Наше время
— А это одно из самых известных произведения Поля Гогена — картина «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?»*. Эта работа отражает глубокие философские размышления и переживания художника относительно человеческого существования, — говорил экскурсовод Бостонского музея изящных искусств, — «читать» её стоит слева направо, а не наоборот, как обычно это происходит с остальными произведениями искусства. Здесь шаг за шагом раскрывается значение — движение человеческой жизни начиная от рождения и до самого ухода… Остальные слова проходили мимо моих ушей и я замерла в размышлении перед этой картиной — она заставила меня задуматься. Я не видела в ней чего-то особенно и размерами не поражала, но её название и то что на ней изображено принудило меня остановиться и стоять, рассматривая каждую мелочь, но в итоге не замечать её. Знала ли я откуда я? Кто я? Куда направляюсь? Конечно. Это было для меня школьным примером уровня первого класса. Как таблица умножения, которая в секунду могла проговориться мною. Моя тётушка практически каждый божий день говорила мне об этом, будто я могла это забыть, но я помнила, нет, я знала своё происхождение. Откуда я пришла? Я родилась в Эдинбурге, столице Шотландии, в возрасте восьми лет переехала в Бостон, штат Массачусетс, чтобы, по словам тёти, влиться в колорит американцев, ведь с самого рождения мне предписали университет, который я уже заканчивала. Гарвард — место, которое я любила и ненавидела всем сердцем одновременно. Столько, сколько мне тут убили нервных клеток, нигде и никто не мог себе даже представить. Иногда казалось, что преподаватели — это вампиры, которые питаются страхом студентов. Однако, я благодарна этому месту за то, что он научил меня всему тому, что я умею. Но это была не только его заслуга.«Женевьева, почему я не увидела отчёта о финансировании прошлого месяца? Я ведь тебя учила! И в университете вы это уже прошли! Что за ветер у тебя в голове?». «Один из основных принципов рынка — конкуренция. Так как мы можем в ней выигрывать, если ты придумала такую примитивную схему продаж? Бестолочь». «Я что, зря привезла тебя сюда из Великобритании? Это лучший университет мира! Твои родители закончили его, я закончила и ты закончишь. Не заставляй меня жалеть о вложенных в тебя деньгах». «Бизнес-стратегия, которую предлагаешь ты — полный риск и необдуманные решения. Ты что, делала её во время сна? Или когда трепалась языком с той глупой блондинкой?». «Уже двадцать лет стукнуло, а ты всё та же дурочка, что и в десять лет. И как я вообще разрешаю тебе помогать с моим делом?».
Куда я иду? В пучину бизнеса, которым владеет моя тётя. Наверно, мне твердили с самого детства, что я буду помогать с управлением холдинга, в который входили несколько брендов модной одежды. С рождения эта женщина ставила меня на место и говорила, что я — никто, пока не буду стоять крепко на ногах. Я до сих пор не понимала, что она имела в виду, и иногда казалось, что она искренне меня ненавидит, но в глубине души знала — она меня любит. Она постоянно делала мне замечания, что я надела не ту юбку, что я не так сказала слово и не правильно посмотрела. Либо тётушка Мередит намерено хотела меня унизить, либо сделать лучше. Отстав от группы, с которой я пошла на экскурсию для спец-курса «мировое искусство», я стала бродить по музею. Картины постимпрессионизма привлекли моё внимание больше остального, поэтому я ходила по коридорам здания, иногда задерживаясь перед каким-то произведением, изучая все тонкости шедевра, которые я не очень то и понимала. Но, думаю, со стороны я выглядела по крайне мере человеком, который заинтересован в подобных вещах. Мне нравилось рассматривать небрежные броски на картинах, которые создали целое изображение и передавали настроение его автора, я пыталась понять, что же хотели передать художники своими работами, но увы, мне не удалось этого сделать без экскурсовода. Свет фар освещал проезжую часть дороги, по которой одна за другой мчались машины. Остановить транспорт в это время было практически невозможно, ведь все хотели попасть как можно скорее домой. Простояв минут десять в надежде, что удастся словить машину, я развернулась и направилась домой пешком. Мой телефон разрядился и, наверняка, тётя сходила с ума. Идти было минут сорок размеренным шагом, не больше, но за это время Мередит успеет, или уже придумала как меня наказать и обругать. Я шла вдоль Хантингтон-авеню и в голове эхом звучало «кто я?». Точного ответа на этот вопрос не было. Были миллионы вариантов моего альтер-эго, которое я сама себе придумала или это было реальностью? Я не знала. Было много моментов, когда я путалась в своих мыслях и пыталась дать чёткий ответ на такой, казалось, простой, но в тоже время сложный вопрос. Часы на запястье показали одиннадцать часов вечера, от чего я тут же съёжилась. Ветер, со стороны реки Чарльз подул мне прямо в лицо и я заправила непослушные волосы за уши. Я не могла так долго идти к дому. Что я делала? Зашла в ресторанчик мексиканской кухни по дороге за вкусными тако? Разве это случилось? Даже не заметила. Но открывать дверь и увидеть разъярённую тётю совсем не хотелось. Аккуратно прикрыв дверь, я вынула ключ и на ощупь начала искать ход к себе в комнату в полной темноте, чтобы не привлекать лишнее внимание, как яркий свет заставил меня зажмуриться. — И где ты шляешься? Почему телефон отключён? Волосы женщины были собраны в пучок, косметика смыта, а халат небрежно завязан на пояснице, слегка прикрывая шёлковую пижаму — тётя уже собиралась спать. — Мер, у меня он разрядился и такси не могла словить, прости, пожалуйста. — Женевьева, сколько раз я тебе повторяла, чтобы ты была дома не позже десяти? И что? Глупая девчонка! Что тут не понятного?! — Но мне ведь уже двадцать! Я не маленький ребёнок! Больше всего на свете не хотелось ссориться с этой женщиной. Какой бы она не была, всё-таки она меня воспитала и была для меня как мать. — Ничего ты не понимаешь! В свою комнату, — она подошла ко мне на несколько шагов, отчего я переступила с ноги на ногу. Давно она не отправляла меня к себе. — Живо! — Но тётя! — Без разговоров, завтра поговорим, уже поздно. Захлопнув дверь, я поспешно открыла кран в душевой и тут же залезла под прохладные струи воды, которые остужали мой пыл. Её расписание выводило меня из себя. Я не понимала, почему она так меня опекала. Чтобы пойти погулять с друзьями, мне приходилось иногда неделю её уговаривать, и то — она не всегда отпускала. Этот контроль заставлял меня злиться, а я не любила это. Грубить — было не моей чертой. Я предпочитала всё обходить мирным путём и терпеть не могла ссориться. Это принуждало чувствовать себя самым виноватым человеком в мире. Даже если это было не так.***
Запах омлета можно было почувствовать со второго этажа. Я медленно спустилась по лестнице, оглядываясь по сторонам в поиске, — точнее в надежде, что я её не увижу, — тёти. На кухне возилась наша домработница, которая знала толк в кулинарии. — Доброе утро, мисс Хэндриксон, — мило улыбнувшись, поздоровалась женщина. — Патриция, сколько раз тебя просить называть меня по имени? — Простите, но вы же знаете, что госпоже не нравится это. — Да, знаю. Вот её и называй по фамилии, а я — Женевьева и никак иначе. — Хорошо, мисс… Женевьева. Женщина положила завтрак передо мной, отчего во рту уже образовался привкус блюда. Я проглотила слюну и хотела спросить не спускалась ли Мередит, как тётя подошла к столу, укоризненно на нас посмотрев. — Сегодня едешь в офис и забираешь эскизы коллекции Gap, потом отвозишь их Стивену и возвращаешься домой. Вечером к нам должны прийти гости. — Мер, но я ведь сегодня встречаюсь с Пейтон, я говорила тебе об этом! Мы месяц не виделись, она же уезжала! — Никаких друзей, Женевьева, ты должна помогать мне с работой. — Ты обещала мне, что я с ней увижусь, мы говорили об этом не один раз. Я должна быть на месте в три часа дня. Зачем ты так поступаешь? — Ты забыла, кто тут главный? Кто содержит тебя? Да если бы не я, ты наверняка жила в детдоме, в лучшем случае в какой-то семье, которой дела до тебя не было бы. — Уверенна, они бы обращались со мной лучше, чем ты. Я бросила столовые приборы и побежала к себе в комнату, не забыв запереть дверь. Не хотелось видеть и слышать никого и ничего. Я терпеть не могла такое поведение тёти. Когда она обращалась со мной, как с игрушкой, которая должна круглые сутки ходить с ней везде. В мои планы на сегодня входило лишь встретится со своей подругой, поэтому в голове пролетали идеи по поводу того, как мне выбраться из этой клетки. Отвлечь и пробежать мимо неё? Сказать Патриции, чтобы та её чем-то заняла? Сказать, что еду за эскизами, а самой направиться в Antico Forno? Тётя будет в бешенстве. Я расхаживала по комнате, незаметно для себя вытирая катившиеся слёзы по щекам. Мне часто казалось, что было бы лучше, если бы меня отдали в детский дом, чем я жила с сестрой моей матери. Было обидно каждый раз слышать от неё подобное. Но я должна была уже привыкнуть. Окно. Я замерла, смотря на задний двор нашего дома. Деревья, газон, аккуратно рассаженные цветы, бассейн. Моя комната находилась на втором этаже, поэтому высота была примерно в метров десять, не больше. Прикинув, что можно вылезть на балкон, встать на выступающий бордюр и ухватиться за ветку дерева, после чего перебраться на болею низкую ветвь и с неё уже спрыгнуть, я решила действовать. Мысли по поводу того, что будут разборки похлеще Второй мировой войны, отошли на второй план. Во мне заиграл азарт и желание сбежать из этого дома. Я безумно скучала по своей подруге, которая уже наверняка направлялась в наш любимый итальянский ресторанчик.***
Знакомый запах шампуня врезался мне в нос и я расплылась в радостной улыбке, обняв подругу. Она уезжала с отцом в Англию и я не виделась с ней целый месяц, что казался вечностью. Ежедневные телефонные разговоры и переписки, всё это нельзя было сравнить с живим общением. Видеть близкую улыбку, слышать смех не через трубку, а на расстоянии тридцать сантиметров, заставлял настроение подняться, а заботам улететь далеко, за океан. Мы зашли в полюбившееся нам кафе и нас провели к заранее забронированному столику, который находился у окна и открывал вид на улочки с оранжевыми домами и небольшими магазинчиками, расположенными на первом этаже зданий. Это место нравилось нам за домашнюю атмосферу, аккуратные саженцы цветов, которые украшали заведение снаружи и приятное обслуживание здешнего персонала. — Один фетучини пана и особукко под пармезаном со спаржей, апельсиновый фреш, лимонад и стакан воды, — повторил наш заказ официант и пошёл относить его на кухню. Я начала расспрашивать подругу о каждой детали, которую мы не успели обговорить до этого. Слушать Пейтон было одно удовольствие, ведь её жизнь насыщена большими красками, чем моя. Нет, я не жаловалась не неё, я даже не могла просить о большем, но опека со стороны тёти не давала мне, например, всю ночь гулять по городу с друзьями, разговаривая обо всём на свете. Она бы скорее сварила из меня какой-то суп, нежели отпустила гулять допоздна. — Дорогая, помнишь, я рассказывала тебе о том высоком брюнете с щетиной, который был в костюме? — засунув в рот спаржу, вдруг вспомнила подруга. — Да, конечно! Ты что-то о нём нашла? Ну же, рассказывай! Не томи! — Я думаю, что он работает в компании моего отца, но я боюсь спрашивать, ты же знаешь его. — Почему ты так в этом уверена? Ты успела и там его увидеть? — Что ты! Нет! — подруга рассмеялась. — Я же видела его на встрече, организованной для отца, и он разговаривал с его работниками. Девочка моя, неужели ты не помнишь? — брови Пейтон нахмурились, образовав ложбинку между ними. — Прости, бемб, но ты тогда так визжала в трубку, что я мало чего расслышала. — Ничего я не визжала! Просто понравился парень. — То есть пищать так, что у меня чуть уши не заложило — это не визжать? А кто кричал: «Господи, какой же он красивый, дайте мне умереть вместе с ним, нет, хотя бы просто потрогать, о Боже, он просто идеален»? Щёки подруги залились краской и она отвернулась к окну, чтобы не видеть моего пронзительного взгляда. Следующие полчаса прошли в обсуждении того загадочного брюнета. Мне стало до ужаса интересно, кто он и мы договорились провести расследование, которое должно было привести нас к ответу на этот вопрос. Телефон разрывался от звонков и приходящих сообщений, что означало одно — тётя обнаружила мой побег. Я засунула гаджет в сумку и продолжила общаться с девушкой. Нам надо было обговорить всё на свете. И даже если мы уже затрагивали какие-то темы, нас это не останавливало, и мы продолжали обсуждать это ещё не меньше десяти минут. — А что ты? Не появился ли у тебя кто-то, пока меня не было? — её вопрос был настолько неожиданный, что поставил меня в тупик. Я удивлённо посмотрела на подругу, но затем ответила: — Ты серьёзно? У меня? Только после того, как Мередит вспомнит, что мне не пятнадцать и то, я уверена, что она сама мне найдёт кого-то. — Давай я поговорю с мамой. Они ведь ладят. Познакомим тебя с кем-то, — в глазах Пейтон заиграли огоньки. — Нет, дорогая, боюсь, я сама к этому ещё не готова, — призналась я и потянулась расплатиться за счёт. — Ты что? С ума сошла?! Я угощаю, — она укоризненно на меня посмотрела, — и вообще, Хэндриксон, пора бы уже давно начать отношения. — Ой, кто бы говорил, — я показала подруге язык на что мы обе рассмеялись.***
Город шумел под ритм жизни здешних людей. Все постоянно куда-то спешили, и встретить тут человека, который медленно прогуливался, например, в парке, было редкостью. Иногда на таких смотрели исподлобья и говорили, что он бездельник. Но это было не часто и так говорили лишь невоспитанные люди, помешанные на своей работе. Одними из тех, кто гулял в Бостон-Коммон были я с Пейтон. Мы сидели на траве и наблюдали за плывущими облаками. Я любила это занятие — смотреть в небо и ничего не говорить. В такие моменты голова будто освобождалась от всех ненужных мыслей, ежедневной рутины, переживаний, и оставалось лишь одно — наслаждение. Вибрирующий телефон вновь привлёк моё внимание и я ужаснулась увиденному: экран показывал двадцать три пропущенных и тридцать одно сообщение. Я прикрыла глаза и тяжело вздохнула — дома меня ждал расстрел на месте. Подруга попыталась меня утешить, и предложила пойти вместе со мной домой, но я сразу же отказалась — слышать мои разборки с тётей не для слабонервных. Я знала, что зайдя в дом, меня ждал скандал. Раньше я никогда не сбегала, но оно того стоило, ведь я провела день с близким мне человеком, по которому безумно скучала. На улицах уже во всю светили фонари. Я посадила подругу в такси, а сама настраивала себя на самое худшее. Знать, что тётя могла со мной сделать — я не могла, ведь её наказания были всегда изощрёнными. Однажды она заставила меня сложить все книги в доме в алфавитном порядке, а один раз — переставить их по цвету. Но что-то мне подсказывало, что это будет слишком легко для меня в этот раз. Вновь вибрация со стороны сумки и я устало прикрыла глаза. Руки тряслись от представления, что мне надо увидеть эту женщину. И, так как мне было страшно возвращаться, я несколько раз оборачивалась назад, так как казалось, что кто-то за мной наблюдает. Это ощущение преследовало меня уже несколько часов. Ровно с того момента, как Пейтон сказала, что мне пора перестать быть одиночкой. Сердце забилось в несколько раз сильнее. Я остановилась по среди улицы и прошептала сама себе: — Стоп, Женевьева, ты просто натворила дел и тебе кажется. Это глупо. Помимо меня на тротуаре шли ещё несколько людей. Вечер закрывал их лица и подсознание рисовало в них маньяков-убийц. Я пересмотрела слишком много ужастиков и сказала себе, что это лишь фантазия глупой девочки. Шорох с правой стороны заставил меня резко обернуться и — ничего. Лишь одинокий пакет царапал асфальт дуновением ветра. Дыхание восстановилось и я продолжила путь домой. Я тысячу раз успела пожалеть о том, что не поехала на такси. Моя тяга к пешим прогулкам очень часто оборачивалась мне боком и каждый раз я начинала по новой, идя домой пешком. Мне нравилось слушать звуки улицы, особенно когда на ней было так мало людей. Взгляд упал на тень от фонаря и моё тело напряглось — мужчина, идущий по противоположной стороне улицы, показался мне слишком подозрительным. Казалось, я его уже видела. Телосложение было крупным, но немного сутулым и на лицо спадала чёлка, закрывавшая его часть. Мой шаг ускорился, затем перешёл на бег. Завернула за угол и пробежала к переулку Марлборо-стрит.«Нет, нельзя его вести к дому».
Но было поздно. Передо мной выросла фигура, закрывая проход вперёд. — А ты быстро бегаешь, Женевьева, — мужчина тяжело дышал, — у меня к тебе разговор.