***
Готова поклясться, что всего на мгновение прикрыла глаза, но очнулась от пробирающего до самых костей холода. Солнце спряталось за тучу, и я оказалась в тени. Ноги, опущенные ступнями в воду, онемели. Я села и принялась массировать пострадавшие конечности. Наконец, когда к ним вернулась чувствительность, смогла встать. Не понятно, сколько я уже тут валяюсь, ребята, наверное, волнуются… Нога подвернулась, и я с громким всплеском ушла под воду. Горло сдавил страх. Вода заливала глаза, нос и уши. Сердце гулко билось где-то в горле. Я же, чёрт возьми, не умею плавать! Ноги коснулись дна, и я, как могла, оттолкнулась от него. Над водой показались только голова и вытянутые вверх руки. Кончики пальцев коснулись края доски, и я вцепилась в неё обеими руками. Воздух обжёг горло. А потом сорвалась левая рука. Чуть не задохнувшись от нового приступа паники и тихонько подвывая, вернула руку на прежнее место и рванулась вверх. И неуклюже плюхнулась животом на доски. Кое-как вскарабкалась на мостки, обдирая руки и колени. Я закашлялась: воздух обжигал лёгкие. Но это было приятно. Если ты чувствуешь, значит, ты живой. Если ты чувствуешь чужую боль, то ты — человек. Как-то так. Но чьи это слова? Хоть убей — не вспомню. Я усмехнулась: сама только что чуть не убилась. Голова пульсировала болью. «Ладно. Довольно. Вставай, дура, — сказала сама себе. — А то вырубишься тут, и объясняй потом, что случилось. Руку на отсечение даю: если сейчас отключусь, то в итоге и половины не вспомню. Всё-таки мало хорошего в протекающей крыше…» Сначала на четвереньки, опираясь на сбитые коленки, на корточки. Потом выпрямиться. Главное — опять не свалиться. Перевела дыхание. Теперь нужно сделать шаг. Первый шаг всегда самый трудный, следующий легче. Один, второй… Мир покачнулся, размылся, но устоял и обрёл чёткость. Болезненную и неправильную, какую-то даже противоестественную, когда видно каждую песчинку и камушек, тоненькие прожилки на листьях и лепестках… Это внушало страх. В ушах звенело, перед глазами периодически темнело, кажется, сознание на мгновение гасло, чтобы тут же мир обрушил на него свою дикую чёткость. И полная ясность мысли. Мысли неслись с бешеной скоростью; они то проскальзывали мимо, то, наоборот, вспыхивали, перекрывая всё остальное. Казалось, так быть не просто не должно, а не может. Но есть. Один из чёртовых парадоксов этой чёртовой жизни. Судорожно вздохнула, рассматривая виднеющийся из-за деревьев дом. Нужно идти. Просто продолжай переставлять ноги. Наконец, будто из-под земли передо мной выросла белая дверь. Открывая её, я споткнулась и повисла обеими руками на ручке, чтобы не упасть. Дверь резко распахнулась, и я с ходу рухнула на пол лицом вниз, едва успев подставить руки. Я подавилась воздухом и таки растянулась на паркете. Казалось, обе руки, от кончиков пальцев до плеч, окунули в кипящую воду, так стало больно. — Алиса? — донёсся откуда-то издалека голос Андрея. — Я уж думал, что ты утонула, — раздался равнодушно-холодный голос Владимира. Я ухмыльнулась в пол: подняться сил не было. — Почти. Я невольно поморщилась от звука собственного голоса: уж слишком он напоминал воронье карканье. И позорно шмыгнула носом. По лицу вперемешку с водой, капающей с волос, текли слёзы. Из последних сил оттолкнулась руками от пола, пытаясь принять сидячее положение. Но руки запротестовали, сведённые судорогой мышцы взорвались болью, и я чуть снова не рухнула на пол. К счастью, Андрей помог мне сесть. — Это как ты так умудрилась? — спросил он, присев рядом. Я по привычке попыталась пожать плечами и чуть не взвыла от боли. Отдышавшись, всё-таки ответила: — Нога подвернулась, я и свалилась. — Что-то ты больно неуклюжа в последнее время, — сказал Ледыха, даже не повернув голову в мою сторону. Он явно что-то нарезал, было слышно, как нож стучит по доске. Я не ответила, заворожённая видом. Чёткие движения, ритмичный стук. Неестественно чётко видела, как под светлой, гладкой на вид кожей перекатываются мышцы. Если он так силён, как я думаю (у меня заныл синяк на бедре), то проломить кому-нибудь череп или шею свернуть для него — раз плюнуть. Рядом вздрогнул Андрей, а Ледыха замер. Чётче проступили мышцы на руках и спине, окаменели плечи, а на шее стала видна пульсирующая жилка. Громко стукнул нож. Теперь вздрогнула уже я, когда Владимир резко развернулся и буквально пригвоздил ледяным взглядом к полу. Как назло, именно в этот момент сознание на мгновение угасло, и, когда оно вернулось, оказалось, что Владимир сидит передо мной на корточках. От его внимательного взгляда стало не по себе. — Я это, что, вслух сказала? — Аг-га, — чуть заикнувшись, подтвердил догадку Андрей. Видимо, подобное заявление его очень удивило и даже напугало. — Ну и какого чёрта ты дрожишь, как перепуганная чихуахуа? — Ледыха усмехнулся. — Голову тебе отрывать я пока не собираюсь. — Замёрзла, — коротко ответила я, чуть поёжившись. И отвернулась от него. Пусть в баню идёт! — Мне нужно переодеться. — А мне убрать за тобой, — это прозвучало так, будто я собака и пришла с улицы с грязными лапами. — Андрей, можешь старое покрывало из кладовки принести? Тот только руками развёл: — Да я бы с радостью, но не знаю, где она. Я же тут впервые. — Тогда сам схожу. А ты следи, чтобы она не скопытилась тут. Труп мне не нужен. И он попытался щёлкнуть меня по носу. Ключевое слово — попытался, ибо я укусила его за палец. Так уж получилось, что руками его ловить было бы просто верхом мазохизма. У не ожидавшего такой подлости Ледыхи глаза на лоб полезли: — Вот совсем офигел котёнок. И, пытаясь освободить пленённый палец, легонько потряс рукой. Я не сдавалась. Андрей уже выдохся и только тихо, полуистерично всхлипывал, похрюкивал и икал. Неслабо его вынесло, в общем. Мы с Ледыхой переглянулись. Складывалось впечатление, что Андрей сейчас помрёт со смеху. Я разжала зубы. — Иди уже, мне холодно. И побыстрее давай! — Видя, что Ледыха почему-то заколебался, добавила: — Покусаю. Ржущий Ледыха ушёл куда-то наверх, и мы с Андреем остались наедине. — Ну вы даёте! — еле выдавил он и продолжил сотрясаться от уже беззвучного смеха. — Эта жизнь — цирк, а мы в ней — клоуны, — глубокомысленно изрекла я, стараясь не клацать зубами. Голос ещё сипел, в горле начинало першить. Андрей покатился с новой силой. Через пару минут спустился Ледыха со здоровенным комом чего-то светлого в руках. Этот самый ком оказался фигово свёрнутым покрывалом, в которое меня споро завернули и, подхватив на руки, утащили в ванную. Мне оставалось только молча хлопать глазами и сопеть, ибо Ледыха дело своё знал, завернул так, что говорить я не могла. Вот же!.. Ледыха, одним словом. В ванной меня посадили на пуфик возле небольшого шкафчика и сказали: — Барахло твоё я уже притащил, рюкзак твой возле пуфика стоит. Полотенца в шкафу. Что как работает, думаю, разберёшься. — И, стоя у самой двери, добавил: — Каждые пять минут буду стучать, не отзовёшься — выломаю дверь. Я ясно выражаюсь? — А зачем? — не удержалась от вопроса я. Странно это как-то. — Мне труп не нужен. — А с чего это я должна вдруг трупом стать?! — возмутилась я. — Ты, что ли, придушишь?! Ледыха зловеще сверкнул глазами: — В зеркало посмотри, — он ухмыльнулся. — Но, если ты настаиваешь, могу ускорить процесс. Будут меня ещё всякие придурки пугать! Я огрызнулась: — Я тебе ускорю! Ледыха, проигнорировав мою последнюю реплику, многозначительно глянул на наручные часы. — Время пошло. С этими словами он скрылся за дверью. Я, тихонько ругаясь, закрылась на замок и скинула с себя покрывало. В зеркало смотреть явно не стоило, ибо отражение действительно пугало. На мёртвенно белом лице тёмными провалами выделялись стального цвета глаза, чуть покрасневшие, с припухшими веками, и ярко-красные губы, припухшие и покрасневшие от постоянных укусов.Тёмно-красные, слипшиеся сосульками волосы сильнее подчёркивали нездоровую бледность кожи. Прав Владимир, я действительно напоминаю по виду труп. Тонкие бледные руки, оплетённые выпирающими синими венами тоже красоты не добавляли. Спасибо, что хоть мышцы судорогой уже не сводит. Я отвернулась от зеркала. К чёрту! Всё равно от того, что смотрю, краше не стану. Разделась, забралась в душевую кабинку. Дрожащими руками повернула вентиль. Вода почти обжигала, но согреться не получалось, и тело по-прежнему била дрожь. Я села, прислонившись к прозрачной дверце, и запрокинула голову. Горячие струи били в лицо, стекали по груди, животу и ногам. Неприятно пощипывало ободранные колени и ладони. Казалось, всё тело превратилось в один огромный синяк. Или гематому. «Как бы вскрывать не пришлось…» Взгляд сам скользнул к рукам. Тонкие запястья с выпирающей косточкой, бугрящиеся синие вены, что так сильно выделялись на фоне бледной, почти белой кожи, ободранные ладони, длинные аккуратные пальцы с короткими ногтями, несколько из которых кровоточили, обломанные под самый корень… Уродство. Такое ничтожество. «Может, стоить прекратить?..» Я вздрогнула от резкого стука. — Да жив я, жив! — И добавила уже значительно тише: — Пока… И замерла, ужаснувшись. Опять. Опять я об этом думаю. Когда всё уже начало налаживаться, думаю о… всяком. Где твой оптимизм? Надежда на лучшее? Вера в будущее? «Сдохли ещё в утробе матери». И так чётко это прозвучало, будто я сказала это вслух. Будто проорала во всю мощь своих лёгких, чтобы это слышал даже Владимир, знал, что я ещё жива… «А смысл в моей жизни?» Я вздрогнула. Затрясла головой, будто пытаясь вытрясти мысли из неё, до чёрных точек перед глазами и звона в ушах. Почти помогло. По крайней мере, стало немного легче. Совсем чуть-чуть. Или это просто самовнушение?.. Опять стук. — Не дождёшься! Я глубоко вздохнула. Ладно, хватит рефлексировать. Возрождаются же как-то фениксы из пепла, а у меня материала для этого самого возрождения даже больше, намного больше. Хорошенько помывшись, выбралась из душевой кабинки. Хоть все стеклянные поверхности и запотели, я всё также мёрзла. Задница у меня с терморегуляцией, хоть обычно это не так явно выражено. Завернув волосы в одно полотенце и себя в другое, присела на пуфик и стала копаться в рюкзаке. Но сколько ни копайся, выкопать то, чего нет, просто невозможно. Я от души хлопнула себя по лбу. Вот дура! И что я без белья делать буду? Я глубоко вздохнула. Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Кажется, я видела где-то здесь фен. И точно! Небольшой дорожный фен идиотского розового цвета лежал в сложенном виде на небольшом комоде, стоящем рядом с раковиной. Живём! Мощность у него, конечно, маленькая, и понадобится время, но… Чёрт, это того стоит! Я, воодушевлённая, как человек, который увидел свет в конце тоннеля, устремилась к цели. И чуть не хлопнулась в обморок, когда в глазах потемнело от резкого подъёма. Вслепую сделав несколько шагов, ударилась животом о холодную раковину и вцепилась в неё руками. Чёрт, кажется, я потеряла по пути полотенце. Я усмехнулась, ожидая, когда рассеется темнота. Но она не рассеивалась. Ухмылка сползла с лица. В ушах звенело, перед глазами мельтешили чёрные точки. Руки так похолодели от страха, что холодная раковина стала казаться тёплой. Суставы неприятно заломило, но я не могла себе позволить разжать пальцы. Тело затрясло с новой силой. Попыталась перевести дыхание. Грудь сдавило, и я закашлилась. Плохо. Очень плохо. Этак действительно отключусь. Я попыталась выровнять дыхание. К счастью, на этот раз получилось. Зрение прояснилось, звон стал стихать. Я шумно вздохнула, поёжившись от холодного воздуха, коснувшегося ног. Наверное, обычный сквозняк… — Ну и какого чёрта ты не отозвалась?! — прогрохотал за спиной голос Ледыхи. Я вздрогнула. — Так вот откуда ветер взялся, — тихонько протянула я. Его присутствие вызывало весьма противоречивые чувства: с одной стороны, хотелось прикрыться и сбежать отсюда, а с другой, настучать ему по голове дебильным розовым феном и выставить за дверь. — Ну, и как долго ты там стоишь, вуайерист хренов? Послышался смешок: — Было бы на что смотреть! Мне, знаешь ли, нравятся более фигуристые девушки. — Так какого, спрашивается, хрена, — мой голос звенел от злости, — ты ещё здесь? Убедился, что я не сдохла?! Убедился! Свободен как сопля в полёте! И я, кроя матом, начала лупить Ледыху полотенцем. Тот порядком опешил и не мог сопротивляться моему напору, и в итоге был выставлен за дверь. Вытолкав эту махину из ванной и хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась, я осталась наедине с самой собой. Воцарившуюся тишину нарушало только моё шумное дыхание. Вот же!.. Зла не хватает! Я даже ногой притопнула. А потом он заржал. Громко, от души. Желание убивать возросло в разы. Но я, проявив чудеса выдержки, только щёлкнула замком. Лучше немного повременю и всё в самых ярких красках ему выскажу.***
Я плюхнулась на покрывало рядом с Сашей. Тот сидел в тенёчке с альбомом на коленях и что-то упорно рисовал. Самый простой из простых карандашей буквально порхал по бумаге. Хоть это и был всего лишь набросок, смотрелся он просто великолепно. Казалось, собака, изображённая на бумаге, выпрыгнет из рисунка и побежит по траве. Я не удержалась от восторженного вздоха: — Кру-уто… Саша улыбнулся, чуть поморщившись от громкого вопля, с которым Андрей нырнул в пруд. — Ты же тоже рисуешь? — Рисовала… раньше… — растерялась я. Вот уж не думала, что кто-то об этом знает. — Я окончила художественную школу, но… после одного случая больше не рисую. Саша отложил альбом и развернулся ко мне. И как только он увидел меня, его брови от удивления поползли вверх. — Два вопроса. Почему ты в толстовке, и у кого ты её взяла? — Я мёрзну. — Алис, сейчас плюс тридцать градусов. Ты серьёзно? Я молча коснулась его руки, Саша отшатнулся. — Верю, верю! Только держи свои ледяные лапки при себе. Так чья толстовка? Я пожала плечами. — На кухне бесхозная лежала. — На кухне, говоришь, — задумчиво протянул Саша. — Примерно девяносто процентов вероятность того, что это толстовка Володи. — Бли-ин… Кажется, до завтра я не доживу. — Не дрейфь! — тихо рассмеялся Саша. — Он не так плох, как кажется. И ничего тебе не сделает. Я снова пожала плечами: мол, поживём — увидим. — А всё-таки, почему ты не рисуешь? Я задумалась, не зная, как ответить на вопрос так, чтобы не показаться жалкой. — Однажды я маме в подарок нарисовала её портрет… — я замялась. — Он её не понравился? «Мягко сказано. Она изодрала его в клочки прямо на моих глазах». — Типа того. Мы замолчали. Саша, всколыхнувший мои не самые приятные воспоминания, судя по всему, чувствовал себя неловко. Он протянул мне альбом с карандашом и ластиком. — Не хочешь что-нибудь нарисовать? И столько участия было в его голосе, что я чуть не прослезилась, но сдержалась и улыбнулась. — Хочу, — сказала, принимая альбом. — Сиди только так, как сидишь. — Тебе нравится рисовать людей? — Да. Грифель, чуть шурша, легко скользил по бумаге. Штрих, другой, третий… Сама не заметила, как увлеклась, погрузившись в процесс. Хороший Саша человек. С ним так легко общаться. Всего за несколько минут моё настроение с отрицательного ушло далеко в плюс. Он какой-то тёплый; вот просто сидишь с ним рядом и греешься, и на душе легче становится. — Офигеть! Я вздрогнула от неожиданности и выпустила из рук карандаш. Андрей с Денисом нависали надо мной, заглядывая в листок. Только вот Гвардеев сдержаннее оказался и просто смотрел, приоткрыв рот. Тут же подскочил и Саша, буквально искрясь от любопытства. От аккуратно забрал у меня альбом. — А ведь ты рисуешь намного лучше меня. — Там тени плохо легли! — тут же опровергла его заявление и попыталась вернуть себе альбом. Саша, пользуясь небольшим, но всё же преимуществом в росте, поднял руку вверх, чтобы я не достала. — Да это же великолепно! И тени тут очень хорошо прорисованы. — Хоть вместо фото в паспорт лепи, — поддержал Сашу Андрей. Денис просто кивнул. Я уже открыла рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его: появился новый участник действия. — Что за шум, а драки нет? — раздался голос Владимира. — Что опять не по… делили? — он на мгновение запнулся, разглядев меня. Я, не теряя времени даром, села, прижав колени к груди, натянула на ноги толстовку, благо размер позволял, накинула капюшон на голову и, спрятав руки в рукавах и обняв ими себя, шмякнулась на бок. Лежачих вроде как бить подло. — Али-иса?! — громко и довольно зловеще протянул Владимир, не обращая внимание на покатившихся со смеху парней. — Мяу! — нашлась я. Коль уж издеваться, то до последнего! Кто-то хрюкнул, кто-то всхлипнул. — Да ты издеваешься! «Мяу!» Ты ещё мурчать начни! — А ты спинку почеши, тогда и мурлыкать буду! Я зажмурилась. Вдруг сейчас мне по боку с ноги прилетит? Не видно ж мне ни фига… Мгновение висела звенящая тишина. Потом парни с новой силой зашлись смехом, а Владимир, оправившийся от потрясения, начал… чесать мне спинку. Ну, уговор есть уговор, пришлось мурлыкать, правда, когда чешут с такой силой, это несколько проблематично. Рука замерла. — Ты реально умеешь мурлыкать? — в голосе Дениса слышались почти детский восторг и удивление. — Да, в детстве как-то нечего делать было, вот и научилась, — ответила я, прервавшись. — В тебе много скрытых талантов, — заметил Саша.***
Мы плавно переместились к костру. Все расселись на брёвнах вокруг огня. Я играла на акустической гитаре, ибо повязка хорошо защищала пострадавшие пальцы, Андрей с Денисом пытались петь, Саша что-то очень активно рисовал, а Владимир жарил мясо. Кстати, помимо свинины, на которую пускал слюни Денис, присутствовала и курица, на которую пускала слюни уже я. Запахи, витавшие в воздухе, были просто обалденные. Потихоньку холодало, и парни натянули свои тёплые одёжки. Я куталась в толстовку Владимира и грелась около костра. Сам он сидел рядом в старой потрёпанной камуфляжной куртке и на все попытки пересесть реагировал одинаково: — Сиди здесь! — Но почему? — Буду следить, чтобы толстовку мою не заляпала! — Вот специально возьму и заляпаю! — Голову откручу! Остальные над нами посмеивались, но подкалывать не решались, больно уж грозно Владимир глазами сверкал. Но стоит отдать ему должное: мясо приготовил просто изумительно! Поэтому я быстро объелась и на оставшийся шашлык смотрела весьма жалобно. И долго, протяжно вздыхала. — Хватит уже сопеть над ухом! Хочешь — ешь! — не выдержал Владимир. — Да я бы с удовольствием, — опять вздохнула я, — но не лезет уже. Некуда. Смеялись все дружно и как-то… Не знаю. Это было не обидно, а приятно. Полная луна уже перевалилась через зенит, а мы всё сидели у костра. Звучали шутки и смех. Мы с Владимиром попеременно играли на гитаре, и все дружно пели, часто не попадая в ноты. И, кажется, в какой-то момент я задремала, окончательно согревшись.