Мемуары феи

      У Музы второй день был жар и тряслись руки. Она чувствовала себя выпитой до дна и смятой от того, что из неё выцедили последние капли жизни. Клиенты шутили, смеялись, пожирали её влюблёнными взглядами, а она брела среди них, разбрасываясь поклонами, кокетливыми улыбками и комплиментами.       Вернувшись из уборной, Муза прислонилась к большому фигурному зеркалу в коридоре. Доносящиеся из зала выкрики, звон чашек и хохот раздражали слух.       — Ты сама не своя, — обеспокоенно произнесла Казуми, когда нашла её. — Что болит?       — Всё…       — Иди домой и поспи. Не хватало ещё, чтобы ты тут в обморок упала.       — Им бы наверняка это понравилось, — стрельнув злым взглядом в сторону дверей зала, пробурчала Муза.       За лицезрение беззащитной юной гейши, потерявшей сознание и упавшей им в ноги, многие бы заплатили двойную цену.       Казуми посуровела.       — А мне бы — нет. Найми извозчика, — она вложила в холодную и влажную руку Музы медную монету, зная, что бывшая майко бережёт свои деньги так, словно обделена ими, в страхе перед неуплатой долга. — Скажи госпоже Наоко, что отравилась. В молодости она подхватила кишечную инфекцию и месяц не могла выступать, она поймёт. Если утром тебе не станет лучше, вызовем врача.       Муза подчинилась.       В своём кабинете госпожа Наоко, утопая в грелках-подушках, которые ей прописал врач, выпускала дымные кольца изо рта и лениво сообщала волеизъявление касательно имущества окейи. Муза притормозила в коридоре, затихнув.       — Общий дом наследует гейко Казуми как моя приёмная дочь. — После приступа влажного надсадного кашля хозяйка продолжила: — Семь процентов моих личных сбережений наказываю потратить на мои похороны. И пусть ими займётся старшая служанка Мичи.       — Наоко-сан, эта сумма слишком большая для похорон, — заметил нотариус, постучав кончиками пальцев по планшету с завещанием.       — Когда речь идёт обо мне, идиот, нет таких слов как «слишком большая сумма».       Задумчиво заправив локон за ухо, Муза поднялась по лестнице, краем уха успев услышать, как секретарша госпожи Наоко спрашивает у той, что делать с остальными деньгами на счёте. Музе не нужно было подслушивать ответ. Всё богатство старуха оставит для обучения и содержания всех тех, кто придёт под крышу окейи после её смерти.       «Дело гейш должно жить», — могильным голосом заявила госпожа Наоко однажды за ужином.       Последняя ступенька была преодолена, Муза остановилась, как вкопанная. Обтянутые рисовой бумагой двери их с Казуми спальни были небрежно раздвинуты.       Её ждала Акайн.       В шёлковом домашнем халате и неаккуратным пучком на голове, она сидела посреди комнаты и мешала тонким пальцем пудру в баночке. Поймав изумлённый взгляд Музы, Акайн широко ухмыльнулась, продемонстрировав прелестные ямочки на щёках, и отправила напудренный палец в рот. Муза скривилась. Ей и без того было дурно весь день.       — А на вкус ты такая же дешёвая, как и тогда, когда впервые здесь появилась.       — Что ты делаешь в моей комнате? — спокойно спросила Муза.       — В твоей комнате? — Акайн притворно вздохнула. — Много лет эта комната была моей, и маленькая несуразная фея не отнимет её у меня.       Музу передёрнуло. В последний раз феей её называл Ривен, и она пыталась забыть об этом, как о глупом сне.       — Покинь меня, — раздосадованная воспоминаниями, Муза возвысила голос и раздражённо указала на лестницу.       — Прекрасная Сумико, скажи, а ты знаешь, что бывает с гейшами, которые позволяют себе бесплатные интрижки с клиентами? — Акайн отвернулась от неё и принялась рыться в шкатулках.       На пол посыпались заколки, черепаховый гребень отлетел в сторону. Когда Акайн резко обратила свой взор на Музу, та невольно покачнулась. В блестящих звериной ненавистью глазах стояла страшная обида, а полные розовые губы растянулись в грустной улыбке. На короткое мгновение Муза почувствовала жалость к этой несчастной женщине, но потом сердце часто забилось в груди от осознания её слов.       — Джун видела вас. — Выплюнула Акайн. — Она видела тебя с ним. Как думаешь, что сделает госпожа Наоко, когда узнает?       — Ничего, — возвращая контроль над собой, равнодушно обронила Муза. — Я расплатилась за себя. И скоро уйду из окейи, к твоему вящему удовольствию. А теперь убирайся.       Муза сорвалась, резко дёрнув створки двери, так, что они громко стукнулись друг от друга. Музу трясло от едва сдерживаемой истерики.       — Ах, да! — притворно мило улыбнулась Акайн. — Расплатилась. Напомни, чем?       — Все мы используем эту валюту, — Муза с достоинством вздёрнула подбородок, её голос отдавал холодным гневом.       — Нет! — взревела Акайн, вскочив на ноги. Её лицо утратило утончённую красоту и теперь походило на звериную морду. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я!       Муза не успела ничего сделать, как Акайн в два шага пересекла разделяющее их расстояние и вцепилась ей в волосы, нагибая. Горячий шёпот, пахнущий спиртом и фруктовой гнилью, достиг уха Музы:       — Ты расплатилась им. Он был моим. Я не брала твоего, слышишь? Я бы никогда не взяла… Нет. Ты — испорченная девка, забрала его. Все годы…       Кожу головы пронзала адская боль, Муза не могла распрямиться, Акайн утягивала её вниз. Из сказанных слов не было понятно ничего, и Муза испугалась, что соперница просто-напросто сошла с ума и сейчас в порыве ярости выдерет ей волосы, которые она с таким трудом здесь отращивала.       Почувствовав прилив сил, Муза вывернулась из захвата. Растрёпанная, испуганная, но не желающая отступать, она смотрела на взбесившуюся Акайн. Теперь они поменялись местами. Муза стояла посреди комнаты и была готова защищаться.       — Он принадлежал мне! — завизжала Акайн, пока её лицо умывали крупные слёзы.       Муза выдохнула. Вот в чём дело.       Иори-сан.       Сердце стиснуло ледяной болью.       «Кто-то довольствуется созерцанием красоты нашей прелестной Казуми, кому-то нравится наивность Джун, а кому-то нужно нечто большее, особенное. Только мне хватает смелости им это дать».       «Музе тоже смелости не занимать».       «Акайн, драгоценный камень в короне гейш!»       «Ваша Сумико заставила меня засомневаться в совершенстве Акайн».       Сцены бессвязным потоком пронеслись перед глазами. Обрывки фраз стучали в ушах.       — Вот почему… — прошептала Муза, сочувственно глядя на соперницу. — Ты… Ты делала всё, чтобы ему понравиться.       — И ты тоже!       — Он не заслуживает этого, — активно замотала головой Муза, твёрдо вознамерившись привести влюблённую гейшу в чувство. — Твоя репутация… Акайн, что ты наделала! Столько лет…       — Если бы не ты…       — Дело не во мне! — в сердцах крикнула Муза и схватилась за грудь. Дыхание перехватило, ноги сковало холодом. Стены комнаты закачались. Между ног зацвела острая боль, та самая, разрывающая её на части, когда Иори-сан, ради внимания которого Акайн плевала на законы гейш всю жизнь, распирал её изнутри, вбивался в лишённое души тело.       Музу затошнило. Она покачнулась, желая добрести до Акайн, прижать её дурную голову к груди и крепко обнять, дать волю слезам, но этому не суждено было случиться.       Её ударили наотмашь по лицу. Боль растеклась по щеке и губам. Рухнув на пол, Муза прижала трясущуюся руку ко рту и почувствовала на пальцах что-то липкое и горячее. Она не стала убегать и жаловаться госпоже. Будь на месте Акайн сейчас — она, а вместо Иори-сан — другой человек, она бы тоже не смогла смириться. Нет, она бы в молчаливой скорби сбросилась с моста, но Акайн выбрала идти другим путём. И пускай.       — Прости меня, — тихо произнесла Муза, медленно пытаясь встать. — Если можешь, прости, пожалуйста…       Она изначально увидела в ней ровню. Она боялась. О, боги, как она боялась, что своеволие и задор Музы не исчезнут.       — Я не хотела… Я бы никогда… Если бы я знала… — шептала Муза, но в глубине души понимала: ничего бы не изменилось.       Они приходили сюда белыми листками бумаги, из которых умелые руки мастерили кораблики, сгибали стороны, подрезали углы, покрывали лаком, а потом пускали по течению, отправляя на милость судьбе. И если клиенту Муза понравилась больше, чем Акайн, несмотря на годы её трудов и жертв, то здесь ничто не могло изменить его решения.       — Думаешь, что можешь лишать Джун окейи?! — зарычала Акайн и ударила Музу ногой в плечо. — Она мечтала о доме! О собственном доме! Зачем ты всё испортила?       — Я не хотела! — потерянно завизжала Муза, обхватив голову и прикрыв уши.       — Нет, ты хотела!       — Я хочу домой! — неожиданно для самой себя выкрикнула Муза.       — Х-м-м, домой… — не скрывая издёвки, задумчиво повторила Акайн. — А зачем тебе домой? Его там уже нет. Давно нет. Он теперь здесь, — не отрывая взгляда от ошеломлённой Музы, она повела руку по голой ноге под края шёлкового домашнего халата. — Он там будет чаще, чем в твоих снах. И не смотри так на меня, идиотка! Это мужчины, им плевать, с кем! Они покупают нас, а дальше — не их забота. Ты ещё не поняла?       — Есть исключения, — тихо, но твёрдо сказала Муза, поднимаясь с пола.       — Есть, — кивнула Акайн. — Ты не задумывалась, милая Сумико, почему это мы, а не они, сейчас готовы вцепиться друг в друга, м? Почему не Ривен и не Иори гробят свою жизнь, чтобы угодить нам?       Муза молчала, тяжело дыша.       — А я знаю ответ. Они бы не выдержали. Вся эта адская работа… Им не по плечу. Они слабые. И Ривен твой слабый. Не знаю пока, насколько. Он может долго продержаться, но засыпать будет с мыслями обо мне. А может сорваться в первый же вечер. Счастливого пути домой, фея.       — Ах ты дрянь! — прошипела сквозь зубы Муза и бросилась вперёд.       Гейши вцепились друг в друга, царапая руки и брызжа слюной. Шёлковые рукава взметались и проносились по комнате, словно живые. Рыча, Муза толкнула Акайн в стену. Затрещали деревянные перегородки, комод с сервизом перевернулся. Пол укрылся фарфоровыми осколками.       — Он не любит тебя! — проревела, словно раненый медведь, Акайн, захлёбываясь слезами.       Уже было плевать, о ком она говорит, Муза поняла, что с неё хватит.       Она шагнула навстречу Акайн, прямо под град ударов. Кулаки приходились на щёки, грудь, плечи, спину, но Муза их не чувствовала. Она извернулась, силясь вырваться из потасовки и скрыться на лестнице, но напор Акайн не ослабевал. Отчаянный взгляд чёрных глаз упёрся в блестящие швейные ножницы на столике у зеркала. Муза напряглась.       — Не смей.       Натужно пыхтя, Акайн отпихнула от себя Музу и бросилась к ножницам, споткнулась о подушки, с грохотом упала на колени, переворачивая столик. Острые ножницы оказались между ними. Муза не шелохнулась, с потерянным видом отступая в угол. Акайн вытянула руку и сжала тонкие изящные пальцы на холодных кольцах.       — Он сказал, что моё лицо старое, — прохрипела Акайн, выставив перед собой ножницы и осторожно надвигаясь на Музу. — Он сказал, что твои глаза как синие опалы… — её голос дрогнул от отчаяния, — а мои похожи на переспевшую вишню, которая скоро сгниёт.       — Ты помешалась, Акайн. Умоляю тебя, успокойся. Он делал всё это специально, он хотел нас поссорить, ему нужно было зрелище, он не знал о твоих чувствах.       Муза дёрнулась в сторону выхода, но Акайн успела поймать её свободной рукой и прижала головой к дверному косяку, сгибая в унизительной позе. На обнажённую шею Музы сзади что-то размеренно капало. Слёзы.       Острое лезвие ножниц прижалось к её щеке прямо под глазом. Сквозь всхлипы раненого зверя прорезалась человеческая речь, полная горечи и нежности:       — Скажи мне… — трепетно шептали между рыданиями. — Скажи мне, каково это: быть с ним...       Муза молчала. Она помнила ощущение горячей тяжести на себе, тянущую боль между ног и табак, вдыхаемый ей прямо в рот, и думала о том, что нужно было броситься на шею Ривену в том убогом переулке, признаться во всём и бежать со всех ног, забыв о долге, чести, будущем…       Металл надавил, пудра, за которой Сумико прятала Музу, оказалась слабой защитой. Кожа разошлась под напором острого лезвия, и кровь тонкой лентой потекла по щеке. Сначала Муза не почувствовала ничего. Но холод ножниц, смешанный с болью, отрезвил её. Акайн рванулась, по неосторожности нанося ещё один порез поперёк лица — почти до самого уха.       Грязно выругавшись, сгорбленная Муза отползла прочь. Она прижала руку к исполосованному кровью лицу и взглянула на соперницу снизу вверх — почти так же, как и в их первую встречу.       — Оставь меня, — прошептала Муза. — Я смогу простить всё.       Мгновение Акайн колебалась, ножницы в её руках подрагивали. Она осмелилась заглянуть Музе в глаза. Те были полны боли и жалости, но её собственные — уже давно остекленели от угасших надежд и бессмысленности страданий.       — Я не смогу, — прошелестела в ответ Акайн и бросилась вперёд, метя лезвием в горло.       Муза закричала. Уже не понимая, что именно. Она то ли взмолилась, то ли позвала Ривена, маму… Тонкая рука в несмелой попытке защититься взметнулась вверх, прикрывая от блеска стали, а через секунду под дробь бешено стучащего сердца Муза обнаружила себя лежащей в измятом кимоно на полу. Кровь из порезов струилась по её лицу и капала на белый ковёр. Вскинутая рука онемела, но ладонь была горячей до невозможности. Воздух пах озоном, словно здесь летали молнии. На кончиках пальцев что-то потрескивало.       Прищурившись, Муза поднесла руку ближе к глазам. Неоново-малиновые искорки в последний раз запульсировали на кончиках ногтей и погасли. Магия. Это называется магией.       Она упёрлась о пол, пытаясь встать. Разбитый сервиз хрустел под ногами.       Когда хромая Мичи, спотыкаясь и панически выкрикивая имена, поднялась к спальне, а Джун втащила живую и заранее сердитую госпожу Наоко, Муза потерянно смотрела на то, как Акайн корчится на постели Казуми, отброшенная звуковой волной.       Госпожа Наоко оттолкнула от себя Джун и привалилась к стене, осматривая всё вокруг. Брови у неё сложились домиком, но в руке уже была зажата бамбуковая палка.       Постукивая ею по перевёрнутой мебели, она медленной, но твёрдой походкой прошла в комнату.       — Что здесь произошло? — требовательным голосом спросила госпожа.       Муза сжала в кулак руку, которой оглушила Акайн, словно запечатывая пробудившиеся силы.       — Мы повздорили, Наоко-сан, — безразлично ответила Муза и повернулась.       Все охнули, госпожа отшатнулась, недовольно поджав губы.       — Мы стали спорить из-за той броши. Помните, которую я укрыла больше года назад? Разошлись. Я упала на ножницы. Акайн побежала за помощью и споткнулась о край моего шёлкового кимоно. Посмотрите, она ударилась головой, — с каменным лицом Муза указала на притихшую Акайн. — Нам нужен врач, Наоко-сан. А вам — покой. Позвольте мы с Джун отведём вас в постель.       — Н-но…       — Вы побьёте Акайн, когда она придёт в себя, — терпеливо пояснила Муза. — И меня тоже. С таким лицом я всё равно не смогу выступать.