Wingless. Hopeless. Endless

      После жарких выходных понедельник радовал приятной прохладой и удручал светло-серой цветовой гаммой и сыростью. С самого утра зарядил дождь, иногда громыхало и сверкали молнии. Как по мне, так прекрасная погода! На меня дождь навевал задумчивость и приятную сонливость, от чего появлялось ощущение, что я сытый, разомлевший на солнышке кот. Вот так вот, как ни парадоксально, дождь ассоциировался у меня с солнцем.       А ещё немного на философию тянуло. Например...       Я встряхнулась. Не стоит сейчас так глубоко погружаться в собственные мысли. Я окинула взглядом всех присутствующих. Андрей с Денисом, заняв один из двух притащенных сегодня диванов, резались в карты. Саша, который сидел рядом со мной, был также подвержен влиянию дождливой погоды и в явной задумчивости смотрел, как котик, в стену. Владимир, не мудрствуя лукаво, занял последний диван и, вытянувшись во весь рост (ноги при этом свисали с подлокотника), с весьма озабоченным видом копался в телефоне.       Я громко хлопнула, чтобы привлечь внимание. Цель была достигнута: все четыре взгляда скрестились на мне. Тихо кашлянув, начала:       — Передышка, конечно, — дело хорошее, репетиции — тоже, но мы стоим на месте. За это время выучили насколько песен, но на этом всё и закончилось.       Владимир, вздохнув, отложил телефон и сел.       — На что ты намекаешь?       Я внутренне приготовилась, что меня сейчас разобьют в пух и прах.       — Мы должны начать работу над альбомом.       На несколько секунд повисла тишина, какая-то странная, пришибленная. Кажется, они считали, что ещё рано.       Первым высказался Денис:       — Но... Нашей группе без году неделя. Ещё рано...       «Ещё рано».       Почему-то эти слова вывели из себя. Мгновенно. В голове будто что-то разорвалось. Вскочив с дивана, заметалась по комнате, как тигр в клетке. Кровь так и бурлила в венах, ударяла в виски.       — Никогда не бывает абсолютно подходящего времени! Ни-ког-да! Тебе всегда будет не хватать опыта, мастерства! Ты будешь слишком юн для этого! Мало денег, влияния, мозгов в конце концов! А потом — бац! — и у тебя ни здоровья, ни опыта, ни мастерства, зато имеется плешь на башке и на просиженной заднице; а сам ты — разжиревший пятидесятилетний мужик!       В полной тишине было слышно только моё сбившееся дыхание. Хорошо прооралась, ничего не скажешь. Резко развернувшись, требовательно посмотрела на ошарашенных парней. Да уж, сама от себя не ожидала. Все четверо смотрели... странно. С каким-то восхищением во взоре.       Саша улыбнулся:       — Ты права.       — Если сидеть на жопе ровно, невозможно чего-то добиться, — поддержал его Андрей.       Дениску проняло основательно: он, не находя слов, просто покивал. А вот Владимир быстро вернулся к своему обычному выражению лица, я даже засомневалась: не показалось ли. Он глянул на часы:       — Предлагаю заказать пиццу, перекусить и всё обсудить. Если собираемся действовать, то нужно хотя бы примерный план наметить. А ты, солнышко, остынь, не то устроишь пожар. Где репетировать-то тогда будем? Сядь лучше, посиди.       И Ледыха, приподнявшись, схватил меня за руку и утянул на свой диван. Я плюхнулась рядом с ним, да так, что наши бёдра соприкасались, и отодвинулась. Подобная близость нервировала. Громов ответил чуть приподнятой бровью. Я отзеркалила и вдобавок руки на груди скрестила. Тот повторил. И, прищурившись от непонятно откуда взявшегося гнева, тихо прошипел:       — Нужто так противно?       — Есть немного, — также тихо ответила я и ещё чуть дальше отодвинулась.       Ледыха с неприятной ухмылкой подался ко мне, потом, от чего-то буквально засветившись злорадством, подался к противоположном от меня краю дивана и улёгся. Закинув на меня ноги!!!       Я тут же вспыхнула:       — Совсем оборзел?! Что ты себе позволяешь?!       — То же, что и ночью, — совершенно невозмутимым тоном ответил Ледыха, копаясь в телефоне.       Послышался звук упавшего тела и сдавленное «Что?!», но я даже головы не повернула, продолжая сверлить взглядом наглеца.       — Это что ты, придурок белобрысый, имеешь в виду? — тихо прошипела я, примериваясь, куда лучше бить. К сожалению, до головы дотянуться было проблематично, но вот...       — Только то, что ты стонала полночи и не давала мне спать, — будничным тоном сообщил Ледыха.       У меня дыхание от бешенства перехватило, а невольные зрители ушли в состояние анабиоза. Все трое сидели в рядок на диване и выражениями лиц, точнее глаз, напоминали сов. Такие круглые глаза у них были. Ледыха глянул на меня поверх телефона. Он явно наслаждался произведенным эффектом. Играл нашими эмоциями, как ребёнок — игрушками.       Каюсь, не сдержалась.       Ледыха, матерясь, согнулся пополам. Я же от греха подальше соскочила с дивана, но далеко не отошла. И, когда он, бешено сверкая холодными зелёными глазами, поднял голову, готовый обрушить на меня новый поток брани, ударила. От звонкой пощёчины зазвенело в ушах.       Повисла гнетущая тишина. Еле слышно скрипнул диван и прошуршала одежда, когда он встал. Я усилием воли заставила себя остаться на месте. Слишком давила его возвышающаяся надо мной фигура. Но я не отступила, даже когда мы встретились взглядами, отчего по позвоночнику прокатилась ледяная волна ужаса. Слишком жуткий взгляд.       Глаза, которые ещё мгновение назад просто полыхали едва сдерживаемым бешенством, стали абсолютно непроницаемы. Словно выключатель щёлкнул. Но я выдержала этот взгляд. Жуткий взгляд человека, готового на всё.       А я смотрела на него и понимала: ненавижу. До чёрных точек перед глазами и кровавых отметин на ладонях от впившихся ногтей.       А он ненавидел меня. Жгуче и всепоглощающе.       Но мы почему-то сдерживались.       Почему?..       Его лицо проступало сквозь пелену безумия, не позволяя отвести взгляд. От дикого ощущения опасности покалывало позвоночник и перехватывало дыхание. Ломило суставы похолодевших рук и чуть подрагивали колени. Я уже не слышала ничего, кроме звона в ушах, и ничего не видела, кроме него.       Но безумие не захлёстывало, таясь где-то на краю сознания. Словно боясь.       Боясь.       Потому, что у меня нет ни единого шанса.       Но что останавливало его?       Благородство? Благоразумие? Сомнительно.       Но что тогда?       Я, загнав страх куда-то глубоко-глубоко в душу, чтобы его не было видно, просто смотрела ему в глаза, буквально выплёскивая пожирающую внутренности ненависть.       — Прекрасно!!! — разорвал гробовую тишину женский голос. В нём плескалась горячая, неразбавленная ярость. И, по идее, должно было пробрать до самых косточек, но я только вздрогнула от неожиданности. А девушка, шикарная жгучая брюнетка, продолжала: — Так вот что у тебя за дела!!!       Что удивительно, но эти вопли разрядили обстановку. Владимир, шумно вздохнув, повернулся к девушке. Я же на ватных ногах добрела до дивана и плюхнулась на него. Руки немного дрожали, и я привычным жестом спрятала дрожь. Слабость проявлять нельзя.       — Ты смеешь что-то предъявлять мне? — холодно осведомился Владимир.       — Да, смею!       — По какому праву? Ты мне никто, я тебе тоже. Что за цирк?       Девушка от такого заявления потеряла дар речи. Впрочем, не только она.       — Но мы же... — жалко мямлила она. — Мы...       У меня аж кулаки зачесались, так захотелось ещё раз ему двинуть. Девушка выглядела откровенно жалко. По её лицу покатились первые слёзы.       А Владимир, даже не меняясь в лице, добил:       — Никто.       И так внушительно это прозвучало, словно точку поставил. Жирную такую, как задница, через которую делается всё.       А девушка, хлопнув напоследок дверью, убежала:       — Кретин!       Владимир лишь чуть поморщился от громкого звука и расположился на диване напротив. Достал из кармана пиджака пачку сигарет и закурил.       — Ты куришь?! — раздался удивлённый возглас Дениса.       Владимир бросил на него ледяной взгляд:       — Как видишь.       Если бы я спрашивала, то после получения такого ответа всю охоту продолжать расспросы отбило бы напрочь. Но Денис задал следующий вопрос:       — Как давно?       Владимир, затягиваясь, смерил брата тяжёлым взглядом.       — С тринадцати.       Вот тут охоту спрашивать всё-таки отбило. Опять повисла тишина. Тяжёлая, гнетущая.       — Так я пиццу заказываю? — спросил Владимир.       Ребята выразили нестройное согласие, я только кивнула.       С трудом сглотнула. Приехали, чёрт возьми. Опустила голову, прячась за волосами. И, глубоко вдохнув, натянула провод. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, горло больно сдавило. Такие привычные ощущения...       Наконец, когда безумие откатилось куда-то за край сознания, отпустила провод. Воздух, пахнущий сигаретным дымом, пылью и дождём, показался прекраснейшим на всём белом свете. И плевать, что свет-то этот я и не видела толком.       — Алиса? — раздался Сашин голос откуда-то слева. Диван прогнулся под весом чужого тела. — Всё хорошо? — Плеча коснулась тёплая рука, чуть сжала.       «Всего лишь едет крыша. Ничего особенного».       — Да, — я выпрямилась, улыбнулась, — всё в порядке.       Я, не дрогнув, выдержала взгляд тёплых карих глаз, которые, казалось, смотрели в самую душу. Саша, кажется, не поверил, но давить не стал.       Опять повисла тишина, но уже не гнетущая, а какая-то задумчивая.       Я теребила бинты на руках просто для того, чтобы чем-то себя занять. На остальных не смотрела. В голове было странно пусто, навалилась апатия. Такая густая, тягучая, в чём-то даже приятная...       Тишина надавила на плечи, заставляя ниже опустить голову. Градус напряжения снова возрос. Нахмурившись, подняла голову, встретилась взглядом с Денисом, в ярко-зелёных глазах которого читался какой-то священный ужас...       Вздрогнула от громкого стука в железную дверь.       Снова опустила голову, погружаясь в возникшие из ниоткуда мысли: стук стряхнул апатию. А завтра биология... Впереди ещё одна бессонная ночь. И почти две недели таких же. Сразу же навалилась нервозность, задрожали руки. Наидебильнейшее состояние.       Глухо стукнулись о небольшой журнальный столик две коробки пиццы. Я невольно сглотнула, только сейчас поняв насколько сильно хочу есть. Привычными движениями сорвала растрепавшиеся бинты с рук и раскрыла одну из коробок. В нос тут же ударил аппетитный запах курочки, сыра и жареного теста. Рот сразу наполнился слюной. Ловко вытащила кусок и начала жевать. Вкуснота!..       — Чёрт, Алиса, — неожиданно заговорил Андрей, — это было подло.       — Может быть, — безразлично ответила я. — Но он это заслужил.       Но моя реплика оказалась проигнорирована.       — А ты, Володь, — он немного замялся, но продолжил: — Это было действительно жестоко.       Владимир спокойно встретил взгляд разноцветных глаз и, чуть пожав плечами, равнодушно сказал:       — Жестоко... Жестоко спать с тремя мужиками и думать, что они не в курсе.       Саша, бывший готовым поддержать Андрея, округлил глаза.       — И тебя это нисколько не... задевает?       — А должно?       Саша, наш неисправимый романтик, даже рот приоткрыл.       — Но... Если есть хоть какие-то чувства...       — Их нет, — безжалостно припечатал Владимир. — Нет. Это просто товарно-денежные отношения. А баба эта не больше, чем элитная проститутка.       Да уж... Тяжёлый случай, даже я в осадок выпала. Такие безжалостные слова и полное безразличие в глазах. Жутко.       Саша попытался возразить:       — Но это как-то неправильно...       — Все эти понятия «правильно-неправильно» давно потеряли смысл, — снова перебил его Владимир. — Они уже не имеют принципиальных отличий.       — Но есть же что-то вечное...       — Нет, — снова припечатал Владимир. — Ничего не вечно. Особенно то, что зиждется на человеческом понимании морали и чёртовой справедливости.       — Ладно мораль, да, она меняется, но справедливость...       Теперь Сашу перебила уже я:       — Не существует.       На мне тут же скрестились все взгляды.       — Странно слышать это от тебя, — сказал Владимир. От его внимательного взгляда стало немного не по себе. — У твоей матери репутация справедливейшего судьи.       Каюсь, не сдержалась. Засмеялась. Громко, в голос, запрокидывая голову и вздрагивая плечами.       — Алиса? — позвал Саша. Его рука чуть сжала моё плечо. — Всё нормально?       — Нет. — Смех оборвался так же резко, как и возник. Я закрыла рот левой рукой. — Поверь мне на слово, справедливости не существует. От слова «совсем».       Опустила голову, прячась за ширмой волос. От возросшего напряжения воздух сгустился, надавил на плечи...       — Что у тебя с рукой? — сдавленно спросил... кто-то. У меня не получилось определить говорившего.       Я ухмыльнулась и, не поднимая головы, спросила:       — А ты уверен, что хочешь услышать ответ?       Многозначительная тишина в ответ.       — Вот то-то и оно.       Послышался тяжёлый вздох, и Андрей, проявив просто чудеса сообразительности, заговорил:       — Я так понимаю, это что-то неприятное и очень личное, — кивок с моей стороны, — поэтому оставим этот вопрос на другой раз. Меня интересует другое. Что же, чёрт возьми, было ночью?!       — Знаешь, мне тоже интересно, — неожиданно для всех поддержала я Андрея и посмотрела на Владимира, наконец подняв голову.       В холодных светло-зелёных глазах на какую-то долю секунды мелькнуло презрение, но сразу же спряталось, и лицо приняло непроницаемое выражение.       — Да ничего, в общем-то, особенного. Она какого-то чёрта стонала, отобрала у меня одеяло с подушкой, футболку мою отжать попыталась, спать мне не давала. Ну, я и спеленал её всеми тремя одеялами и для надёжности ногой придавил. Всё.       — А что это тогда за намёки были? — я приподняла бровь, сверля его взглядом.       — Приколоться хотел, — ответил Ледыха, касаясь пальцами покрасневшей щеки.