Б-52

– Быстрее! Они пришли! Прячься в шкаф! Чуть приоткрыв глаза, Тсузуку сощурился из-за неестественно яркого дневного света, врывающегося прямо в зрачки и выворачивающего их наизнанку до горьковатой тошноты. Тсузуку еще отчаянно цеплялся за теплую подушку, надеясь урвать хоть остатки заветного сна, в котором точно было что-то сладкое, что-то притягательное и тянучее, что-то напоминающее… – Вставай! Они уже рядом! Ты должен спастись! В этот раз чьи-то трясущиеся, но настойчивые пальцы схватили Тсузуку за тонкое запястье и с силой дернули вниз, из-за чего тот почти съехал на пол, путаясь в одеяле. Чертыхнувшись, парень сел на колени и, наспех растерев слипающиеся глаза, с недовольством глянул на старшую сестру, однако уже через секунду он испуганно замер: хватило одного затравленного взгляда Аюми, чтобы понять все без лишних слов. Тсузуку видел этот взгляд лишь однажды – в тот день их родители в последний раз грустно улыбнулись и пообещали всегда быть рядом: теперь от них приходили только короткие звонки с фронта. И сейчас Тсузуку снова видел этот затравленный блеск – блеск, подрагивающий в глазах человека, который знает, что дальше уже ничего не будет. Мысль еще пульсировала в голове парня чем-то бесформенным, далеким, но со стороны плотно закрытого окна уже доносились первые выстрелы и полные ужаса крики. Аюми быстро затараторила что-то еще, но улицу наполнил оглушающий грохот, и Тсузуку разобрал только «…в шкаф!». – Нам нужно бежать! Мы успеем выйти через заднюю дверь! – Тсузуку, ничего мы не успеем! Они уже тут, они заняли весь город! Прячься в шкаф, там они не найдут тебя! – А ты? Аюми? Сидя на полу, Тсузуку даже не собирался шевелиться – он только внимательно смотрел на старшую сестру и молчал, будто надеясь прочитать ответы на все вопросы в ее дрожащих, побелевших губах: только надтреснутые звуки стрельбы и чей-то грубый топот позволяли понять, что все это происходит на самом деле. Впервые Аюми выглядела такой взрослой: Тсузуку было семнадцать, его сестре – двадцать четыре, но теперь разница в возрасте превратилась для них в бесконечную пропасть. Сейчас Аюми казалась непривычно серьезной, сосредоточенной, почти злой, что было ей совсем несвойственно. – Тсузуку, я люблю тебя, я люблю наших родителей. Обязательно передай им это, когда вы встретитесь. Парень даже не понял, в какой момент его старшая сестра все-таки сумела впихнуть его в высокий шкаф с одеждой – просто в одно мгновение перед его носом хлопнули двери и режущий дневной свет сменился почти физически ощутимой темнотой. Тсузуку слышал грохочущий топот, слышал чьи-то грубые крики и дрожащий голос Аюми – кажется, в комнате было еще три мужчины, но различить что-либо еще через узкие дверные щели не получалось. Тсузуку не шевелился, боясь даже выдохнуть: чужой хриплый голос сковал все тело, и парень сразу же вспомнил все страшные истории, которые его одноклассники рассказывали о жестокости армии генерала, захватившего власть. Однако стоило заговорить Аюми, как парень тут же напрягся: родители помогали на фронте в столице уже месяц, и потерять еще и сестру он просто не мог. Прикусив губу, Тсузуку прислушался. – Неужели будешь врать, что ты здесь одна? – Я не вру. Родители и брат в Токио, здесь живу только я. – Неужели такая красивая девушка не нашла себе подходящего спутника? – Я сказала, что здесь больше никого нет. Два голоса – грубый, низкий, чуть хрипящий и мягкий, почти шелестящий: Аюми явно проигрывала в этой схватке, ей просто разом перекрыли доступ спасительного кислорода, отрезали все пути к спасению, погасили все тусклые прожекторы за облезшей сценой – ей не оставили ни единого шанса. Тсузуку не видел сестру, не мог различить ее прищуренных глаз и длинных, непроницаемо черных волос, которыми девушка так гордилась – он мог только чувствовать ее, зная, что самый близкий человек пока еще был рядом. И этот близкий человек пытался бороться, хотя уже давно понял, что подбитый корабль сел на мель. – Повторяю, здесь больше никого нет. Вы только зря потратите время. – Командир, домов еще много, а приказ генерала вернуться к вечеру все еще в силе… Тсузуку нервно вздрогнул, но тут же одернул себя, надеясь, что это мимолетное движение его напряженной шеи осталось незамеченным. Все его тело теперь сковал холод, и только сердце жалобно царапалось в груди так, что глухие отзвуки его острых ногтей отдавались прямо в виски. Тсузуку казалось, что этот бешеный стук сердца слышен даже на другом конце их маленького, тихого городка, который раньше он так ненавидел: теперь одинаковые серые дома рушились, как помятые карты, и где-то под этими завалами оставалось его напуганное сердце. – Господин будет недоволен, если мы опоздаем, – хриплый голос, принадлежащий мужчине, которого Тсузуку определил в этой группе главным, зазвучал вновь, но теперь в нем проскользнуло легкое опасение. – Ладно, черт с этим домом. Идем дальше! – Что делать с девчонкой? – еще один новый голос, теперь уже звонкий, но глуповатый. – Блять, ты тупой? – упоминание о возможном недовольстве генерала явно напугало командира, из-за чего тот заговорил быстрее. – Можешь пустить ее по кругу, а потом прикончить в ближайшей канаве. Тсузуку не успел даже сориентироваться, когда где-то у входа раздался довольный хохот, сразу за которым последовали гулкие шаги и болезненный вскрик Аюми – кажется, ее с силой швырнули на пол. По удаляющимся голосам и стихшим всхлипам сестры парень понял, что в комнате остался один: впервые он думал так быстро, что мысли поспешно сменяли одна другую, почти сталкиваясь и искрясь в его голове. Кажется, мужчин было трое, они наверняка вооружены и гораздо крупнее его… – можно взять их неожиданностью! Тсузуку был уверен, что в этот момент шайка точно должна подходить к лестнице: если резко выбежать из комнаты и столкнуть их вниз, получится схватить Аюми и вырваться на улицу! Не медля ни секунды, дрожащий от непонимания происходящего Тсузуку почти вывалился из шкафа, мигом забыв про сон, и кинулся к коридору, надеясь, что пока еще не было слишком поздно. Парень не осознал, что и в какой последовательности произошло: просто в один момент три рослых солдата с удивлением обернулись к нему, а затем, резко вывернув его запястья, швырнули его вниз, из-за чего Тсузуку пролетел через все ступени, разбив подбородок о самую последнюю. Картинка завертелась перед глазами то ускакивая куда-то вверх, то скашиваясь в сторону и расплываясь по краям. Рот парня наполнился кровью, отдающей пульсацией в висках, а потому, когда чьи-то тяжелые ботинки замерли у самого лица, тот только сумел чуть приподняться на негнущихся от боли локтях. Тсузуку даже не понял, все ли его кости были целыми, когда чужая нога с силой толкнула его в грудь, и он снова растянулся на полу, беспомощно пытаясь прикрыться от ударов. – Сука, ты сказала, что здесь никого нет! Глухой шлепок, сразу за которым раздался отчаянный крик сестры, вернул Тсузуку в реальность, и он даже сумел подняться на колени, как вдруг один из солдат обошел его сзади и резко дернул назад, почти впечатывая в стену своей мощной рукой. Что-то в спине парня предательски хрустнуло, но он сумел сдержаться и не опустить голову: прямо перед глазами еще один мужчина держал Аюми за тонкую шею, из-за чего та сипло втягивала в себя воздух и дергала ногами, тщетно пытаясь освободиться. Только сейчас Тсузуку сумел рассмотреть людей, ворвавшихся в их дом – трое мужчин с короткой стрижкой в одинаковой черной военной форме и тяжелых ботинках смотрели на него с издевательской ухмылкой. Один из них носил белую повязку с каким-то знаком у самого плеча, и Тсузуку вскользь решил, что этот человек здесь главный – не медля ни секунды, парень решил действовать: – Твари, не трогайте Аюми! Забирайте меня, делайте, что хотите, но только не трогайте ее! – Что-что? А может, сразу прикончить вас прямо здесь? – мужчина в повязке наигранно нагнулся вперед, будто не расслышав, что сказал Тсузуку, а затем вдруг пнул его, почти придавливая к полу. – Ты же знаешь, что законы в стране разрабатывает один человек? Хочешь, расскажу тебе, что этот человек не любит больше всего? Он просто не выносит, когда ему лгут. Чужой ботинок с толстой рифленой подошвой вжался прямо в висок Тсузуку, из-за чего мысли в его голове спутались в несвязный ком, растекающийся в сознании холодной жижей, и парень только безрезультатно дергался, пытаясь освободиться. Аюми ему видно не было, но в какой-то момент парню показалось, что командующий мужчина сказал еще что-то – в это же мгновение его подчиненный достал пистолет. Тсузуку еще не успел ничего сообразить, не успел даже дернуться, приподнять голову или хотя бы вскрикнуть: тело сестры, что еще вчера сидела у изголовья его кровати и перебирала его волосы, что он решил обрезать и осветлить совсем недавно, упало рядом, и из ровной дыры во лбу Аюми заструилась веселая кровавая дорожка, плутовато стекающая прямо к лицу Тсузуку. Теперь он прекрасно видел сестру, даже мог различить каждую ее ресницу и трещинку на пересохших от волнения губах – только теперь это все уже не имело никакого значения. Нескольких слов и одного взмаха пистолета хватило, чтобы Аюми утратила всю свою яркость, живость, энергичность, пронизывающие ее тело как миллионы пестрых, ярких огоньков: остались только перегоревшие гирлянды. – Твари! Чтобы вы сдохли! Чтобы вы и ваш генерал скорее сдохли! Тсузуку не хватало слов, не хватало дыхания, не хватало мыслей – когда его с силой схватили и перекинули через плечо, как ненужную вещь, он еще пытался сопротивляться, отчаянно дергая онемевшими руками, но затем в его шею воткнулось что-то предельно тонкое, после чего по коже пополз мертвенный холод: будто смерть осторожно покрывала рваными поцелуями все его тело. Тсузуку помнил, как его выносили из дома: робкий декабрьский снег хрустел под тяжелыми ботинками солдат, а здания вокруг полыхали, растворяясь в едком дыму под вой сирены и лязг танков. Из-за этого дыма утреннее зимнее небо казалось отсыревшим, будто готовящимся треснуть и по кускам рухнуть вниз. – Сопротивление бесполезно, город захвачен и переведен в военный режим. Выходите из своих домов и сдавайтесь новому правительству. Монотонный механический голос все повторял одной и то же, но картина перед остекленевшими глазами Тсузуку не менялась: вокруг него кучу людей швыряли в огромные грузовые машины, как ненужный мусор – здесь были его знакомые, соседи, одноклассники – зарево пожара смешалось с искренней белизной свежего снега, а Тсузуку все вспоминал, как сестра падала на пол рядом с ним. Все это произошло слишком резко, без всякого предупреждения, и парень просто не мог этого принять, зная, что еще месяц назад как и всегда ходил в школу и жаловался на надоевших учителей и гору домашнего задания. А затем в один день по всем новостным каналам объявили о том, что власть захвачена каким-то генералом и в стране установлен военный диктотариат – все это казалось таким смешным, таким нереальным, что в первые моменты Тсузуку даже не воспринял известия всерьез: правительство свергают только в учебниках истории. Но в один момент еды стало не хватать, люди начали пытаться сбежать из страны, новые и новые города оказывались в оцеплении. Хоккайдо и Кюсю были полностью захвачены, на Хонсю и Сиккоку еще ведутся ожесточенные бои – так передавали в газетах, подвластных свергнутому правительству, ведь все главные каналы давно подчинялись новой власти. Родители Тсузуку помогали на фронте где-то в районе Киото, в то время как он с сестрой оставался в родном маленьком городке под Токио. Родители старались звонить каждый день: иногда Тсузуку даже слышал стрельбу и крики на том конце провода, но поверить, что все это происходило совсем рядом не получалось до того момента, пока и в его дом не ворвались безумные люди в военной форме. Тсузуку никогда не видел этого мистического генерала, даже не представлял, как он выглядит или хотя бы сколько ему лет, но о безумной жестокости этого человека был наслышан. Кто-то говорил, что генерал не оставляет пленных, убивая всех, кто не желает сдаваться; где-то ходили слухи о том, что в его поместье проводят какие-то страшные эксперименты; некоторые шептали, что после Японии он собирается занять еще и ближайшие страны – во что из этого можно верить, Тсузуку не знал. Он еще видел ослепительное напуганное небо с ошметками пушистых серых облаков, но в это небо уже ломились потоки грязного, мутного дыма от полыхающих домов, но только сейчас Тсузуку осознал, что видел это разбитое небо из кузова огромной грузовой машины – рядом с ним скорчились еще десятки обездвиженных тел. Пахло гарью и легким морозом: давно в начале декабря не было таких похолоданий, но сейчас этот едва ощутимый запах зимы, что должен вселять ощущение легкости, ощущение праздника, превратился в смертельный приговор. В какой-то момент машина двинулась с места – Тсузуку понял это по резкому толчку в спинку, из-за которого он завалился на какого-то парня рядом. Прямо сейчас от него уносилось все: любимая сестра, родной дом, знакомые улицы, город, в котором он провел всю свою жизнь, почти не выезжая – осталась только покалывающая боль в шее и безразличное небо. Еще один город был захвачен. *** Тсузуку резко открыл глаза и рывком сел, однако тут же скорчился, потому что шея отозвалась острой болью, перетекающей в затекшую спину – из-за этого парень не сразу почувствовал колючий холод, сковавший все его тело. Тсузуку попытался осмотреться, но помещение вокруг тонуло в полумраке, однако по разрозненным шорохам, подкрадывающимся с разных сторон, можно было понять, что пространство вокруг наполнено людьми. Где-то рядом слышался напуганный плач, откуда-то доносился приглушенный шепот, а Тсузуку все отчаянно щурился, надеясь разглядеть хоть что-нибудь. Никаких провалов в памяти не было: напротив, искореженное лицо сестры и та издевательская алая струйка крови вгрызлись в сознание парня, будто собираясь прочно обосноваться там навсегда. Тсузуку вздрогнул, и только затем догадался, что сидит на ледяном бетонном полу – в этот же момент до него дошло, что он был абсолютно голым: только щиколотку на правой ноге стянуло что-то тугое. Отчего-то он сразу начал ощупывать тело: никаких повреждений не было, но кожа была непривычно холодной, такой, что кончики пальцев даже покалывало. Тсузуку попытался встать, но что-то упрямо тянуло вниз, и он, неловко махнув руками, снова свалился на колени, больно ударившись об бетон. Все звуки сразу затихли, и в помещении повисло что-то напряженное, почти затравленное – Тсузуку был уверен, что сейчас все смотрят на него, однако сделать ничего не успел: откуда-то вдруг ударил яркий поток света. Парень непроизвольно закрыл лицо ледяными руками и сощурился, пытаясь понять, что же происходит: кажется, кто-то пытался к ним зайти, а ослепляющей вспышкой оказалась обычная электрическая лампочка. Воспользовавшись моментом, Тсузуку огляделся: темное помещение оказалось тесной камерой без всякой мебели – только одинаковые бетонные стены и пол. Помимо Тсузуку здесь находилось еще около двадцати полностью обнаженных человек: все они были примерно его возраста, некоторых он даже знал. В какой-то момент кто-то обернулся, и парень поспешно попытался прикрыть хоть что-то ладонями: именно сейчас любимые тату и пирсинг вдруг показались отчаянно неуместными. – Быстро выходите из комнаты! Не тяните! Тсузуку еще непонимающе оглядывался, а кто-то уже жестко толкнул его в спину: пока он осматривался, кто-то из охранников проскользнул в камеру. В голове клубился густой туман, от которого слезились глаза, и парень продолжал сидеть на полу, непонимающе глядя на мужчину в черной военной форме, пока остальные пленные медленно двигались к выходу. Тсузуку чувствовал на себе любопытные взгляды, чувствовал, как его изучают – смотрят на извилистые узоры на теле, цепляются зрачками за блестящие колечки в сосках. – Тебя по-особенному позвать нужно? Тсузуку вздрогнул, и в следующий момент кто-то резко дернул его вверх и пнул к двери: сохранить равновесие и не упасть удалось, но теперь прикрываться не получалось – парню казалось, что внимание к нему стало еще более пристальным. Цепь на ноге тянула вниз, из-за чего стоять приходилось на полусогнутых ногах, и Тсузуку неловко пытался закрыться руками от посторонних любопытных взглядов, когда один из охранников вновь подошел к нему и с размаху влепил пощечину. – Кому ты здесь нужен? Быстро наверх! Сначала Тсузуку услышал звонкий шлепок, и только потом почувствовал жгучую боль – теперь приложить ладонь пришлось к лицу. Толпа пленников затравленно вздрогнула, и кто-то начал поспешно подниматься по каменной лестнице с высокими ступенями. Узкий коридор освещала одинокая тусклая лампочка, и в этом слабом свете можно было понять лишь то, что находились юноши в каком-то старом здании: отчего-то оно напомнило Тсузуку средневековые замки. В воздухе пахло чем-то сырым, спертым, однако сквозь этот запах пробивалось что-то еще, слабое и едва уловимое: что-то удушающее сладкое, будто благовоние. Пока парень пытался вспомнить, что же напоминает ему этот запах, остальные пленные уже медленно поднимались по лестнице, и Тсузуку, почувствовав на себе тяжелый взгляд охранника, поспешно двинулся за остальными, хотя все тело нещадно болело и дрожало, будто его лихорадило. Понять, как долго они шли, не получалось: казалось, что одна лестница с высокими ступенями сменяет другую, а в перерывах между ними были только одинаковые узкие коридоры с высокими потолками – такими высокими, что иногда возникало ощущение, что помещение не заканчивается, а просто обрывается под самым небом. Электрическая лампа осталась в самом низу, и больше никакого освещения, кроме зловещих свеч в тяжелых подставках, развешенных на стенах, Тсузуку не заметил. На особенно длинной лестнице вместо обычного стекла оказалась цветастая мозаика: что именно было изображено, Тсузуку не понял, но свет с улицы проникал через пестрые стеклышки, из-за чего лестничный пролет казался залитым кровью. В этих искривленных проблесках света Тсузуку видел содрогающиеся потоки танцующих пылинок и почему-то сделал вывод, что здание давно заброшено. Именно на этих ступенях парень вдруг понял, что вместо двух мужчин в черной форме за ним идет только один – отличный шанс. Сглотнув, Тсузуку вдруг развернулся и, не медля на секунду, занес руку для удара, однако уже в следующий момент охранник схватил его за запястье и толкнул вперед, из-за чего парень сшиб несколько человек, идущих перед ним. Удары от разъяренного мужчины сыпались один за другим, а Тсузуку все никак не мог выбраться из-под груды тел, придавивших его к холодному полу. – Что происходит? В первый момент этот голос показался Тсузуку пожаром, в следующий – россыпью безумных искр. В этом голосе было что-то безумное, неуправляемое: в нем полыхала угроза, в нем чувствовалась сила, которую ее обладатель даже не пытался скрыть. Незнакомец протянул эти два слова с явным неудовольствием, и в его раздражении затаилась легкая хрипотца, царапнувшая ухо. Охранник тут же отскочил от Тсузуку и рывком поднял его на ноги, параллельно оцарапав его плечо до самой крови. – Он пытался сбежать, а я… – А почему ты вообще даешь пленным возможность сбегать? Разве… Видимо, говоривший приблизился настолько, что смог разглядеть происходящее, и теперь его голос скакнул вверх и отчего-то затих совсем. Тсузуку поднял голову и сразу же столкнул взглядом с мужчиной: наверное, ему было около тридцати и одет он был в такую же черную военную форму – только повязка на руке была красная, почти алая. Даже в темноте было заметно, что волосы незнакомца были светлыми и странно топорщились в стороны, будто он только встал с кровати, однако зацепило Тсузуку совсем другое: несмотря на наглое выражение лица, взгляд мужчины оставался серьезным, почти сосредоточенным, и что-то в глубине его черных глаз манило, не позволяя отвернуться. Незнакомец изучающее смотрел на Тсузуку всего долю секунды, но этого хватило, чтобы парень почувствовал, как что-то горячее выворачивает его изнутри, едва не прожигая насквозь. Запоздало сориентировавшись, Тсузуку снова попытался прикрыться руками, однако мужчина уже отвернулся к охраннику, который все пытался подобрать какие-то слова. – Вы копались слишком долго. Господин раздражен. Тсузуку все пытался перехватить полыхающий взгляд незнакомца, чтобы вновь почувствовать этот странный жар, будто в этом был какой-то смысл, но теперь внимание мужчины сосредоточилось на охраннике, что с каждой секундой съеживался все сильнее, будто чужое внимание раз за разом всаживало в него болезненные пули. – Мы предупредили его… Мы… все объяснили. Он сказал вести пленных сразу к Юуки! – Юуки? – бровь незнакомца резко взметнулась вверх, будто он вспомнил что-то неприятное, после чего он чуть поджал губы. – Не думаю, что в этом есть необходимость. – Приказ господина, – видимо, действовать по приказу было проще, поэтому в голосе охранника появились робкие ноты смелости. – Ну если так, – неожиданно мужчина усмехнулся, но в этой усмешке проскользнуло что-то недоброе, и Тсузуку невольно удивился этой живости мимики, этой яркости, которую человек излучал, даже стоя к нему полубоком. – И все же будь осторожен. Своевольность здесь не поощряется, ты это прекрасно знаешь. Охранник кивнул и забормотал что-то еще, но незнакомец с алой повязкой уже круто развернулся и продолжил спускаться вниз, оставив в воздухе лишь невидимые глазу огненные искры – такие люди не уходят просто так. Тсузуку еще растерянно смотрел в спину мужчины, будто ожидая, что тот снова обернется, чтобы столкнуться с ним своими глазами цвета пролитого кофе, но охранник уже облегченно выругался и пихнул парня в спину, заставляя его идти дальше. Однако теперь эта грубость казалась Тсузуку чем-то напускным, поверхностным – это явно была не главная опасность, таящаяся в мрачных каменных стенах. Что за господин? Что за Юуки? Юуки… Почему-то именно это имя не понравилось Тсузуку особенно сильно: возможно, дело было в неприязненной реакции незнакомца, но что-то еще в этом сочетании букв настораживало Тсузуку, почти пугая на интуитивном уровне. Господин, о котором все говорят, был чем-то далеким и абстрактным, а вот этот Юуки маячил где-то близко и ничего хорошего явно не таил. Тсузуку с отчаянием посмотрел на одинаковую вереницу обнаженных спин, растянувшихся перед ним – здесь даже были парни из его школы, это он точно помнил. И что с ними теперь будет? Несколько дней назад они еще пытались сидеть на уроках, вслушиваясь в тревожные донесения из новостей, а сейчас оказались в каком-то жутком поместье в качестве пленных: в фильмах такие эпизоды ничем хорошим не заканчиваются. Тсузуку даже не понял, в какой момент вдруг остановился – просто он налетел на чью-то спину и тут же отстранился, неприязненно пытаясь стряхнуть с себя прикосновение холодной кожи. Парень понял, что их привели к какой-то массивной двери и начали выстраивать по парам, однако сил сопротивляться уже не было: темные стены превратились в клетку, а запах сырости настолько забил легкие, что Тсузуку казалось, будто еще несколько вдохов, и он просто разорвется от ощущения этой внутренней тяжести. Одним ударом он осознал, что попал в плен и вряд ли увидит еще что-то, кроме этих тяжелых дверей и высоких лестничных пролетов – что уж говорить, вряд ли он вообще выживет. Тсузуку было холодно, все его тело болело и трясло, из-за чего он не мог даже собраться с мыслями, но больше всего парня угнетал стыд: казалось, что все смотрят на него, все изучают его тело, сканируют каждую деталь. – Ты ведь Тсузуку да? Я знаю тебя, мы учимся… учились в одной школе! Я Арю, на два года младше… Я Сил, чтобы двигаться не было, и Тсузуку чуть покосился в сторону: скошенный взгляд только придал его лицу суровости, из-за чего светловолосый незнакомец непроизвольно отшатнулся в сторону, будто испугавшись. Тогда Тсузуку соизволил повернуть голову, хоть шея и отозвалась ноющей болью – щуплый парень, переминающийся с ноги на ногу рядом, был таким же голым и выглядел так же жалко: волосы облепили исхудавшее от продолжительного голода лицо, на щеке алела глубокая ссадина, вокруг которой запеклась коричневатая кровь, и только глаза незнакомца казались неуместно яркими, словно где-то за зрачками светила электрическая лампочка. Напрягшись, Тсузуку вспомнил, что, кажется, видел этого человека в школьных коридорах пару раз, но от этого стало только хуже, и парень поспешно шарахнулся назад, прикрываясь руками. Было заметно, что Арю с трудом сдерживается от того, чтобы рассмотреть тело Тсузуку внимательнее: его взгляд то и дело скользил вниз, к татуировкам, из-за чего младший школьник смущенно вздрагивал. – Мне так страшно, – неожиданно Арю заговорил снова, и теперь его голос дрогнул. – Они убили моего брата. От родителей ничего не слышно уже неделю. Что с нами будет? На секунду Тсузуку показалось, что на него вылили ведро холодной воды: Аюми. Больше он никогда не увидит сестру, не вступит с ней в шуточную перепалку, не попробует ее фирменный сливовый пирог – больше вообще ничего не будет. И любое напоминание о том, что случилось, ранило еще больше, ведь, пытаясь закрыться от всего мира, Тсузуку почти сумел забыть об этом разъедающем сердце горе, о потере, которую уже никто никогда не восполнит. – Почему ты спрашиваешь это у меня? Что ты хочешь услышать? – Тсузуку никогда не отличался особым дружелюбием, но сейчас его голос был особенно холодным, будто с побелевших губ сейчас сорвется облачко пара. – Разве сам не понимаешь, что с нами будет? Арю испуганно ойкнул и опустил голову, постыдившись собственной глупости, но в паре с Тсузуку остался, ведь все остальные и так были разделены. Очередь двигалась медленно: юноши по двое заходили в кабинет, и минут через семь туда вызывали следующую пару – остальные при этом не выходили. Арю еще несколько раз пытался завязать с Тсузуку разговор, но тот отвечал тяжелым молчанием, а потому любые попытки поговорить сразу сходили на нет. Тсузуку мрачно наблюдал за тем, как очередь продвигается: зловещая дверь маячила все ближе, а никакого вразумительного плана придумать так и не удалось – только сердце билось все быстрее и быстрее, выдавая бешеное волнение парня, которое он так тщательно пытался скрыть. – Чего ты ждешь?! Тсузуку не успел сориентироваться, а охранник грубо толкнул его в плечо: на коже осталась горячая красная отметина. Арю тут же поддержал парня с другого бока, чтобы тот не свалился, но Тсузуку уже отпихнул его от себя, быстро моргая, стараясь скрыть выступившие от боли слезы. Настало время заходить, и он понятия не имел, что ждет его за дверью и увидит ли он в своей жизни еще хоть что-то, кроме непроницаемого лица охранника. Но теперь времени думать не было, и Тсузуку, дождавшись Арю, чтобы войти парой, как требовали правила, толкнул тяжелую ручку. Сначала парень не понял, что произошло и почему он так резко ослеп: только потом до него дошло, что причиной этому были одинаковые ряды белых электрических ламп – после полумрака коридора этот свет раздирал сознание и дробил череп. Щурясь, Тсузуку принялся поспешно оглядываться: белый кафельный пол, белые стены, белый потолок и знакомый с детства запах больницы – этого хватило, чтобы по спине пробежала дрожь. В странном месте, которое парень отчего-то стал называть замком, было холодно, но в этой комнате температура была настолько низкой, что кожа Тсузуку сразу покрылась крупными мурашками, а соски предательски встали. – Кто-то один пусть проходит на кушетку, другой пока подождет у двери. Голос. Первая ассоциация, которая возникла в голове – хирургический скальпель: безопасный, пока лежит в задвинутом ящике, и смертельный в руках умелого специалиста. Из-за кушетки, накрытой какой-то белой тканью, письменного стола и медицинских приборов Тсузуку не сразу сумел различить, кто еще находится в комнате, но теперь он был готов сделать все, чтобы вернуться в неведение. Человек, сидящий за столом, больше напоминал живой труп в пронзительно-белом медицинском халате: кажется, он был совсем молодым, но это выражение отстраненного безразличия скрывало лицо непроницаемой маской. Волосы незнакомца были непонятного светлого оттенка, а в свете электрических ламп даже отдавали чем-то лиловым, но утверждать наверняка Тсузуку не мог из-за животного страха, сковавшего все тело. В общем-то, в лице этого человека не было ничего страшного: напротив, оно было красивым, почти женственным, и круглые очки в тонкой черной оправе это только подчеркивали. Но это изящество сочеталось с затаенной опасностью, как будто где-то за поблескивающими стеклами дремало дикое животное, готовое вот-вот броситься на жертву, чтобы растерзать ее на куски. – Я как-то неясно выражаюсь? Заметив, что Тсузуку погряз в каком-то странном трансе, Арю опасливо вышел вперед и сел на самый край кушетки, плотно стиснув острые мальчишеские колени. «Наверное, это и есть Юуки» – эта мысль посетила Тсузуку внезапно, после чего он вдруг заметил узкую дверь сразу за широким письменным столом: значит, выход отсюда все-таки есть. Только вот куда он ведет? Тсузуку вслушивался в вопросы, которые Юуки задавал Арю своим монотонным, спокойным голосом: возраст, рост, вес, группа крови – ничего необычного, но почему-то все это внушало какой-то дикий, панический ужас. Арю отвечал невпопад, часто запинался и с надеждой косился на Тсузуку, будто тот мог чем-то помочь, а Юуки только спокойно крутил в тонких пальцах остро заточенный карандаш. Затем он попросил Арю встать, после чего взял анализ крови и принялся осматривать его тело: парень стыдливо ежился, вздрагивая от чужих прикосновений, но что-то в лице Юуки, в том, как он методично касался плеч, локтей и коленей Арю, выдавало его абсолютное безразличие ко всему происходящему. Затем Юуки долго писал что-то в толстую тетрадь, ставил какие-то витиеватые печати, и Тсузуку все больше начинал сомневаться в том, что перед ним сидит живой человек: слишком отработанными, идеальными были все действия жуткого медика. Парень так засмотрелся на этот механизированный процесс, что не заметил, как Юуки оторвался от записей и кивнул в сторону двери. Арю растерянно замер в центре кабинета, не зная, что делать дальше, и Юуки чуть приподнял бровь вверх – этого хватило, чтобы парень бросил на Тсузуку последний опасливый взгляд и вылетел за порог. – Твоя очередь. Тсузуку на автомате двинулся вперед, хотя больше всего ему хотелось развернуться и бежать: бежать туда, где на дорогах лежал свежий декабрьский снег, где остался родной дом, где остывало тело сестры… Когда Тсузуку замер перед Юуки, тот поднял голову и заправил за ухо выбившуюся прядь волос: узоры на теле его если не удивили, то хотя бы заинтересовали – парень заметил, что его листочек медик отложил в сторону, и почему-то это совсем не радовало. Стандартные вопросы про рост и вес Юуки задавал чуть быстрее, будто желая скорее с этим покончить, а потому Тсузуку даже не успел понять, в какой момент тонкая игла воткнулась в его палец, а узкие ладони коснулись его груди: оказалось, что Юуки был в прозрачных перчатках. Парень стойко терпел скользящие прикосновения, но когда чужое дыхание все-таки царапнуло его шею, не удержался и сделал предательский шаг назад. Юуки поморщился. – Что это значит? Тсузуку не сразу понял, куда именно указывает медик, но затем по чужому взгляду догадался, что речь идет о ножницах на его шее. – Ничего. – И это тоже ничего? – Юуки сжал запястье парня и не очень сильно, но настойчиво перевернул его, кивком указав на надпись: «Don’t break my heart». Тсузуку внимательно посмотрел на мужчину: да, он задавал вопросы, он смотрел ему прямо в глаза, но в этом лице не было ни капля интереса, ни капли желания услышать ответы на свои вопросы. Просто ситуация требовала вопросов, и Юуки покорно подчинялся ситуации, хотя ему это было совсем не нужно. – И это тоже ничего. – Свободен. Только что Тсузуку подписали первый приговор.