «Она сама полезла ко мне». — Она сама. Драко остановился у окна, за которым тёмно-зелёное озеро уже начало жить ночной жизнью, и вгляделся в мутную глубь воды. «Я могу всё исправить». — Вот ты где, — в комнате раздался голос Алексин. Драко резко обернулся. — Что ты здесь делаешь? — медленно проговорил он. Стены давили, а голова шла кругом. Алекс подошла к нему так близко, что он мог рассмотреть её лицо. Он мог поклясться, что она напоминала ему всезнайку. Что в этой темноте они неразличимы. И она прикрыла глаза. В комнате царил мрак, когда она вновь посмотрела на него. Слышались весёлые голоса пьющих, звон кубков и смех, но девушку это не интересовало — она протянула к нему руки, умело расстегнула пуговицу на его рубашке, и Драко замер, стараясь не сводить взгляда с её лица. «Почему я хочу сопротивляться?» Рубашка была снята, и Алексин, принявшаяся уже за пояс брюк, смотрела теперь на обнажённый торс Малфоя, в то время как Драко не мог оторвать взгляда от её лица. Он видел её тень. Почему он не останавливал эту незнакомку, покрывавшую поцелуями его кожу? Почему, чувствуя её взгляд на себе, он представлял, что это была не она. Уродство. Он поморщился. Изо всех сил постарался прогнать из головы образ грязнокровки. Не выходило. «Это что-то новенькое», — щетинясь, плевался он в мыслях Очень странное, непреодолимое желание заполнило его нутро, заполнило его кровь, и сейчас в венах текло лишь отвращение к себе, смешанное с жаждой раствориться. Нет, не внутри этой смелой, пьяной девушки, что практически стояла на коленях перед ним, нет. Просто исчезнуть. Он тяжело сглотнул. Что заставило образ не помнящей его Грейнджер промелькнуть в мыслях? «Она ничерта обо мне не знает». И он был уверен в этом с самого начала. Он понимал, в глубине души, что, увидев её испуганный взгляд тогда, в поезде, что-то в нутре его почувствовало надежду. Нехотя, в неверии, но почувствовало. Разве мог он представить себе, что сойдёт с ума так быстро? «Я правда ненормальный», — с этой мыслью он оттолкнул Алексин. Покачал головой и сказал: — Извини, но нет. — Ты смеёшься? — она повысила голос. Но Алексин была сообразительной. Ей хватило одного отталкивания, чтобы воскликнуть: — Иди к чёрту! Она выскочила из комнаты, сдержав желание отвесить ему пощёчину. А Драко остался наедине с её фантомом. Один на один. «Грейнджер бы ударила» С ней, глядевшей на него волком, с испугом и желанием помочь. Невероятно.