Оставлен за спиной Возраст Христа Обратной стороной Повернулась мечта Лежит на струнах пыль Ржавеет под окном Разбитый телевизор Ты сгладил все углы И жизнь твоя сплошной Проклятый компромисс Не вверх не вниз
Би-2 — Компромисс
Невероятно красивые, возвышающиеся окна. Такое странное чувство внутри: тревожно и совершенно не ясно. Тревога даёт о себе знать именно, скорее от не уюта по прибытию в «холодную» Москву (по сравнению с любимым Киевом и укромной, лучезарной Припятью). Такси уже успеет рвануть и исчезнуть за поворотом, но в салоне до сих пор останется запах кофе, доносившийся из стаканчика Костенко. И сейчас, также как и в машине, только заметно сильнее теребит этот несчастный стаканчик в руках, крутит-вертит, словно это помогает. Нет, скорее, правда помогает. Наверное, это всё из-за виновницы торжества, а может и из-за того, что пришлось встать ещё ночью, чтобы успеть. Он стал больше нервничать, позволять себе совсем расслабляться и давать волю этому, никак незнакомому прежде. Прошло столько времени с момента их встречи, но кажется, такое никогда не сможет забыться, стереться из памяти Костенко подобно сну. Через тёмные очки уже виднелась надпись чуть выше «Вход 3» на изумрудной ленте, к которой последовали чёрные туфли, постукивая каблуками. Стаканчик уныло полетел в урну, оставив после себя лишь аромат, а его хозяин уверенно зашёл в здание. Тут и регистрация, и контроль, и наконец сам зал ожидания. Поток незнакомых лиц каждую секунду менялся: все спешили, бежали, улетали или прибывали. Кто-то искал, а кто-то уже нашёл, кто-то ждал, а кто-то дождался. И лишь Сергей чувствовал себя как-то совершенно отчуждённо. Он, кажется ничего не терял, но ничего и не находил. Он следил за этими людьми, пытался прочесть их и ситуацию через эмоции или, естественную мимику, но не мог прочувствовать это. Потому что, наверное, не испытывал прежде. Просто не приходилось, как и не приходилось покидать ранее своего родного города. Пройдя каждый обязательный «пункт» и кажется, в сотый раз, показав все свои документы Сергей умиротворенно смотрит в окно иллюминатора. Сумеречное небо кажется, смешалось с белоснежными облаками, показав необычную палитру. Солнце уже зашло, а на его место пришла луна и точно, Сергей совсем скоро закроет веки, поддавшись ночи.***
Занавеска высоко поднимается, поддавшись прохладному апрельскому ветерку. Ни в одной комнате не горит свет. Кругом мрак, который нарушает лишь тусклый свет луны. Поздно, ни единого звука не доносится в комнаты, как это обычно бывает днём: девочки просто обожают классики, нарисованные яркими мелками. Где-то совсем близко раздаются звуки чего-то стеклянного. Какие-то заглушенные, словно специально, совсем трепетно и аккуратно. Замерев на кухне в положении стоя Сергей не может и пошевелиться — пытается понять откуда они раздаются. Но что-то подталкивает его идти. Просто вперёд. Никак это ветер, от которого стало ещё холоднее в этой кухне? И он мягкими шагами уже преодолевает коридор, показываясь в арке, которая граничила зал с остальными комнатами. Снова замирает и кажется, в этот раз уже точно надолго. На полу, в метре от мужчины сидит она. За образ говорят чёрные локоны, поблескивая под лунным светом и аромат. Ее парфюм, который он точно не сможет спутать. Сладостный, кажется, сравним с каким-то из цветов. Тех, что сидят в клумбах, когда Сергей наведывается на работу ранними утрами по пути с ними. Вероника собирает осколки разбитого графина в свои поблекшие руки. Успевает понять, что за ней кто-то стоит и в миг поворачивает голову назад. Застаёт Костенко и расплывается в улыбке. — Серёжа? — Пытается вглядываться в малахитовые глаза сквозь мрак. Сейчас никак больше не волновало, как сама она. «Как?» — Ты же поранишься! — взволнованным, томным шепотом проговаривает Костенко. — Пустяки. — ловко поднимается и подходит к Сергею. — Главное ведь, что я здесь? Черноволосая слегка засмеялась, лукаво, как всегда она это делает, улыбнувшись, разглядывает лицо капитана. Он же, как вкопанный, не шевелился и не верил, что он видит её, чувствует. Словно даже темнота не была препятствием, он без всяких проблем видит очертания её привычно, хрупкого лица. Даже сейчас, кажется, оно отдаёт тем румянцем, каким залилась еще там — в кабинете, на допросе у Сергея. Но в несколько мгновений всё в глазах Сергея начинает кружиться, а позже и совсем пропадать. Мрак беспощадно «глотает» всё, забирает на свою тёмную сторону, не оставляя мужчине больше не единой проклятой секунды возможности стоять около неё.***
— Уважаемые пассажиры! Наш самолёт прибыл в Нью-Йорк. Аплодисменты нашим незаменимым сотрудником экипажа!***
Небоскребы выстроились в ряды перед Костенко. Замкнув руки в замок, он посматривает в сторону и о чём-то думает. Прежний капитан теперь сидит в ещё одном своём кабинете, только вот, уже в совершенно чужой стране, времени и мыслях. Перед ним — двое подчинённых, вслушиваясь в слова командира, сидят напротив Костенко. Всё-таки что-то поменялось в этом мужчине. Но возможно, иллюзию создают новые тёмные костюмы, отглаженные точно так же как тот незаменимый атрибут — шоколадные, и совсем новая обстановка? — Всё поняли? —прежним серьезным взглядом одарил мужчин Сергей. — Ещё раз предупреждаю: удар по девушке — мало не покажется обоим. — Мы поняли, Сергей Александрович. — Вновь пробормотала парочка, добавив, — За парнем следить? — Нет, мне не он нужен. —помедлил с ответом командир. — Проследите только за его маршрутом.***
На небе начинают сгущаться сумерки, Покрывать все светлое. Кеды неряшливо шли по тротуарам одного из обычного двора в Америке. Вершинин держал в руках пакет со сладостями, который тянул из магазина прямиком в дом Вероники. Он знал, что она должна сегодня быть дома, ведь тренировки быть не должно. Его не раз расстраивало то, что она решила сменить их любимый фристайл на каратэ. Но всё её детство, что помнит парень, подругу тянуло именно к этому виду спорта и, кажется, что было спорить Паше, а особенно сейчас, когда её маленькая мечта поимела шанс на существование. «Нужно будет уговорить ее вернуться!», — проскользнуло у парня в голове в который раз, когда он поворачивал за очередным углом небольших кварталов. И каждый переулок или же, квартал напоминал Паше какой-то определённый кусочек жизни, когда тот навещал вместе со своими родителями семью Лоуренс. Это мог быть как праздник, так и обыкновенные выходные, когда появлялось элементарное свободное время. Такие моменты придавали Вершинину особое тепло, оно не было сравнимо с любыми остальными моментами из его жизни. Такие же светлые чувства были где-то подобны и семейным. С уверенностью можно сказать, что он был сильно привязан к Веронике. Он чувствовал её чем-то своим ещё где-то в глубине своей души и придавал этому значение наяву. Парень всё больше и больше погружался в свои мысли, но с тем, как он приближался к концу улицы он всё более замечал непонятный переполох совершенно тёмных силуэтов: лампы в фонарях этой улицы уже давно перегорели, а жильцам домов, кажется, не было до них дела. Улица уже с приходом вечера была поглощена мраком, но точно не любопытство Паши и единственная парочка рабочих фонарей. Он только быстрее стал двигать ногами и с каждым шагом становилось напряжённее: Вершинин смог разобрать до чёртиков знакомый голос, вскинув брови. — Что-то не ясное прозвучало в слове «отвали»? — Черноволосая сдерживала себя, произнося слова в спокойном тоне, но двое мужчин уже оказались под прицелом бездонных глаз. — Дама, — быстро проговорил один из них, переглянувшись с приятелем и было, уже противно усмехнувшись, — почему вы нам грубите? Паша помедлил в раздумьях, но уже близко подошел к мужчинам, мельком взглянув на Веронику и уже, успев точно убедиться в том, что это именно она. На несколько секунд замирает от удивления. — Парни, чего тут столпились? — Выпалил Вершинин с каменным лицом, добавив, — не пройти, не проехать! Троица в одно синхронное мгновение поворачивается и уставляется на светловолосого, но, кажется, удивление больше выдало себя на лице Вероники, чем это получилось у мужчин. Даже под светом уличного, почти работающего, фонаря глаза заметно блеснули и встретились с уже злыми пашиными. Девушке было совершенно неожиданно встретить здесь друга. — Нельзя, — отвечает ему незнакомец, приблизившись к парню почти, что вплотную. «Зря…», — проговаривает Вершинин уже про себя и вдруг меняется в лице. Сладости оказываются на ближней скамейке, рукав толстовки закатан, а мужчине прилетает удар прямиком в челюсть. Его большая голова в миг поворачивается и встречает алую линию, которая чётко выделялась на лице. А Паша, естественно, уже согнется пополам от удара в живот еще одного своего противника. Никак ринг с «Ах!», — но это уже от Лоуренс, которая сейчас хватается руками за широкие плечи друга, всё повторяя его имя. А они быстро зашагают, да подальше от этого места, но бросив вдобавок свои противные смешки. — Откуда ты вообще? — Вероника помогает светловолосому подняться на ноги, заглядывая в глаза, — я и сама… — Ничего ты не сама! — со своей обычной «заботливой» злобой в голосе говорит Вершинин, словив её взгляд, — и почему ты вообще в такое время не дома? — Я от Ханны, — виновато звучит. Усмехается, проводит пальцем по всей длине губы задумчиво, вслушиваясь в каждое слово, доносящееся из наушника: хорошо поработали парни — ещё один жучок снова на Вершинине. В машине витает запах американо, который тут же заставляет вспомнить о приезде в город. — Не испытывай мои нервы, Вероника Лоуренс! — шепчет Паша, обнимая девушку и кривясь — где-то в поясе боль не утихала. Как говорят: «Миссия выполнена!» Сергей провожает парочку взглядом, показалось, уже не совсем радостным, заводит машину и наконец выезжает. Скорость растёт, а с ней всё сильнее дует ветер из приоткрытых окон. Вечера здесь прохладные, но сейчас в машине как никогда было невыносимо душно. Широкая рука подпирает щёку, малахитовые глаза внимательно следят за дорогой.***
В самой кофейне было невероятно уютно: она же должна подобать тысячам таких же, вписавшись в эстетику. Да и снаружи она выглядела неплохо. Особенно красиво выделялись круглые лампочки, захватившие все помещение, осветив тёплым светом. На доске мелом был начерчен прайс и множество английский надписей, а-ля: «new», «sale». Сергей замечал каждую мелочёвку, ведь сейчас она играла роль. Он здесь только чтобы проверить ещё одну, но уже самую важную мелочь. Костенко окружают, кажется, десятки парочек, усевшись за двойные столики. Они мило перешёптываются, заливисто смеются и неловко краснеют. Румянец так и расползается по щекам девушек, беспощадно выдавая всю бурю эмоций, что кружила в их головах. На дне плавает остывший эспрессо, дожидаясь своей очереди. Но мужчину совершенно не трогают парочки, сейчас самое важное— две девушки напротив: Вероника и Мелони, это её подружка. Он следит за каждым движением, шорохом. С упоением. И это кажется, именно сейчас, как будто совершенно знакомое чувство. Он даже успел смириться с тем, что это чувство теперь всегда будет его преследовать, как только он взглянет на до чёртиков знакомое лицо.Его взгляд был, казалось, прожигательным, до того, как он изучил каждый чёрный локон.Настолько же чёрный, как ночное небо. Мрачное, загадочное и пленящее. Пленящее на самом деле, с каждым разом возрастающее с тем, как он проходит очередное испытание. И проходит его только для того, чтобы всё было как по плану или, как говорят, маслу. Ему нужно только это. Для того, чтобы поддержать гармонию со всеми вытекающими. Сергей в один миг приподнимает руку, бросив внимательный взгляд на стрелки часов. Их положение заставило вскинуть светлые брови и, сделав быстрый глоток, подскочить. Мужчина оставляет парочку купюр, кивнув официанту с улыбкой — кофе и вправду был замечательным. Костенко, захватив пальто, уже через несколько шагов оказывается у выхода. Пропускает худощавого парня вперёд и только потом выходит из кафе. Выдох. План сделан. Осталось найти только того, кто похвалит и можно будет официально объявить себя счастливым. Но это шутки. — Паша? — удивлённо приветствует друга Ви. — Он самый, — «подтверждает» Вершинин, кажется, улыбаясь во все тридцать два. — Нам нужно спешить — в Центральном уже началось представление. — Представление? — уже обе восклицают. — Ах, если бы у меня было время объяснять! Девушки синхронно вскочили, подходя к ближней вешалке. Кудряшки Мелани так и скачут, непослушно, бросаясь в разные стороны. Да и сам образ Мел был каким-то небрежным. Но это только придавало ей очередную веснушку и, вроде забавности. Солнечная усмешка всегда нелепо расползалась по светлому лицу. От неё даже в пасмурную погоду Нью-Йорка веяло теплотой, особой. Вероника дотягивается до пуховика и, одев уже ищет свой шарфик. Паша теребит пальцами по деревянной вешалке, двигаясь пальцами к её верхушке. Пара пальцев уже «подбегает» к чему-то пушистому, моментально хватая его. Взяв за концы белоснежный шарф, Вершинин перекидывает его через черноволосую макушку, делает крупный узел и легко продолжает тянуть за его концы в свою сторону. Светловолосый встречается взглядом с Вероникой и теперь он может прочитать в них растерянность. Именно это чувство. В какую-то секунду губы парня соприкасаются с губами Ви. Очень нежно, почти невесомо. В этот момент Паша неожиданно для себя заключил, что они настолько же хрупкие, как лепестки розы. Поцелуй в слегка приоткрытые губы, неагрессивный и не напористый. Движения совершенно неспешные, казалось, что сейчас в кофейне только они и больше никого, совсем. Даже Мелани вылетела из головы, которая сейчас с удивлением бегала глазами по парочке. И как не старались Паша с Вероникой перевести всё на полное спокойствие: стуки сердец заглушали все звуки, учащались с каждой секундой. Парень, даже через тяжесть, поднимает веки и вежливо отстраняется с той же нежностью, которой прикоснулся до мягких губ. Взгляд полон томности, даже слегка какой-то затуманенный. Не сказать, что Вероника была удивлена настолько же, как и её подружка. Скорее, она даже ожидала такого от Паши. Облизнув губы, Лоуренс блестящими глазами остановилась взглядом на свитере. Улыбнулась и прижалась к груди. Костенко шагает по дождливому НЮ, как-будто в поисках. Всё время смотрит по сторонам, словно выискивая. И словом, на душе было так же пасмурно. Да, он выполнил то, что должен был, но разве это действительно ему доставляет удовольствие? Скорее всего нет. Особенно неприятно запечатлелся поцелуй, который мужчина успел заметить через огромное окно, напоследок, уходя. И ведь знал об этом, но как-будто кто-то взял его голову огромной кистью и показал то, что действительно было тягостно. Капитан даже не задавался больше никакими вопросами, ведь всё и так было ясно. Шагая по переулкам, Костенко вдруг словил себя на том, как символически он также шагал по Припяти, после очередной смены домой. Тогда его так же преследовали малосимпатичные мысли, загружая и без того загруженную голову. Должно быть он и вправду сейчас бродил в поисках, в поисках солнца. Забавно, но иногда даже таким сильным людям нужен лучик.***
Один миг — и ты уже в совершенно другом времени. Назвать это фантастикой, значит никак не назвать. И вот ты стоишь, а перед тобой лишь большая рама с приоткрытой форточкой, которая развивала тюль, до чёртиков знакомую тюль. Только вот секунду назад через неё просвечивались лучики вечернего солнца, а сейчас — лунный свет и усыпанное яркими звёздочками ночное небо. Приглушенный шаг, раздавшийся сзади заставил действительно испугаться. Замерев и уже будто не дыша, она боялась шелохнуться. Ещё один, тюль развивается ещё больше, превращая кончики в множество волн. Страх охватил всё тело, пробежавшись мурашками по спине. Чёрные, как сегодняшняя ночь, глаза забегали по комнате. А дальше всё пошло в совершенно бешеном ритме, спешном. Слышно только, как поднимается и ставится прямо за спиной стул: его ножки слегка задели колени девушки. Широкие ладони хватаются за плечи девушки, опуская. Лоуренс плюхается на стул и чувствует эти же ладони снова, но уже на запястьях. Они резко взмывают вверх и заламываются за спинкой стула. Больно до: «Ай!» Кисти безжалостно заключены в тёплой руке. Вероника всё дёргает их, пытаясь вырвать, но с этим ей было только больнее. Вторая рука вдруг находит этот злосчастный канат, помогает первой завязать крепкий узел. Костенко, усмехнувшись подходит к девушке, повернувшись к лицу. Приседает и с чувством, полным надменности разглядывает гневное лицо под лунным светом. — Веди себя хорошо, — подмигнув малахитовым глазом, проговорил Серёжа.