Пикардийская роза

      — Где она? — спросила графиня, оборачиваясь к вошедшему слуге. Глаза ее были мокры, ресницы слиплись от слез, губы дрожали, но голос поражал своей твердостью. — Нашли принцессу? Не молчите же, Реми!         — Маркиз ди Поза нашел, ваше сиятельство, — медленно ответил тот, зажигая свечи одну за другой и ничем не показывая, что видит слабость госпожи. — Я видел их у парадного входа. Если госпожа графиня позволит, маркиз дружески расстался с ее высочеством. Слуги, посланные вами на поиски, вошли в замок чуть раньше. Думаю, через несколько минут принцесса будет здесь.         — Можете идти, — бросила графиня гораздо более сдержанно, хотя все в ней ликовало от радости. Принцесса жива! Принцесса нашлась! Маркиз Родриго ди Поза, верный своей клятве, отыскал ее. Знает ли Мария Стюарт? Знает ли король? Знает ли королева? Графине казалось, что она отдала бы все, чтобы они не узнали о пропаже дочери.         — Аньез! — за дверью послышались легкие шаги, и в комнату стремительно вошла принцесса. Фрейлина вскочила с кресла и порывисто обняла подругу, от счастья забыв огромное расстояние, лежавшее между их титулами.         — Ваше высочество! — сказала она тихо, опомнившись, и с нежностью посмотрела на госпожу. — Я не знала, что и думать! Где вы были? Ради всего святого, где вы были! — голос ее наконец задрожал и надломился. — Отчего дофине пришло в голову сыграть в прятки! Отчего я послушалась ее и не пошла с вами! Я никогда не прощу себе этой ошибки!       Она опустилась перед принцессой на колени и закрыла лицо руками. Елизавета, еле слышно ахнув, быстро наклонилась к ней и ласково погладила по мокрой щеке, не говоря ни слова. Она прекрасно знала, что фрейлина казнит себя за оплошность, и должна была убедить Аньез в ее невиновности.         — О милая, добрая Шушут! — проговорила Елизавета, ласковым движением заставляя подругу поднять заплаканное лицо. — Встань. Мне так жаль, что я подвела тебя! Маркиз ди Поза помог мне выбраться из леса и вернул в родные объятия Фонтенбло. Он был так любезен, что проводил меня до парадного входа.        — Я так рада, что вы вернулись, ваше высочество! — воскликнула графиня, сжимая руку принцессы. — Я все глаза выплакала, представляя, где вы можете оказаться. Вы принцесса, сударыня, вы можете и не знать, что бывает с красивой молодой особой, оказавшейся далеко от дома без охраны.         — Не рассказывай мне, Аньез, — Елизавета улыбнулась, пытаясь скрыть страх, охвативший ее при этих словах, и присела у зеркала. — Лучше скажи, что ты доложила Марии Стюарт и матушке. Я знаю, что король дает сегодня бал. За нами еще не посылали?         — От его величества приходили пять минут назад, — ответила Аньез, расшнуровывая корсет принцессы и снимая с нее верхнее платье. Елизавета испуганно вскрикнула: опаздывать к королю считалось дурным тоном.         — Я сказала, что вы скоро придете. Что у вас болит голова и вы прилегли отдохнуть, — продолжала Аньез осторожно. — Мне пришлось соврать, сударыня. Я долго буду замаливать этот грех, но зато вы спасены. Иначе — о, я даже не знаю, что бы с вами было! Вас, невесту испанского принца, могли обвинить в распущенном поведении.         — Спасибо, Аньез, — произнесла Елизавета, оборачиваясь к подруге, поймала ее руку и прижала к груди. — Ты спасла меня от гибели. Тем более, — добавила она шепотом, — что я не смогла бы достойно ответить на обвинения двора. Я ведь не в состоянии солгать королю.        — Отчего же солгать, сударыня? — изумилась Аньез, доставая гребень и начиная мягкими движениями расчесывать длинные волосы госпожи. Дверь открылась и вошла служанка с новым платьем для принцессы. Графиня холодно, что так не походило на ее разговор с Елизаветой, обернулась к ней: — Можешь идти. Я сама обслужу ее высочество.        — Я не могу солгать королю, — повторила Елизавета печально, едва прислуга вышла. — Если он спросит меня прямо, что я делала в лесной чаще, я отвечу правду. А правда так страшна, Аньез! Я сгорю от стыда, узнай о ней двор. Ах, милая Шушут! Ты старше меня, старше всех моих фрейлин, и я люблю тебя, как родную сестру. Ты никогда не осудишь меня, не выслушав. Прошу, дай мне совет!        — Какой же, ваше высочество? — недоуменно спросила графиня. — Я ничего не знаю о жизни. Как могу я указывать вам?         — О том, что произошло в лесной чаще, не знает никто, кроме двоих, — сказала несчастная принцесса, закрывая пылающее лицо руками. — О, теперь я понимаю, что сделала! Я обнадежила бедного юношу, пообещав придти завтра в десять на опушку леса, забыв, что не принадлежу себе.         — Не пугайте меня, ваше высочество! — вскричала, волнуясь, графиня. — Вы знаете, больше всего на свете я люблю вас. И если кто-то покусился на вашу честь и вы не найдете в себе силы признаться в этом королю, то это сделаю я!        — Нет, Шушут, не надо! — Елизавета, не зная, что предпринять, чтобы успокоить подругу, стала поглаживать ее маленькие руки. — Ничего страшного не произошло.        — Но вы сказали, что встретили юношу, — перебила графиня сурово. Принцесса не обратила внимания на это непочтение. Она была слишком поглощена произошедшим, чтобы замечать подобные мелочи.         — Я действительно встретила там юношу, — проговорила она, кротко глядя на подругу снизу вверх. Правая рука графини с почти материнской нежностью перебирала волосы госпожи, пальцы левой переплелись с пальцами принцессы. — Он помог мне выбраться на опушку. Он рассказал, как ждет меня Испания, как любит меня принц. Вот только…        — Это был испанец? — быстро спросила графиня, и нотки гнева зазвучали в ее голосе. — Он чем-то оскорбил вас? Если это так, сударыня, подумайте хорошенько, прежде чем рассказывать мне. Я не смогу хранить тайну, порочащую вас, а отношения между нашими странами оставляют желать лучшего. Мы достаточно воевали, но, думается, Франция не задумываясь бросит все силы, чтобы отомстить за честь своей принцессы.         — Дон Карлос помог мне, Шушут! А я поняла, что люблю его! — истерически выкрикнула Елизавета, обнимая подругу за талию и пряча лицо в ее платье. Та застыла в ее объятиях, не смея поверить своим ушам. Казалось, даже молния, ударив ей под ноги, не смогла бы так поразить ее. Она молчала. Принцесса глухо рыдала, уткнувшись в мягкую ткань.       Только теперь она осознала, что наделала. Нервная, впечатлительная, она не была способна сдерживать свои чувства, а официальная дата венчания так и не была объявлена. Собственно, учитывая политическую обстановку, она даже не могла с уверенностью сказать, будет ли оно вообще. Конечно, и Лерма, и Альба не могли уехать ни с чем, однако положение дел могло измениться в любой момент.         — Не печальтесь, ваше высочество, — медленно произнесла графиня, мягко поглаживая принцессу по голове. — Мы непременно найдем выход. А пока давайте думать о хорошем. Разве плохо, что вы любите своего жениха? Вы боялись, что свяжете свою жизнь с незнакомцем, а теперь точно знаете, что будете счастливы с ним. Такая редкость, когда династический брак оказывается браком по любви!        — Мария и Франциск тоже любят друг друга, — возразила Елизавета несмело. Слезы кончились, хотя она и продолжала всхлипывать. — Ты хочешь сказать, что им тоже просто повезло? Не может же повезти нам обеим!        — Но кроме дофины и вашего брата существует еще пары, которым есть чем возразить вам, — осторожно сказала графиня, сворачивая испорченную грязью ленту и убирая в коробку. Она старалась избегать разговоров о короле, но сейчас этот аргумент был необходим.         — Не знаю, о чем ты, — проговорила Елизавета нахмурившись и несколько холодно. На самом деле, она прекрасно поняла скользкий намек, но не сочла возможным обсуждать личную жизнь короля, тем более, что эта тема подвергалась обсуждению слишком часто. Графиня молчала, потупившись.         — Идем, Шушут, — принцесса протянула фрейлине руку, ласково заглядывая ей в глаза. — Пожалуйста, прости меня. Ты должна понять: о моих родителях сплетничают все. Мне бы не хотелось, чтобы ты относилась к массе придворных.         — Да, ваше высочество, — графиня склонила голову, улыбаясь. Принцесса ответила ей такой же улыбкой. Фрейлина помогла ей надеть платье, зашнуровала корсет, оправила складки и почтительно присела, пропуская готовую госпожу вперед.       Темнота мало-помалу окутывала парк; воткнутые по краям дорожек факелы нещадно дымили, но теплый ветер быстро разгонял дым, умудряясь не погасить при этом огонь. Невдалеке слышалась музыка: праздник был в самом разгаре. Принцесса, сопровождаемая верной Аньес, шла молча. Обе они думали в этот час о своем. Елизавета вспоминала речи Карлоса, а графиня де Берси — славного маркиза, спасшего принцессу.       Она заметила его в первый же день, когда он, весь в черном, как истинный испанец, блестя серебряной цепью, загорелый, с тонкими нитями усов, переходящих в небольшую эспаньолку, вошел в числе свиты графа Лермы в тронный зал Генриха II. Статный, красивый, ладно сложенный, он держался столь независимо, что она, гордая, но набожная, поразилась этой дерзости, столь не похожей на поведение других испанцев, мрачных и суровых.       Правда, потом, когда граф Лерма представил его как друга принца, все встало на свои места. Разумеется, любимец Карлоса не мог быть заурядным человеком. А еще это окончательно подтверждало глупость Аньез: ей, сироте из обедневшей графской фамилии, невозможно было даже думать о маркизе, который, к тому же, был испанским грандом.       Но, так или иначе, она искренне симпатизировала маркизу, который, в силу своих обязанностей, каждый день проводил с принцессой и ее фрейлинами по несколько часов, помогая им изучать испанский. И чем больше времени проходило, тем сильнее было чувство, зародившееся в сердце Аньез.       И хотя он ни разу не выделил ее в разговоре, обращаясь к ней лишь дежурными любезными фразами, с каждым днем ей становилось все тяжелее сохранять спокойствие. Но она, прожив при дворе большую часть своей жизни, видела множество таких связей и прекрасно знала, что ни одна из них не может претендовать на успех. И ей оставалось просить Господа, чтобы он послал ей спасение.       Поздно ночью, когда ее служанка засыпала, она выходила, не зажигая свечи, в потайную комнатку, где стоял аналой, падала на колени перед статуей девы Марии и, беззвучно плача, стегала себя по спине кожаной петкой-шестихвосткой, пытаясь вымолить прощение за свой грех. Никто не знал об этом: утром она, вставя раньше служанки, успевала прополоскать сорочку в тазике для умывания и надеть чистую.