Б-52

the GazettE, Lycaon, MEJIBRAY, Diaura, MORRIGAN, RAZOR (кроссовер)
Слэш
NC-21
Завершён
72
автор
Размер:
381 страница, 44 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
72 Нравится 66 Отзывы 15 В сборник Скачать

Глава 20.

Настройки текста
Когда Рёга с Таканори вернулись – первый молча и хмуро, а второй своей уверенной, беспечной походкой – Йо-ка все еще был на совещании, которое длилось еще часа три, пока небо не стало совсем зловеще черным, а снегопад не усилился до такой степени, что видимость стала почти нулевой. Когда Йо-ка первым вышел из кабинета, швырнув тяжелые двери, он буквально пролетел к лестнице, и только после этого за ним потянулись побелевшие от страха министры. Когда Йо-ка сел в новый автомобиль, подобранный вместо того, что он сбросил с обрыва, в одиночестве, коротко бросив Рёге, что поедет один, тот почувствовал, как напряжение подползает к максимальной отметке. Он видел, что Тсузуку в сопровождении двух охранников тоже посадили в другую машину, и половину пути Рёга преодолел, сидя в полной тишине рядом с Таканори – тот периодически внимательно смотрел на него, но молчал. Когда на отвороте в Осаку и он пересел в другую машину, что-то сказав на прощание, Рёга понял, что остался совсем один – к этому времени мыслей стало так много, что сидеть на месте стало просто невыносимо: хотелось выскочить из машины прямо на ходу и окунуться головой в ледяной сугроб. В темноте на горизонте показались очертания поместья, и Рёга, прислонившись лбом к холодному стеклу, уже не знал, хочет ли он скорее поговорить с Йо-кой или не хочет уже вообще ничего: мысленно он отматывал время назад и менял реальность так, как ему хотелось – по крайней мере, не уходил никуда с Таканори. Казалось, что он не сделал ничего плохого, но что-то все равно тяготило, не давало отвлечься: вспоминалась прямота Руки, то, как спокойно он делился с ним всеми своими мыслями – особенно запомнилось «нравится манипулировать Йо-кой». Сейчас Рёга чувствовал злость: его Йо-ку сегодня могли убить, убить из-за его прокола, его невнимательности, а он уходит в задымленный притон и сосется с человеком, который так много значил для его господина. Йо-ка позвал его в свой кабинет через час после прибытия, около полуночи, и Рёга, замерев перед тяжелыми дверями, понял, что за день так извел себя мыслями, что сил не осталось вообще ни на что. Каждый шаг, каждую мысль он выдавливал из себя с трудом, мечтая лишь о глубоком сне, в котором он забудет обо всем мире – на пороге кабинета господина вернулась тревога за то, что он сейчас услышит. Постучав, Рёга услышал негромкое приглашение и вошел, ступая беззвучно, как будто сам сейчас был на военной операции – Йо-ка сидел за столом, сложив руки, как примерный ученик, и по его лицу снова было непонятно, о чем он думает: ни злости, ни усталости, ни раздражения. Лицо мужчины было таким отстраненным, что можно было подумать, что он сам не знает, зачем позвал Рёгу, но тот был знаком с ним слишком хорошо, чтобы купиться на эту ловушку. – Ну что? – Йо-ка чуть наклонил голову, будто желая рассмотреть вошедшего мужчину лучше. – Как тебе день? – Вы были бесподобны, – честно признался Рёга, ощущая себя человеком, который ходит по минному полю без какой-либо карты. – Идеальны. Вы были диктатором. Настоящим. Камин горел слабо и не давал никакого тепла, а потому в кабинете было холодно и темно – Йо-ка сидел в тени, и только его глаза, спрятанные за ледяными линзами, чуть поблескивали, отражая пламя. В какой-то момент он встал, со скрипом отодвинув стул, и подошел к Рёге вплотную – от хозяина поместья уже пахло алкоголем, и мужчина с трудом сдержал тяжелый вздох: Йо-ка кружил вокруг него, как хищник. В один момент он замер прямо перед Рёгой, остановившись так, что даже их дыхания переплетались, после чего вкрадчиво заметил: – Я сегодня чуть не умер. – Да, – это был самый неудачный ответ, на который Рёга только был способен. – И что ты думаешь по этому поводу? – Йо-ка говорил негромко, но что-то в его словах резало, задевало душу до кровавых подтеков. – Думаю, что это явный просчет охраны, – вытянув руки, словно стоя в стойке смирно, Рёга старался сохранить максимальное спокойствие, хотя внутри опасно дрожала последняя струна. – А кто заведует охраной? – человеку, знающему хозяина поместья поверхностно, могло показаться, что в его голосе сквозит искреннее любопытство. – Я. Рёга был уверен, что в этот момент на него должна хлынуть ледяная волна, что его накроет с головой холодная вода, она заполнит его легкие, въестся в глаза и утянет на самое дно, а он будет беззвучно тонуть. Он даже непроизвольно сделал шаг назад, будто это незначительное расстояние могло отсрочить его гибель, но Йо-ка мгновенно последовал за ним, не отставая – в следующий момент он положил холодные руки на плечи мужчины и нагнулся к самому его уху: так близко, что даже коснулся чужого виска кончиком носа. – Рёга, это все было подстроено. Падение шкафа, нападение – это постановка, все было продумано до мелочей, – Йо-ка говорил, а его пальцы чуть сжимали плечи Рёги. – Нужно было дать толпе зрелища, нужно было запугать людей. В глазах потемнело так сильно, что, если бы не хватка хозяина поместья, то Рёга бы точно рухнул вниз и пролежал так до самого утра: напряжение достигло своего пика, проскочило конечную отметку, сбив все показатели, и тут же обессиленно рухнуло до минимума. Таканори точно знал об этом плане, а потому сегодня был таким спокойным, потому даже не повел бровью по время искусно поставленного выстрела – Рёга невольно засмеялся, понимая, что все чувства нахлынули на него сразу, и он даже не может понять, что испытывает сейчас. – Ты в порядке? – молчание стало слишком долгим, и Йо-ка осторожно коснулся руки мужчины, ощущая, как мелко дрожат его пальцы. – Извини, что не предупредил, нужно было создать настоящее шоу. Ты устал, тебе нужно отдохнуть, о делах поговорим завтра. Спокойной ночи. Под пристальным взглядом господина Рёга кивнул, даже попытался изобразить кривоватую улыбку и, понимая, что сейчас каждое слово будет играть против него, поспешно попятился к двери, ступая так, будто ноги ему не принадлежали – даже затылком он знал, что Йо-ка все еще смотрит. Его уход больше напоминал бегство, Рёга это понимал, но поделать ничего не мог: в голове все запуталось настолько, что даже дверную ручку он нащупал с трудом – только вывалившись в коридор, мужчина выдохнул и привалился лбом к прохладной стене, пытаясь найти силы, чтобы хотя бы дойти до своей комнаты. Неожиданно он понял, что было бы лучше, если бы Йо-ка снова начал кричать, снова свернул ему пальцы или швырнул в стену стеклянную пепельницу, чтобы та разлетелась на осколки – нет, сегодня Йо-ка смотрел на него с тревогой, он переживал, даже извинился за внезапность постановки. Рёге казалось, что он разлетался на осколки сам, он ощущал не вину, но какую-то подлость, как будто он предал Йо-ку, он ощущал себя облитым грязью, и вместо сна захотелось встать под душ и долго стоять под водой, смывая с себя следы чужого человека – проблема была в том, что этим человеком был Таканори. Спускаясь по лестнице, Рёга вдруг снова начал смеяться – надрывно, едва выхватывая холодный воздух между новыми приступами хохота: на глаза выступили слезы, а он все никак не мог остановиться, понимая, что запутался во всем настолько, что разобраться самому не получилось бы уже никогда – в голове все смешалось, и Рёга впервые не мог сказать, что он чувствует. Вину – потому что развлекался с человеком, ставшим одержимостью его Йо-ки. Смятение – потому что он не изменил Йо-ке, а предал его гораздо сильнее, он едва ли не воткнул нож в его узкую спину, вогнав его прямо между лопаток. Страх – потому что Йо-ка продолжал падать все дальше, и, кажется, что его падение сможет остановить лишь столкновение с землей. Столкновение с летальным исходом. *** Сидя в своем кресле, Йо-ка устроил голову на столе, бессмысленно глядя куда-то в сторону остекленевшими глазами – желанное опьянение не наступало, отчего мысли были предельно чисты: он различал все их оттенки, даже чувствовал на вкус. Было горько. Воспоминания не стирались, Йо-ка в подробностях помнил детали сегодняшнего дня, вчерашнего – он даже знал, что будет завтра, послезавтра и через месяц: границами выступало лишь время, чертовы часы, а с ними он давно не ладил. Йо-ка не мог понять, зачем ему было дано столько чувств, как они все влезли в его сердце: казалось, что это сердце давно испортилось, хотелось вынуть его, оставить дыру в грудной клетке, истекать кровью, но только не чувствовать вкус этих мыслей. Йо-ка выпрямился в кресле, не глядя нащупав в ящике стола упаковку Ксанакса – еще целая. Одна капсула, вторая, третья – на четвертой хозяин поместья замялся, неуверенно теребя в руках упаковку, но затем все-таки вытащил еще одну таблетку. Отложив пачку в сторону, Йо-ка немного посидел, не шевелясь, он вслушивался в тишину, пытаясь различить хоть какие-нибудь звуки: его поместье молчало, оно давно было мертво. Тогда мужчина выдавил пятую капсулу и проглотил всю горсть сразу, запив ее холодной водой – таблетки еще застряли где-то в горле, а запоздалый страх стиснул запястье: Йо-ка впервые так сильно увеличил дозу. Ни одно средство не действовало быстро, всегда приходилось мучительно ждать, и Йо-ка поставил прямо перед собой настольное зеркало – он любил всматриваться в свое отражение, разглядывать каждую черту лица по отдельности, пока глаза не уставали, отчего картинка становилось размытой: тогда все сливалось, он уже не узнавал себя, и от этого головная боль чуть отпускала. Сегодня отражение было особенно четким и смотрело на него с разочарованием, если не с отвращением – его двойник в зеркале вызывал только сожаление. Глядя в пустые глаза, Йо-ка попытался понять, что напугало Рёгу – да, сегодня Рёга был напуган, насторожен, зажат, и хозяин поместья заметил это, хоть и не подал виду. Йо-ка грустно усмехнулся. Он докатился до того, что единственный близкий человек шарахался от него, Рёга не знал, чего ожидать, он готовился к наказанию, готовился к пытке, и Йо-ка это понимал – от этого ощущать самого себя становилось невыносимо. Страшнее всего было, что и сам Йо-ка боялся, он уже не контролировал себя, он стал самым близким своим врагом, он не мог понять, что с ним происходило. Навалилась невыносимая усталость, такая сильная, что даже сидеть удавалось с трудом – слишком много событий для одного дня, слишком много чувств, слишком много взглядов: Йо-ка вспоминал, как стоял на крыше фуры, и весь мир распластался под его ногами, все подчинялось ему, все затравленно ждали взмаха его руки, чтобы исполнить приказ. Даже сейчас Йо-ка чувствовал это величие, власть и непроизвольно улыбался, ощущая, как тело бросает в холод, буквально швыряет на лед, отчего по позвоночнику проходит мелкая дрожь. Внимания было слишком много, все взгляды были прикованы к нему, в чужих мыслях был только он, и Йо-ка ощущал себя настолько опустошенным, что хотелось отобрать у незнакомцев куски себя, вернут все на место, собрать свою личность заново. Некстати вспомнился Тсузуку – то, как он вбежал в кабинет, как смотрел на него горящими глазами и молчал, пытаясь решить, не совершил ли он ошибку: сомнение делало парня взрослее, придавало ему серьезность, и Йо-ка не мог не признать, что в тот момент, в Токио, несмотря на удивление, невольно засмотрелся на эти острые скулы, хоть и не показал вида. Тсузуку был единственной деталью в его плане, которая пошла не по намеченному пути. Тсузуку не должен был ничего знать, не должен был услышать о готовящемся нападении – все должно было быть спонтанно, этот элемент должен был стать неожиданностью, но из-за нелепой случайности Тсузуку стал невольным участником этой игры. Всю обратную дорогу Йо-ка думал только об этом человеке, он пытался раскусить его мотивы, влезть в чужое сознание до боли в собственной голове, но ничего не выходило: больше всего на свете Йо-ка ненавидел что-то не понимать. Почему Тсузуку сообщил ему о нападении, почему не промолчал, ведь о свержении диктатора он должен только мечтать, он должен видеть его смерть в самых сокровенных мечтах – вместо этого он «спасает» Йо-ку. Хозяин поместья пытался найти в его действиях скрытый смысл, обратную сторону, выгодную Тсузуку, но раз за разом врезался в тупик, отчего злился только больше. Йо-ку тряхнуло так сильно, что он едва не сполз со стула от сковавшего все тело льда: как будто внутри него все замораживается, перестает работать, и мужчина вцепился в ручки кресла, пытаясь унять эту дрожь. В этот же момент в голову пришла неожиданная мысль, и Йо-ка, придерживаясь стены, чтобы идти ровно, выглянул в коридор и подозвал охранника, отчего тот мигом сжался, опасливо приближаясь к мужчине. Выслушав его просьбу, тот кивнул и мигом рванул вниз, не желая даже оборачиваться, чтобы случайно не столкнуться с этими неживыми, пустыми глазами еще раз. *** Устало рухнув на шатающуюся табуретку, Тсузуку с вожделением уставился на тарелку с давно остывшей лапшой – в Токио про него, конечно, забыли, и эта лапша станет его первым приемом пищи с утра. Живот сводило, на кухне, где ему теперь разрешали есть, не было никого, свет был выключен, но Тсузуку не волновало уже ничего – есть хотелось так сильно, что в голове не осталось ни одной мысли: ни холода, ни кровавой расправы, ни даже Йо-ки. Тсузуку хватило целого дня, когда он в одиночестве просидел в одном из кабинетов парламента, подтянув колени к груди – он так и не решил, почему рассказал Йо-ке о нападении, почему так заволновался, когда понял, что диктатора могут убить: Тсузуку не хотел в этом признаваться, но где-то на самом дне души он знал, что, дай ему хоть десять шансов все исправить, он десять раз предупредит Йо-ку, десять раз вломится в его кабинет. Но сейчас думать об этом не хотелось. Тсузуку только взял во все еще холодные пальцы ложку, как вдруг дверь кухни резко открылась, и в луче света появился невысокий охранник – отчего-то он показался парню вздернутым, напуганным. Коротко бросив, что его немедленно ждет господин, мужчина мигом исчез где-то в недрах коридора, нервно оборачиваясь, будто кто-то мог его преследовать. Тсузуку с сожалением посмотрел на лапшу: живот стянуло так сильно, что он даже не почувствовал страха – просто поднялся на ноги и направился к лестнице, каждая ступень которой казалась непреодолимым испытанием. С трудом поднимая ноги, Тсузуку думал только о том, как сильно он устал, как вымотался за этот день – перед глазами до сих пор стояли разбитые, искалеченные улицы того, что когда-то носило гордое имя столицы. Наверное, он выглядел так же жалко, как и разрушенный холодным диктатором Токио, но Тсузуку было настолько все равно, что собственная апатия пугала: хотелось снова включить чувства, различить хоть что-то. Перед знакомой дверью Тсузуку замялся, вспомнив, как его сюда привели впервые – теперь казалось, что это было так давно, что воспоминания стерлись, потеряли четкость: тогда рядом с ним был Рёга. Парень очень надеялся, что он снова окажется тут, потому что находиться с Йо-кой один на один было просто невыносимо – это была еще одна изящная пытка, во время которой Тсузуку трясло, дыхание перехватывало, а слова срывались с губ невпопад. Открывать дверь очень не хотелось, и парень тянул время до последнего: рассматривал ручку в форме ящерицы, изучал свое отражение в блестящем черном металле, косился на сдавленное небо за окном – отсюда было непонятно, закончился ли жуткий снегопад. Когда Тсузуку все-таки чуть приоткрыл дверь, Рёги в кабинете не оказалось, а вот Йо-ка с раздражением заметил: – Если я говорю, что хочу видеть тебя немедленно, это значит, что тебе не нужно стоять перед моей дверью десять минут. Тсузуку ничего не ответил и только зашел в полутемное помещение, стараясь держаться ближе к камину, но хозяин поместья кивком указал ему на стул перед своим столом, и парню пришлось покорно сесть. В кабинете было прохладно, и Тсузуку, только чуть отогревшийся на теплой кухне, снова начал трястись, из-за чего ему пришлось стиснуть колени, чтобы дрожь была не так заметна. Йо-ка сидел прямо перед ним, он выглядел немного устало, будто осунувшись – даже во взгляде прослеживалось что-то вымотанное, хотя и поймать этот взгляд было не просто: зрачки хозяина поместья плавали, будто он не знал, что хочет увидеть. Пиджак Йо-ка снял, оставшись в одном черном свитере, и его пальцы недовольно постукивали по столу – в кабинете было так тихо, что этот звук отдавал Тсузуку прямо в голову. – Ты меня спас, – вдруг негромко заметил Йо-ка, убирая волосы с лица. – Спасибо. – Не знал, что в вашем лексиконе имеется такое слово. Тсузуку мгновенно прикусил губу, когда слова снова вырвались быстрее мыслей: Йо-ка усмехнулся и покачал головой, глядя на него как-то искоса – на мгновение парню показалось, что во взгляде хозяина поместья снова мелькнуло что-то озорное, но глаза Йо-ки были слишком пустыми, чтобы говорить о чем-то с уверенностью. Тсузуку чувствовал какую-то неловкость, он не мог перестать смотреть на сидящего перед ним мужчину, останавливаясь то на вытянутых пальцах, то на прямой переносице – каждый раз в Йо-ке было что-то новое, притягательное. Но этот Йо-ка отличался от того, что он видел сегодня днем: сейчас Тсузуку чувствовал что-то тревожное, нервное – как будто и сам хозяин поместья не может усидеть на месте. – Почему? Тсузуку был уверен, что услышит этот вопрос, он и сам задал себе его столько раз, что уже не мог выносить это сочетание букв, однако ничего, что было бы хоть немного похоже на ответ, так и не нашел – как можно объяснить что-то Йо-ке, если он не может разобраться с самим собой. Молчание затягивалось, и Тсузуку опустил голову, разглядывая стол хозяина поместья: стопка бумаг, пепельница, ручка, яблоко. Последнее так сильно выбивалось из общего вида, что парень даже сощурился, чтобы убедиться, что он не сошел с ума – да, на самом краю стола стояло большое ярко-красное яблоко. Оно казалось непривычно ярким, почти нарисованным, как в рекламе – Тсузуку снова вспомнил, как давно не ел, отчего рот наполнился слюной: с начала войны он вообще не видел фруктов. Парень попытался двинуться с места, перевести взгляд на что-то другое, но это яблоко притягивало его раз за разом, Тсузуку почти чувствовал этот вкус, представлял хруст. – Хочешь? – устав ждать ответ на свой вопрос, Йо-ка в недоумении приподнял бровь и покосился на забытое с утра яблоко. – Нет, – парень с трудом поднял голову, прогоняя наваждение: он знал, что этому человеку слабость показывать нельзя, а потому, вцепившись в собственное запястье для уверенности, произнес. – Я не знаю, почему сказал вам о нападении. Просто попытался представить мир, в котором вас нет, и… – И? – И не получилось. Тсузуку сказал последнюю фразу совсем тихо, почти не размыкая губ, и снова уставился на манящее яблоко, почти впиваясь в этот красный, растворяясь в нем – он не видел, но чувствовал, что Йо-ка сейчас сканирует его своим металлическим взглядом, въедаясь в самую душу. Бледные руки хозяина поместья все еще лежали на столе, и Тсузуку невольно посмотрел на выпирающие вены – глаза так устали от полумрака, что на секунду ему показалось, что из этих вен вот-вот должны распуститься цветы: мысли сводили с ума, как эти призрачные цветы, как побочный эффект. Тсузуку снова соскользнул на яблоко, представляя, каким вкусным должен быть первый кусок, он обязательно будет сладким и очень сочным – живот предательски заурчал. – Да съешь ты это яблоко, – не выдержав, Йо-ка чуть повысил голос, раздражаясь, что чужое внимание рассеивается, и ему достаются лишь редкие лучи. – Я не хочу, – упрямо повторил Тсузуку, уже скорее из принципа не желая принимать ничего из окровавленных рук этого человека. Собственная упертость пугала, и парень поспешно уставился на хозяина поместья, надеясь по его взгляду определить, в какой стадии раздражения тот находится, но лицо Йо-ки было настолько отсутствующим, что можно было подумать, что он его даже не слышал. Сегодня мужчина не крутил ничего в своих длинных пальцах, но Тсузуку все равно заметил, что те мелко-мелко дрожат, и Йо-ка, пытаясь скрыть эту дрожь, то кладет их друг на друга, то переплетает, то подпирает голову, оглядываясь по сторонам так, будто не понимает, где находится. От этой тревожности Тсузуку стало не по себе – эта рассеянность Йо-ки, его плавающий взгляд с перескакивающими мыслями пугали сильнее вспышек его гнева, сильнее его холодных улыбок, в которых фальшь мешалась пополам с цианидом, сильнее гипнотизирующего голоса. Словно почувствовав чужие мысли, Йо-ка вдруг улыбнулся – той самой улыбкой. – Продолжим нашу игру? – вдруг почти весело поинтересовался он, после чего, заметив недоумении парня, нетерпеливо пояснил. – Я задаю тебе вопрос, ты честно отвечаешь. Потом вопрос можешь задать ты. Тсузуку прикусил губу, ощущая смутное желание коснуться сережки в брови – вредная привычка, на которую он срывался всегда, когда начинал волноваться: Йо-ка начал свою игру давно, не спрашивая разрешения, а сейчас он предупредил его лишь ради подчеркнутой любезности. Тсузуку снова ощущал себя марионеткой, подвешенной на истертых веревках над заброшенной сценой театра – Йо-ка подбирался к нему все ближе, он кружил вокруг, с каждым разом уменьшая круги: еще немного, и жесткие крылья хищника коснутся щеки Тсузуку. Парень в очередной раз посмотрел на яблоко и кивнул, понимая, что его согласие здесь было лишь для вида игры, а не пытки – Йо-ка довольно хмыкнул. – Если бы тебе дали лишь один час, после которого ты умрешь, – вдруг уверенно произнес он, задумчиво глядя на собеседника. – Как бы ты его провел? Опустим реальность, опустим ограничения: ты можешь вернуться в любое время, с любыми людьми, в любое место. Тсузуку удивленно покосился на хозяина поместья – вопрос был странным, неожиданным, но и Йо-ка сегодня отличался от себя обычного: парень не мог уловить эту разницу, но чувствовал ее на интуитивном уровне. Вопрос был сложным, в нем наверняка был подвох, и Тсузуку задумался, понимая, что в голове осталась лишь пустота – час это много или мало? И с кем бы он провел его, если бы точно знал, что обязательно должен умереть: Тсузуку так погрузился в эти мысли, что на секунду даже всерьез поверил, что скоро все оборвется. Йо-ка ждал его ответа, сидя напротив, и парень заметил, что иногда его взгляд съезжал в сторону, отчего хозяин поместья морщился и мотал головой. – Я бы вернулся в детство. Чтобы мне было лет семь, и мы всей семьей сидели на кухне теплым летним вечером и ели что-нибудь вкусное. Мама бы иногда ругалась с Аюми, но они быстро мирились и смеялись, я бы смотрел на них и молчал, потому что стеснялся говорить при взрослых, а папа тайно передавал мне конфеты, пока они не видят. Тогда казалось, что так будет всегда, что ничего не изменится, и мы всегда будем вот так сидеть рядом в лучах солнца и весело шутить, – Тсузуку пугался своей искренности, пугался самых сокровенных воспоминаний, которые сейчас падали прямо на дно чужих прозрачных глаз, но все равно говорил, ощущая, как горло снова что-то сжимает. – А вы? Что бы сделали вы? – Я? – Йо-ка переспросил это так растерянно, как будто забыл о своем существовании: после этого он замолчал и сидел неподвижно так долго, что Тсузуку показалось, что ответа он не дождется уже никогда, но мужчина неожиданно хмыкнул. – Я бы попросил забрать у меня этот час, чтобы умереть поскорее. Слова хозяина поместья прозвучали так странно, что Тсузуку оторвался от разглядывания заветного яблока и снова посмотрел на Йо-ку, пытаясь увидеть его с другого ракурса – с ракурса человека, который только что отказался даже от часа перед смертью. Страшнее всего было то, что Йо-ка сказал это без всякого сожаления, без какой-либо обиды или грусти – он был абсолютно спокоен, он говорил о смерти, как о чем-то обыденном, будто умирал по нескольку раз в день. Тсузуку подумал, что со стороны Йо-ка выглядел как человек, который уже давно долетел до звезд, едва ли не коснулся их своими тонкими пальцами: сейчас же он казался тем, кто даже не вставал с колен. Тсузуку чувствовал смутное смущение за свою искренность, за то, что вытащил наружу самые сокровенные воспоминания, но теперь он понял, что, сидя напротив, они с Йо-кой медленно открывали друг друга, действуя опасливо, будто разбирая мину. Была его очередь задать вопрос, и Тсузуку понял, что узнать хочется так много, хочется спросить обо всем на свете, но слова не находятся, они ускользают от него: прямо перед ним неразгаданная тайна, человек, с которым можно проговорить до рассвета и не узнать ничего, а ему нужно было уложиться в один вопрос. Очень хочется спросить про родителей, нужно узнать, где они находятся, в каком они состоянии, живы ли они – Тсузуку боялся такой вольности, боялся услышать отказ, но затем вдруг понял, что шепчет совсем другой вопрос: – Почему вы носите линзы? Йо-ка рассеянно повернул голову, глядя на него если не с удивлением, то хотя бы с интересом – кажется, он тоже не ожидал, что парень решил узнать именно это. На какое-то мгновение хозяин поместья снова подвис, глядя куда-то перед собой, и Тсузуку все это время почему-то не шевелился, будто он попал под прицел этил ртутных глаз. Может, Йо-ка просто забыл про его вопрос, может, решил не отвечать – правила диктовал он, он мог и нарушить их, как ему вздумается: однако мужчина вдруг наклонился и поднес пальцы к лицу, осторожно касаясь глаз. В следующий момент линзы он снял. Не удержавшись, Тсузуку удивленно вздрогнул и даже подался вперед, чтобы убедиться, что ему не кажется – перед ним сидел все тот же Йо-ка, он почти не изменился, только теперь он устало смотрел на него глазами густого карего цвета с темными крапинами: радужку обрамляла черная каемка, отчего казалось что эти глаза что-то сдавливало. Зрачки Йо-ки были непривычно маленькими, едва различимыми, но когда их с Тсузуку взгляды столкнулись, те вдруг увеличились так сильно, что заняли почти всю радужку. Хозяин поместья оставил чужой вопрос без словесного ответа, но того, что он увидел, Тсузуку хватило – будто он заглянул гораздо глубже, увидел то, что показывают не каждому. А затем в глаза снова врезалось яблоко. – Съешь ты это чертово яблоко! Тсузуку не понял, в какой момент Йо-ка вдруг сорвался со своего места и навис прямо над ним, сжав фрукт в бледных пальцах так, что он завис прямо перед лицом парня – Тсузуку напрягся, ощутив этого человека так опасно близко. Сглотнув, он догадался, что Йо-ка не оставил ему выбора, что он снова загнал его в тупик, усыпив внимание и подобравшись на расстояние, когда убежать уже не выйдет. Внутри была такая пустота, что Тсузуку казалось, будто его желудок разъедает сам себя, отчего по телу распространялось жжение, как если бы внутри что-то горело – парень невольно потянулся за яблоком, но Йо-ка вдруг дернулся руку в сторону, насмешливо глядя на Тсузуку сверху вниз. В образе диктатора появилось что-то лукавое, ситуация его явно веселила, и в непривычно карих глазах засветились веселые искорки. – Не слишком уверенно ты добиваешься своего, – усмехнувшись, заметил Йо-ка, едва ли не с наслаждением глядя, как парень пристально следит за его руками. – Я был о тебе лучшего мнения. Хмыкнув, хозяин поместья вдруг с хрустом откусил яблоко, вызывающе склонив голову, после чего, зажав крупный кусок между губ, снова покосился на Тсузуку, дразняще хмыкнув – парень чувствовал, как рот наполняется слюной, как с ним издевательски играют, заранее зная о превосходстве в силе: это раздражало. Тсузуку даже не сумел понять, когда он вскочил со стула и, поднявшись на носочки, потянулся к лицу Йо-ки, выхватывая у него изо рта кусок – на мгновение они даже соприкоснулись губами, в этом он был уверен: в этот момент глаза хозяина поместья раскрылись чуть шире. Поспешно отстранившись, Тсузуку наспех разжевал сочный кусок, переводя дыхание: от собственной наглости сердце колотилось так, что вкус яблока даже не получалось различить – Йо-ка замер напротив, ошарашенно глядя на него и даже не шевелясь. Крупный кусок встал поперек горла: Тсузуку понял, что за эту выходку ему точно придется поплатиться, потому что когда Йо-ка превращается в такую ледяную статую, когда его взгляд становится битым стеклом, ничего хорошего ждать не приходится. Время не просто остановилось – оно исчезло, трусливо сбежало с этой планеты, решив, что такое безумие выносить просто не сможет: без времени стало неожиданно тяжело, потому что теперь было непонятно, когда же ждать ответный удар. А затем Йо-ка неожиданно откусил яблоко еще раз и даже чуть наклонился вперед: сознание отключилось, и Тсузуку инстинктивно потянулся за следующим куском – в этот раз хозяин поместья даже чуть подтолкнул его языком. Парень принял подачку, разжевывая яблоко, хотя вкус был уже не важен: гораздо интереснее было наблюдать за перепачканными в соке губами Йо-ки, его любопытным, играющим взглядом – в этом было что-то интимное, то, о чем вслух говорить не получалось. Следующий кусок был меньше, и Тсузуку отчетливо ощутил чужие губы, чужой влажный язык: Йо-ка снова подтолкнул яблоко к нему, и в этот раз парень не отстранился, а с хрустом раскусил фрукт, почти соприкасаясь носами с хозяином поместья. Внутри появилось странное чувство, оно вызывало дискомфорт и вместе с этим приятно тянуло – Тсузуку испытывал подобное впервые, и почему-то он был уверен, что Йо-ка это тоже ощущает. Он чувствовал запах хозяина поместья, он чувствовал его дыхание, резко отдающее спиртом, но не отходил, не разрывал этого испытывающего зрительного контакта: губы сохли от яблочного сока, но это уже не имело значения. Последний кусок они делили особенно долго, они перекатывали его языками, касаясь друг друга, и в какой-то момент Тсузуку, увлекшись, даже потерял равновесие, но Йо-ка быстро поддержал его, вцепившись в талию. Тогда же хозяин поместья в последний раз толкнул яблоко вперед, едва ощутимо скользнув языком по языку Тсузуку – тот сделал несколько шагов назад, боясь, что действительно не сможет устоять на ногах, и Йо-ка тоже привалился к столу, усмехаясь. Щеки горели, и Тсузуку не мог оторваться от мужчины – он притягивал еще сильнее, его тяжелые вздохи хотелось ловить, хотелось рассмотреть каждую деталь, начиная блестящими от сока, чуть приоткрытыми губами и заканчивая прищуренными глазами, зрачки которых так расширились, что радужки было почти не видно. Впервые Тсузуку ощутил на себе режущие кусочки чужого льда – они впивались в кожу, едва заметно царапая ее, они быстро таяли, превращаясь в холодные влажные капли, и в каждой из этих капель было беглое прикосновение Йо-ки, его дыхание. Тсузуку дрожал, но уже не от холода, а от чего-то нового, еще непонятного, и эта дрожь только усиливалась, когда хозяин поместья смотрел на него своим плавающим, особенным взглядом и усмехался, скрестив руки на узкой груди. В этом полумраке было что-то манящее, неразгаданное, и Тсузуку напрочь забыл о прошедшем дне, забыл о погибающем Токио и серых улицах – его сознание захватили два насмешливых глаза, которые сегодня он впервые увидел по-настоящему. – Спокойной ночи, Тсузуку, – Йо-ка вдруг кивнул ему на дверь и, как показалось парню, быстро подмигнул, приложив к губам чуть выгнутый указательный палец. – Будь осторожен со своими снами.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.