Мемуары феи

      Первое утро, как это часто бывает, выдалось самым тяжёлым. Её растормошила прислуга с первыми лучами солнца. Шея и поясница невыносимо болели после жестокого сна едва ли не на голом полу, и в довесок в комнате для слуг гуляли сквозняки.       Лил дождь. Вода стекала по дощечкам террасы, размывала почву подле садовой дороги, капала с черепичной крыши в переполненный фонтанчик. Было холодно и сыро.       Озябшей Музе принесли пыльные туфли на деревянной платформе и тёмно-серое кимоно в синюю крапинку, какое было у каждой прислуживающей в окейе женщины. Помимо неё, в комнате для слуг спали две кухарки и одна обычная служанка. Мичи жила в основном помещении дома вместе с секретаршей госпожи Наоко.       С трудом удерживая равновесие на специфической жёсткой обуви, Муза прошлёпала по грязи через сад в уже знакомый коридор. Мичи её подгоняла, как всегда — своей клюкой.       — Ходишь как беременная утка, — ворчала она. — Ничего, скоро привыкнешь. Маленькие феи привыкли надевать похабные тряпки не понять из какой ткани. А потом кожа вся в прыщах! Себя не жалко? Непутёвые девчонки.       В груди Музы нарастало раздражение. Повернуться бы и как заткнуть старую перечницу, которая сама не знает, о чём говорит! Но она лишь скрипела зубами и старалась не поскользнуться на размокшем дереве.       Со вчерашнего молчаливого обеда с папой у неё во рту и маковой росинки не было. Но со всех сторон сыпались указы. Всё утро Муза потратила на протирание пыли с окон, столов и плафонов ламп. Незнакомый дом казался больше, чем был на самом деле, она часто боялась зайти не туда или заблудиться в коридорах. Всё вокруг выглядело удивительно утончённым, таинственным и изысканным. Мичи ругала её за медлительность, отчего Муза становилась ещё более дёрганной. Нервы сдавали, и она знала: до вечера она не выдержит и сорвётся. И тогда всему конец.       Мышцы рук тянуло болью, когда Муза таскала мешки с крупой в сарай. Она испачкалась в пыли, когда протирала вспотевшее лицо, и на щеке теперь темнела грязная полоса. Муза стояла на коленях на сырой земле и возилась с замком на сарае. С крыши за шиворот противно падали крупные дождевые капли. Иссиня-чёрные волосы феи взлохматились, один короткий хвостик был завязан ниже другого.       Послышался смешок.       Муза отвлеклась от тяжёлой работы, чувствуя, как вязкая земля пропитывает ткань треклятого кимоно. Синие глаза пытливо блестели, вглядываясь сквозь листву кустарников.       Смешок раздался вновь, справа. Муза обернулась.       Стройная Акайн, одетая в лёгкое пурпурное кимоно, украшенное белыми цветами сакуры, стояла возле фонтанчика. Она смотрела на испачканную и загнанную работой Музу и тихо посмеивалась в кулачок. Наконец гейша наклонила голову и улыбнулась одним уголком губ, бросила сливовую косточку прямо в каменную чашу фонтана, брезгливо потёрла пальцы о пальцы, избавляясь от липкой сладости, изящно повернулась и ушла в дом мелкими шажками, точно скользила по водной глади.       Завтракали они рисом, причем не таким, к какому привыкла Муза — зёрна были длинные и очень мягкие, хотя, возможно, виной служило то, что кухарка просто-напросто переварила рис. На вкус он тоже отличался о того, который был в противоположных регионах Мелодии — словно «пустой» и безвкусный. Но Муза была так сильно голодна, что проглотила немудрёную пищу за минуту. Другие служанки смотрели на неё со смесью изумления и презрения. Возможно, потому, что даже палочки у них принято держать по-другому.       Мичи сыпала проклятьями, гневно стуча клюкой по полу. Время перевалило за полдень, а Муза ещё не закончила с мешками.       — Пора уже столы воском натирать, а ты всё возишься! — возмущалась одна из кухарок, когда Муза проскочила мимо неё в сарай. — Ох, чему учат сейчас девок в этих школах… — она сокрушённо покачала головой.       Но таскать мешки дальше не пришлось. Открылись двери недалеко от террасы, и в саду появилась немыслимой красоты женщина, сопровождаемая хмурой Мичи.       Муза неуклюже поднялась, отряхивая кимоно, но толку от этого было мало — оно сильно испачкалось за полдня.       Женщина, шествующая впереди Мичи, источала едва заметное серебристое свечение. Но, наверное, это была лишь игра света или разыгравшаяся фантазия Музы.       — Ты неаккуратна, — тихо сказала женщина, подойдя к ней ближе.       Насыщенно-карие глаза пытливо смотрели на поникшую Музу. Лицо женщины имело сердцевидную форму, а губы были розовыми и полными. Муза не бралась сравнивать её с Акайн: их красота была слишком разной. Черты лица имели некую миловидную мягкость, даже высокие скулы и впалые щёки не ожесточали его. Тёмно-каштановые волосы были уложены в высокую элегантную причёску, несколько прядей свисало вдоль лебединой шеи.       Музе вдруг стало страшно некомфортно в обществе этой женщины. Она украдкой взглянула на свои обгрызенные ногти, под которые забилась грязь, и спрятала руки за спину.       — Меня зовут Казуми, — всё так же тихо и спокойно проговорила женщина, не отводя проницательного взгляда. — И я буду твоей старшей сестрой.       Она резко повернула голову, и Муза успела увидеть ухмыльнувшееся личико Акайн, которая смотрела на них из окна спальни наверху. Ставни захлопнулись.       Мичи покачала головой.       — Это — Муза, — представила она её. — Любит дерзить и, что называется, медленно соображает.       Гнев вскипел в Музе.       — Наша Джун не способна дерзить, но зато она совсем не соображает, — Казуми ласково улыбнулась Музе. — Лучше уж медленно. Нам нужно поговорить в другом месте.       Она пошла дальше по садовой дорожке, и Муза поняла, что нужно идти вслед за ней. Мичи проводила новую служанку обеспокоенным взглядом.       — Кто такая Джун? — почти выкрикнула Муза в спину своей «старшей сестре». Что это, чёрт возьми, значит?       — А ты и вправду несдержанная, — с насмешкой в голосе заметила Казуми, даже не обернувшись.       Муза сверлила взглядом её кимоно бледно-розового цвета. Ничего не объясняют, только критикуют и обзываются!       Она споткнулась о неровный камень и ушибла коленку. Тяжёлая сандалия слетела с ноги и упала в грязь той стороной, куда просовывают ступню. Проклиная всё и вся, Муза стукнула кулаком по дорожке и зашипела сквозь зубы, поднимая к лицу раненую ладонь. Кровь сухим бордовым пятном застыла на шершавом камне.       Мутная пелена слёз застлала глаза. Губы задрожали. Ещё мгновение, и Муза взвоет и заревёт, надрывая горло. Всё не так! Всё паршиво и мерзко!       Она баюкала пульсирующую болью руку, раскачиваясь из стороны в сторону. Босая нога заледенела на шершавых камнях.       Грациозная рука с тонкими длинными пальцами и беленькими ногтями появилась из ниоткуда, словно кто-то с небес протянул её неудачливой, обиженной, потерянной Музе. Она подняла уставшие глаза на возвышающуюся над ней Казуми.       — Ты упала?       — Да, — прошептала Муза.       — У тебя идёт кровь?       — Да…       — Думаешь, это худшее, что может с тобой произойти?       Вопрос застал Музу врасплох. Она не нашла что ответить.       — Падение — лишь полбеды. Худшее — это не суметь встать.       Муза поджала губы и проглотила рвущиеся наружу рыдания. На душе вдруг стало так тяжело, так гадко…       Она робко протянула руку, и их с Казуми ладони встретились. Утончённые пальцы, покрытые мягкой пудрой, обхватили её, грязные и потные, и потянули вверх. Муза поднялась на ноги, неотрывно глядя в бездонные карие глаза гейши. Та улыбнулась, кивнула на брошенную в грязи сандалию, развернулась и пошла.       Как завороженная, Муза выпрямилась, подхватила сандалию и, не надевая на ногу, торопливо зашагала следом. Её привели к уже знакомой террасе, на которой вольготно развалилась толстая кошка черепаховой расцветки. Муза чуть на неё не наступила. Казуми не оборачивалась, а продолжала ступать впереди, как неуловимый прелестный призрак в розовом кимоно.       Когда они оказались возле комнаты, из которой вчера вечером выходила Акайн, Казуми остановилась в ожидании. Муза тоже.       — Почему стоишь? — наконец спросила Казуми тем же спокойным голосом.       — Я не знаю, что мне делать, — вдруг честно призналась Муза, отводя взор.       — Ты никогда раньше у нас не была, правда? — Кивок. — И никогда даже не слышала о гейшах?       — Откуда мне знать! — взвилась Муза. — Никто ничего не объясняет. Чувствую себя… полной дурой.       Казуми усмехнулась.       — Я здесь для того, чтобы всё тебе объяснять. Но для начала ты должна научиться элементарному. У нас в обязанности служанки входит стояние на коленях и открытие дверей, когда гейше или хозяйке нужно войти. Пока что ты служанка. Но мы это исправим. Ты ведь не хочешь каждый день пачкать некрасивое кимоно, таскать тяжести, убираться по дому и прислуживать Акайн?       Музу охватил ужас. Что угодно, только не это!       Так она познакомилась со своей старшей сестрой. В окейе госпожи Наоко были три работающие гейши: Казуми, Акайн и её младшая сестра Джун. Пока что она была прикована к Акайн и называлась майко, гейшей-ученицей. Казуми такая несправедливость возмущала, она настаивала на том, чтобы у неё тоже появилась воспитанница.       — Начнётся настоящее соперничество, — объясняла она, усадив Музу возле зеркала. — Скоро госпоже предстоит выбирать наследницу. Я более преуспела. Но у Акайн перевес — их двое. Джун — верная собачка, заглядывающая в рот этой змеюке. Она будет вертеть ею, как душе угодно.       Затаив дыхание, Муза слушала откровение дальше.       Смоченная целебной мазью ткань опустилась на стёртую рану на руке. Муза скривилась. Щиплет.       — Если окейя отойдёт дурочке Джун, мне конец, — с пугающей мягкостью в голосе подытожила Казуми. — Ты здесь ради денег. А я хочу сохранить прежнюю жизнь.       — Что от меня требуется?       — Ты должна затмить Джун. Госпожа тебя не станет делать наследницей, ты чужая. И она выберет меня.       Муза нахмурилась, между бровей залегла морщинка. Казуми тем временем сняла с огня кастрюльку и вылила бледно-зелёное содержимое в глубокую тарелку. Запахло горькими травами.       — Как я могу затмить обученную майко? Меня ничему не учили!       — У нас мало времени, — терпеливо кивнула Казуми, добавляя в тарелку нечто тягучее и золотистое из своего флакона. — Пока волосы будут отрастать, ты должна обучиться нашему ремеслу.       — Я не смогу, — голос звенел от досады. Муза яростно ударила кулаком по подушке. — Я ничего не умею! Вдруг не получится?       — Тогда ты останешься ни с чем и задолжаешь госпоже Наоко. А я окажусь на улице, — Казуми внезапно стала до дрожи серьёзной, её ласковые глаза метали молнии. — У нас нет выбора.