Искупление любовью

      Он мотался по всему уезду в поисках улик и слухов, что касались убийства отца. И повторял в уме одну фразу, что сказала ему тетя вечером того дня, когда он привез к ней Анну: "найдешь убийцу отца, вернешь себе поместье". И он искал. Расспрашивал всех, кто был тогда в доме и на спектакле, разговаривал со Штерном, изучавшим яд, вместе с Михаилом искал следы яда у цыган, пытался проникнуть в дом Забалуева, как наиболее подозреваемого в убийстве отца. Но все было напрасно. Он возвращался в домик Сычихи и молча мотал головой на ее молчаливые вопросы. Между тем, была в его жизни и радость. Он получил заверенную в управе вольную для девицы Анны Платоновой, после чего Анна, как по волшебству, пережив и справившись с чудовищной лихорадкой, на третьи сутки вечером открыла глаза. Она не произнесла ни единого слова, осматриваясь по сторонам, скользя взглядом по стенам, окнам и лицам окружающих ее людей. Затем прикрыла глаза и отвернулась, не выказав никакого интереса ни к месту, где она находилась, ни к людям, что были рядом.       Утром четвертого дня Владимир сидел у стола и грел ладони о горячую кружку с чаем. Тетушка колдовала у печи, готовя кашу и отвар из трав для Анны. Среди полной тишины чуткий слух Корфа уловил сначала далекий топот копыт и отдельные голоса, а через несколько минут из окна лесной избушки Владимир увидал и всадников. Ими оказались Забалуев, Шуллер и все тот же исправник. Недалеко за деревьями он рассмотрел сани, в которых сидела княгиня Долгорукая, кутаясь в шубу и с усмешкой глядя в сторону приюта барона Корфа. Всадники спешились и неуверенно пошли через сугробы к дверям избы.       Сычиха медленно повернулась к племяннику и посмотрела на него расширившимися глазами.       - Не переживай, тетушка, я все решу, - тихо проговорил Владимир и встал. - Ты Анну накорми, а я с нашими гостями поговорю.       Он шагнул в угол, где были аккуратно сложены его вещи, молниеносным движением вытащил из деревянного чехла свое охотничье ружье, снял сюртук и шагнул в сени.       Он открыл дверь и спокойно осмотрел приближающихся мужчин.       - Чем обязаны, господа? - Его голос, глубокий и громкий, заставил трех мужчин остановиться и замереть под недобрым взглядом серых глаз. - Или княгине мало родового поместья баронов Корфов, она решила еще и этот домик прикарманить?       Он усмехнулся и глянул в сторону саней.       - Вы, Владимир Иванович, не правы, - раздался голос Забалуева, - никто у вас ничего не прикарманивал, как вы изволили сказать, все было по закону, да-да-да, по закону, милостивейший государь. А теперь нам стало известно, что вы не выполнили договор и украли у милейшей Марии Алексеевны ее имущество, что по праву нынче принадлежит ей. А именно вы изволили увести одну из крепостных княгини Долгорукой Анну Платонову.       Владимир смотрел на говорившего и оценивающе скользил взглядом по шубе с широким воротником, нелепому цилиндру с потертыми полями, отчего Забалуев заволновался и начал поправлять ворот, снял перчатки и опять их надел, затем повернулся к саням и вопросительно посмотрел на Долгорукую. Шуллер и исправник хранили молчание, но и Владимир не удостаивал их ни единым взглядом, будто их и не было рядом.       Долгорукая поднялась и, приняв руку своего слуги, плавно спустилась с саней. Она шла тем же путем, что ранее прошли мужчины, но в отличие от них, неуклюже топтавшихся у крыльца, она шла гордо и уверенно, ни разу не споткнувшись и не увязнув в снегу. Княгиня подошла к домику, презрительно осмотрела жилище Сычихи и с насмешкой проговорила:       - Вы, Владимир Иванович, видимо запамятовали, что все ваше имущество принадлежит нынче мне, - она сделала паузу и вызывающе глянула в глаза барона, - а вы, уж извините, обокрали меня. Ваш управляющий все рассказал нам и...       - А это не мой управляющий, Мария Алексеевна, это, надо полагать, теперь ваш управляющий, вор и подлец, кстати; вот вы с ним и разбирайтесь - что и кому он сказал. А мне недосуг, знаете ли, разговоры с вами вести, дел много.       Долгорукая застыла, скривив губы и раздувая ноздри.       - Вы забываетесь, барон! Вы должны мне за своего отца, так что будьте любезны...       - Я вам ничего не должен, так же, как и мой отец! - Владимир прикрыл глаза и более спокойно закончил: - Сделка заключалась между вашим мужем и моим отцом, вы даже не упоминались! А если вы каким-то образом выкрали расписку, а я догадываюсь, кто вам помог в этом деле, то обокрали не вас, а меня.       - Довольно! - закричала княгиня, теряя терпение. - Я знаю, что моя крепостная сейчас находится в этом доме. Немедленно верните мне мое имущество! Мало того, что эта мерзавка с моими детьми росла, играла в княжеском доме, ей благородные люди руки целовали; на балах, дрянь, отплясывала, а этот негодяй и мерзавец, папаша ваш, всем ее своей воспитанницей представлял, девку крепостную! Ну, ничего, она у меня за все ответит, - продолжала кричать княгиня, не замечая, как раздуваются от гнева ноздри у Владимира. - Я ей все припомню! Я ее в хлеву сгною! Лицо кочергой прижгу! Она пожалеет, что на свет белый появилась!       С этими словами она сделал шаг вперед и резко остановилась, глядя в смертоносные дула охотничьего ружья.       - Я позволил вашему зятю убить моего отца, но теперь я убью каждого, кто попытается еще хоть раз причинить боль моей семье, - произнес Владимир, после чего уверенно взвел курки и направил ружье на пришедших.       Исправник потоптался на месте, кашлянул и, не спуская глаз с направленного на них оружия, медленно проговорил:       - Господин барон, не надо так волноваться. Вы же сами понимаете, что требования княгини справедливые, а потому...       - А потому я повторяю - я убью каждого, кто приблизится к этому дому. Вы, господин исправник, лучше бы искали убийцу моего отца, который, как я подозреваю, находится рядом с вами, а не бегали по лесам в поисках свободных людей!       - Как это "свободных"?       - Анна Платонова давно не крепостная, ее вольная заверена в управе уже несколько лет назад. Так что никаких справедливых требований со стороны княгини нет и быть не может!       - Да что это в самом деле? - вдруг воскликнул молчавший до этого Забалуев. - Какой-то проходимец, хоть и барон, честных людей морочит!       - Вот именно - барон! А не какой-то неизвестный дворянишко, без имени и титула, - спокойно ответил Корф, переводя ружье в сторону предводителя дворянства. - Мои предки в Дворянской родословной книге записаны, а вот кто вы такой - вопрос спорный.       Забалуев глубоко и возмущенно вдохнул, открыл рот и услышал тихое предупреждение:       - Еще один звук - и я заставлю вас проглотить все ваши слова вместе с пулей, - после чего предводитель уездного дворянства смешался, потоптался на месте и, увидев, как исправник повернул к лошадям, тоже суетливо начал запахивать шубу, искоса поглядывая на Долгорукую.       Княгиня внимательно посмотрела на уходящего исправника, молчащего Шуллера и смотрящего на верхушки сосен Забалуева, и тихо прошептала:       - Ну, ничего, щенок, мы еще поквитаемся!       Владимир дождался, пока стихли звуки копыт и поскрипывание саней, опустил ружье и медленно провел ладонью по лицу. Только сейчас он понял, что мог потерять Анну, если бы исправник, как представитель закона, не поверил ему. Да, вольная была у него на руках, но Корф знал, что в теперешнем состоянии Анне достаточно было небольшого потрясения, чтобы отступившая было болезнь вернулась и не выпустила девушку из своих когтей. Владимир еще немного постоял на крыльце и вернулся в дом.       Сычиха стояла посреди комнаты и невидящим взглядом смотрела куда-то в угол. Владимир мельком глянул на лавку, на которой спала Анна. Она дышала мерно и глубоко, без привычных уже хрипа и свиста, руки ее лежали поверх лоскутного одеяла, а на лице, что еще вчера поражало своей бледностью и синяками вокруг глаз, появился нежный румянец.       - Володя, найди Штерна, срочно найди!       - Что случилось, тетя?       - Пусть он еще раз все проверит, должны остаться следы от яда, слышишь? Если не на посуде, то на одежде.       - И где следы эти искать, тетушка? Мы с Мишей все обыскали, ничего не нашли.       - Поезжайте в поместье, не все там вы осмотрели, не все. Только к Забалуеву в дом не ходите, плохой дом, плохие люди, не ходите туда, все равно вам в дом не попасть. Там хитрость нужна, а не сила.       Владимир кивнул и накинул шинель. Он помнил - найдешь убийцу отца, вернешь поместье.       Сычиха аккуратно подняла Анину голову и поднесла к ее губам небольшую чашку:       - Пей, Аннушка, пей. Скоро совсем хороша будешь, петь, танцевать сможешь, любить и деток маленьких рожать, только пей, не отворачивайся.       Анна устало прикрыла глаза и скривилась, будто боль пронзила ее с головы до пальцев ног.       Танцевать? Она уже танцевала однажды, правда, было это давно, еще в той жизни, где она любила и, как ей казалось, любили ее. Но все закончилось вместе с танцем и звоном монет, что были нашиты на те куски шелка, коими было обмотано ее тело.       Петь? Она не может сказать ни слова, не может произнести ни звука, потому что язык не слушается, а из горла, когда-то поражавшего высоким и чистым голоском, вырывается только хрип.       Любить? А разве может любить крепостная? Любовь - это привилегия благородных господ, а ей, ряженной кукле, любить не позволено, нельзя крепостным жить своими чувствами, только исполняя приказы хозяина.       Рожать? А зачем? Чтобы ее дети тоже были бесправным, немым имуществом? Чтобы над девочками висело проклятие хозяйского права, а мальчики за малейшую провинность могли оказаться на каторге? Нет, лучше не жить, не любить, не мечтать, чтобы потом не жалеть о том, что родился на этот свет.       Анна отвернулась от питья и отрицательно помотала головой, боль как всегда напомнила о себе ударом в висок, но тут же отступила и утихла. Постепенно к Анне возвращалась память, она чувствовала свои руки и ноги, немного болела голова, но после горьковатого питья, что давала ей Сычиха, ей становилось легче, но вместе с болью будто уходила жизнь. Вот и сейчас она откинулась на подушку и прикрыла глаза. Зачем она выжила? Лучше бы выпила тогда бренди, как советовал доктор Штерн, и была бы сейчас с дядюшкой. И не слышала бы разговор на крыльце. Где ее опять называли "имуществом и вещью". Анна услыхала угрозы княгини и вздрогнула, кровь прилила к горящим щекам, будто раскаленная кочерга коснулась нежной кожи, но тут все перекрыл голос Корфа, и она узнала, что свободна, что она уже никому не принадлежит, а значит ей необходимо справиться с болезнью, встать, поправиться и уйти. Чтобы никто и ничто не напоминало бы ей о позорном прошлом. Впереди только свет и свобода! Анна глубоко вдохнула и внезапно провалилась в царство сна.