When I see you again?

      Рон пытается улыбнуться. Ему даже посмеяться хочется, ведь Фред и Джордж хорошо шутят, в этом им равных нет. Губы едва кривятся, но так и застывают на месте. И это выражение, почти безумное, почти забавное, так или иначе заставляет близнецов поёжиться.       В доме слишком тихо. Так стало после смерти Джинни прошлым летом. Она заболела по возвращению из поездки. Рон вспоминает, как она лежала, запрокинув голову. Волосы прилипали к её бледному лицу, по лбу стекала испарина, в уголках рта скапливалась розовая слюна. Её лихорадило достаточно долго. Мама сидела возле неё, смачивала тряпки и что-то пела. Кажется, это была колыбельная? Отец не мог находиться в душной комнате, постоянно выбегал из неё. Он был тих, говорил мало, как и всегда. Джордж рассказал им по секрету: когда отец выходил из дома после очередного приступа Джинни, то поднял глаза на сына, где плескались слёзы.       Близнецы старались шутить. Они приходили к Джинни постоянно, рассказывали ей истории. И она смеялась. Правда, смеялась. Резко и обрывисто, до хрипоты. И этот хрип, как рикошет пуль, прошибал насквозь грудь. Когда она умирала, то попросила позвать к себе Рона. Он пришёл быстро. Тогда она уже смогла приподняться и прошептать:       — Подойти сюда. — Рон нерешительно потупился на месте, и она рассмеялась: — Иди же сюда, братец, — Джинни протянула руку, которая дрожала. Рон ухватился за её влажные пальцы и присел рядом. Лицо у неё было восковым, вся она дрожала, как осинка. Может быть, ей холодно?       — Я умираю, Рон, — словно прочитав его мысли, произнесла она. — Мне холодно только поэтому.         Рон морщится; ему не нравятся её глаза. Они лишены влаги, слишком сухие. Лучше бы она плакала, — думается ему.       — Но я позвала тебя сюда не для того, чтобы жаловаться. Мне нужен Гарри. — Рон хочет что-то спросить, уже открывает рот, но она надсадно шипит: — Я хочу с ним попрощаться. Пожалуйста, Рон. Напиши ему. — Рон кивает; она пальцы тянет к его щеке. И ему провалиться хочется, когда она улыбается и говорит: — Мокро.       Рон ни разу ещё не плакал, как в тот день. Она умерла ночью, так и не дождавшись Гарри. Мама долго выла белугой, беснуясь возле тела своего ребёнка. Как волчица она впивалась ногтями в плечо собственного дитя, рычала, когда её пытались оттащить от тела дочери.       — Молли, отдай её им, — строго прогремел отец. — Они пришли похоронить её.       Мама смотрела на отца злобно, шипела:       — Я не отдам им собственного ребёнка! Никому не отдам!       Тогда отец беззвучно прошептал: «Протего», — между ней и Джинни оказался щит. Когда её тело унесли, мама долго кричала и плакала. Отец хотел её успокоить, но мама кидалась на него, вопила:         — Ты позволил им забрать мою девочку! Ты! Убийца! Убийца! Убийца!       Рон выходит на улицу. Смотрит на закат и думает, что всё плохо. Настолько плохо, что он даже не понимает, что происходит, почему мама кричит? Она ничего ни ест, ни пьёт. Не встаёт с пола, прижимает к себе свитер Джинни. В нём она и умерла. Его и сняли с неё, когда хоронили.         На спину ложится холодная ладонь. Рон вздрагивает и оборачивается на Фреда, который смотрит на него смеющимися глазами. И Рон мысленно задаётся вопросом — почему ему и Джорджу всегда смешно. Ведь повода для радости больше нет.       — Тебя отец зовёт. Есть новость. — Рон просто кивает. Говорить ему вовсе и не хочется, во рту слишком вязко. Когда он входит в комнату, то видит сжавшуюся в комочек маму. Рон уже делает шаг к ней, но отец предупреждающе сжимает его плечо.       — Что ты хотел сказать, отец? — холодно спрашивает Рон. Лицо у отца слишком усталое, он хочет сообщить что-то плохое. Это можно понять по его дрожащему подбородку и блеклым веснушкам.       — Гермиона... Она... Она пропала, — изрекает он. Рон слегка пошатывается, такое ощущение, что всё вокруг плывёт. Отец вовремя успевает схватить его, впиться ногтями в локоть.       — Ауч, — хрипло выдаёт Рон и хлопает ресницами. Всё вокруг ещё продолжает шататься, но на ногах стоять он может. Хоть что-то.       — Как пропала? Куда? — Отец говорит. Говорит, что она направлялась в школу, чтобы взять некоторые учебники, и не вернулась. Родители стали беспокоиться, написали письмо. Им написали, что Гермионы не было в школе вообще.       — Гарри... Знает? — почему-то имя друга, его возможная реакция на всё это, вызвало в его душе очередное содрогание.       — Когда он появится здесь, после твоего письма, я ему всё расскажу. — Он же появится, да? Рон хочет спросить это, хочет улыбнуться, когда отец скажет, что да. Но это лишь роскошь, нужно довольствоваться тем, что есть. Он уходит к себе в комнату и начинает зачёсывать волосы, перебирать свои вещи, в поисках приличной рубашки. Смотрит на себя в зеркало: на него глядят красные от усталости, но искрящиеся радостью, глаза. Сколько всего он расскажет своему другу! Начнёт с того, как тосковал, как писал письма, покажет ему их все, доставая заветную шкатулку из-под кровати. А потом они будут говорить о Джинни, будут сидеть близко к друг другу и думать, как же раньше было весело! Они обязательно вспомнят Гермиону, неотъемлемую часть их приключений. Может быть, Рон даже и заплачет, а Гарри будет успокаивать его, бережно прижимать к себе.       Эти мысли дали пищу для успокоения. Он спокойно мог находиться в комнате, где умерла Джинни, лежать на постели, где была она. Ему уже и не так больно, когда ему на глаза попадается поникшая мать. Она всё ещё обвиняет отца, воет белугой, но уже ест и может ходить. А когда она узнала, что к ним явится Гарри, то её лицо на миг засветилось, но это быстро прошло.       Мама старалась держаться. Ради оставшихся мальчиков. Папу она давно исключила из круга близких ей людей, окрестила его предателем. Фред и Джордж любили смешить её. Она улыбалась им, сидела в их кругу и тоже рассказывала какие-то шутки про свою молодость.       — Рон, иди к нам, — попросила мама, когда Рон проходил мимо их компании. Она протянула ему руку, которую он сжал, но не смог воздержаться от порыва, наклонился и поцеловал ладонь. Мама тогда этой же ладонью поглаживала его волосы, смеялась на шутки близнецов, однако, укоризненно шипела, когда они начинали издеваться над Роном. Это и нельзя было назвать издевательством, — думается Рону. Близнецы точно знали грань между такими вещами.       «Это лишь стёб», — говорили они, а Рон никогда бы не мог подумать, что так сможет сблизиться с близнецами. Они лишь и могли разрядить устрашающую обстановку, добавить краски в серую жизнь. Остальные отпрыски семейства только напоминали об этом. Перси писал им письма, все его строчки были пропитаны болью, но он не явился. Наверное, он думал, что всё ещё не прощён, но мама написала ему письмо и сказала тогда окружившим её близнецам и Рону:       — Он мой сын. Я люблю его, чтобы он не сделал.       Билл прибыл вместе с Флёр. Девушка тогда чмокнула Молли в щёку и сидела с ней, обнимая её лицо тёплыми ладонями. Слушала горькие речи и едва воздерживались от слёз.       — Чарли, когда узнал, чуть с ума не сошёл, — признался Билл. Рон заинтересовано повернулся к нему и спросил, где он? Билл ответил, что он в Хогвартсе, продолжает держать оборону. А не пишет, потому что боится, что перехватят.       — Я соскучился по тебе, — честно признался ему Рон, — и по Флёр. Вы чудесная пара.       — Ты был влюблён в неё, — зачем-то решает напомнить Билл и смотрит на Рона. — Сейчас что-то изменилось?       — Не что-то, а кто-то, — горько отвечает Рон и направляется в свою комнату. Он устало потирает виски и думает о Гарри. Где же он? Почему он не приходит? Придёт ли? Ему не хочется думать о нём так часто, но так выходит само собой. Он горит желанием увидеть друга, возможно, поплакаться ему в свитер. Рон любит его кашемировый свитер.       — Где же ты? — грустно прошептал он и взглянул в окно. Небо было чёрным, словно на нём боги развели войну. Войну за право уничтожить этот мир снова. Кто будет тем счастливчиком? Может быть, Арес? Или Аид? Так или иначе, они придут сюда. Совсем уж скоро. И тогда никто не сможет их остановить.