Длинною в жизнь
11 июля 2018 г. в 01:13
Молчу, наверно, слишком долго, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу сказать ему вот так сразу, с порога. Ни ему, ни Камиль, никому. Думаю, Тереза тоже не может. Она уехала к матери вчера вечером, сказала, что нужно переварить это все. Мы не ругались, не было криков, не было даже слез. Она просто смотрела мне в глаза, пытаясь понять, говорю ли я ей правду. Она, наверно, давно уже стала понимать, что нашему браку скоро придет конец, только отгоняла эти мысли подальше, заглушала их работой, путешествиями, детьми, которые стали уже совсем взрослыми и оба закончили Хогвартс.
Том звонит мне из Нью-Йорка, спрашивает, все ли у нас с мамой хорошо.
— Пап! Ты тут?
— Да-да, я тебя слышу, — тру переносицу и зажмуриваюсь. Такие вещи не говорят по телефону, тем более родному сыну, — У нас все отлично, сынок, тебя давно не видели, соскучились, — сажусь за барный стул и поднимаю бутылку егеря, наливая алкоголь в рюмку, — Камиль тоже пропала в своей Калифорнии. Зачем вообще нужно было вам обоим уезжать в эту Америку.
— Пап, я учусь здесь вообще-то, — вздыхает, — я скоро приеду, правда. Нужно только сдать последний экзамен, а там я и Камиль где-нибудь найду и с собой привезу.
Опрокидываю залпом рюмку и от непривычки начинаю кашлять.
— Пап, ты что, пьешь? Что случилось?
— Ничего, — морщусь и наливаю еще одну, — Знаешь, что, Том, я сам к тебе приеду. Где ты остановился?
— Э-э, я живу у Ланкастеров.
Подношу рюмку к губам и останавливаюсь, будто парализованный.
— У Ланкастеров? Почему у Ланкастеров? Я думал ты снимаешь квартиру в Бруклине.
— Ну, я подумал, что могу копить эти деньги, а потом потрать их на что-то более полезное, знаешь. Май позвал жить к себе, квартира у него, конечно, дерьмовая, но мы скоро переедем.
— А Себастьян?
— Что Себастьян?
— Он в Нью-Йорке?
— Ну да, мы иногда к нему заглядываем. В последнее время он что-то стал злоупотреблять алкоголем, не знаю, что у него случилось, он как всегда сам в себе.
Смотрю на рюмку в руке и, помедлив, отставляю ее в сторону, а после закрываю бутылку.
— Я приеду завтра.
— Как завтра? А мама?
— Мама у бабушки.
— Пап, да что у вас там случилось? Вы поссорились? Почему?
— Все, мне пора, Томас, я пойду собирать вещи, да и билет купить надо на портал.
— Пап!
— Люблю тебя.
Отключаю вызов и кладу телефон на барную стойку. Они все всё равно скоро обо всем узнают. Но Себастьян. Я не имею права заявляться к нему после всего, что произошло, после того, как я играл в счастливую жизнь, как делал вид, что у меня все лучше не бывает, а он все топил себя в работе и алкоголе. И сейчас он снова пьет.
Я ждал слишком долго, я слишком долго заставил ждать его, но у меня были обязательства поважнее, чем любовные проблемы двух парней, что сломали свои отношения в школе. У меня появились дети, которые должны были вырасти в полной семье, с поддержкой обоих родителей, в любви и заботе. Так было, я правда был счастлив иметь такую семью. Надеюсь, что после нашего с Терезой развода я все еще буду видеть в глазах своих детей любовь, а не ненависть за разрушенный брак их родителей. И Терезу я любил. Я все еще люблю ее, но уже не так, как раньше, уже нет того ощущения полета, нет страсти, нет ничего, кроме привязанности, уважения и любви, как к человеку. Она дорога мне, мы через многое прошли, она никогда не предавала меня, никогда не бросала и всегда поддерживала. Меня сочтут мудаком, после того, как узнают, что я бросаю такую женщину, как Тереза. Она великолепна, она красива, она моя Тереза, которую я много лет назад полюбил на последнем курсе в Хогвартсе, та, с которой у нас родились лучшие в мире дети, с которой я жил свою жизнь. Но еще до того момента, как она увидела во мне человека, нуждающегося в поддержке, я навсегда сохранил в себе чувства к другому. И как бы много времени не прошло, эти чувства все еще находятся в том запертом ящике, они все еще живы и были живы все это время.
Смотрю на себя в отражение зеркала и хмурюсь. Темная щетина покрывала скулы и подбородок, волосы отрасли и спутались, плечи ссутулились, глаза потухли. И таким я собираюсь к сыну. Не знаю, собираюсь ли я к Себастьяну, скорее всего он просто пошлет меня к черту и закроет перед носом дверь. Имеет на это полное право.
Тяжелая спортивная сумка, набитая вещами, больно оттягивала плечо вниз, да еще и люди постоянно норовили задеть ее то руками, то вообще врезались всем телом, будто и места вокруг больше не было. Провожу рукой по волосам и вздыхаю. Я не знаю, где живет сын Себастьяна, но знаю, где живет он сам. Тому я сказал, что приеду следующим утром, чтобы сделать сюрприз. Но сейчас я не хотел ехать к нему с тем, чтобы рассказывать правду. Возможно, я слишком слаб, но мне необходимо поговорить обо всем этом с кем-то, кому эта новость не покажется убийственной. Мне нужен трезвый, непредвзятый взгляд. А еще поддержка. Поддержка в том, что я сделал все правильно и не совершил самую страшную ошибку.
Когда я трансгрессировал, даже не думал, куда именно направляюсь — подсознание само привело меня сюда. К его дому, к его квартире.
Поднимаюсь на все тот же пятый этаж, поворачиваю налево и звоню в тот же звонок, стоя у той же двери. Но никто не открывает, даже шагов не слышно. Стучу кулаком по дереву в надежде, что звонок просто сломан, но дверь все еще заперта. Только подношу кулак снова, как она резко распахивается, чуть не долбанув меня по лицу. Отхожу на пару шагов назад и смотрю на того, кто предстал перед моими глазами. Сердце тут же само по себе начинает ускорять свой темп, пальцы сильнее сжали лямку сумки, а в голове будто бы отрубили питание — пусто. Это был Себастьян. Он был все тот же: те же пшеничного цвета волосы, бесцветные глаза, тот же усталый вид, как всегда какие-то драные джинсы, растянутая, белая футболка. Он был пьян.
Смотрит какое-то время на всего меня, осматривая с ног до головы, потом пристально в глаза впивается, хмурится и тут же закрывает дверь обратно, оставив меня одного на лестничной площадке.
От недоумения хлопаю ресницами, не понимая, что именно это была за реакция. Он не узнал меня? Или наоборот решил просто больше не связываться? Решив перепроверить, я снова стучу в дверь, но на этот раз Себастьян открывает тут же.
— Проклятый сон, уходи отсюда! Почему ты приходишь ко мне каждую ночь? — хватается за дверной косяк и яростно машет перед моим носом рукой, — У меня нет сил терпеть это каждый раз, как я ложусь спать, убирайся!
— Себа! — беру его за плечо и пытаюсь поймать его расплывающийся взгляд, — Это не сон, я пришел к тебе! Себастьян Ланкастер, — выдираю из его руки внезапно появившуюся бутылку виски, — тебе определенно хватит, — тяну его за собой в квартиру и закрываю за нами дверь, попутно отставляя бутылку куда-то в сторону.
Себа легко вырвался из моей хватки и пошел куда-то на кухню, видимо, в поисках другого алкоголя. Когда он усаживается за стол и открывает бутылку чего-то очередного крепкого, я сажусь напротив него.
— Себа, хватит пить, нам нужно поговорить. Ты мне нужен.
Ланкастер что-то пробубнил себе под нос и отхлебнул прямо из горла, начав после этого громко откашливаться.
— Ты всегда так говоришь, — он ответ руку с выпивкой в сторону, — а потом опять уходишь к своей Терезе. Опять в этой проклятой слизеринской форме, конечно же, идеально на тебе сидящей. Опять ты уходишь, вы там вдвоем такие счастливые, а потом вы женитесь сразу после школы, через три года у вас рождается сын, и все вокруг счастливы. Только я сижу здесь уже двадцать лет и терплю твои выходки в виде постоянных приходов в мою квартиру. Чертовы сны,— он будто бы уронил свою голову, но тут же подставил под нее руку и простонал что-то.
Внутри все болезненно сжалось и мне захотелось выпить вместо него, но я лишь снова отобрал у него бутылку.
— Себа, пойдем я уложу тебя спать, а завтра мы поговорим, хорошо?
— Нет! — он вскочил со стула, отодвинув его с мерзким скрипом, и уставился на меня невидящим взглядом.
— Себастьян!
— Не говори со мной! — он потянулся к бутылке, но я взял его за руку.
— Пойдем в ванную.
— Что? — такой поворот событий был явно ему не знаком, — Куда?
— Пошли, пошли, — тяну его за собой, открываю дверь в ванную комнату и усаживаю Себу прямо под душ, включая холодную воду.
— Твою мать! — он взвился, как ужаленный, и стукнулся головой об рядом стоящую раковину, — Мерлин, как холодно!
Через секунду он почему-то перестал вырываться и кричать, а только обмяк в моих руках и продолжал что-то неразборчиво бубнить. Вытаскиваю его из ванны, хватаю с полки все полотенца сразу и тащу Ланкастера в спальню.
— Я сам, — тянет он, когда я стягиваю с него мокрые джинсы и футболку.
— Просто ляг, — мягко толкаю его в грудь, что он падает обратно на подушки и глубоко вздыхает. Вытираю Себу полотенцами, а после накрываю одеялом. Он больше ничего не говорил, а только внимательно (по мере своих возможностей) следил за всем, что я делаю. Обнаружив отсутствие дивана, который раньше здесь был, я понял, что спать мне придется на этой же кровати. Кинув на Себастьяна взгляд, чтобы убедиться, что за пять минут с ним ничего не сделается, я ухожу в душ, а когда возвращаюсь, Ланкастер уже сопит, развалившись на всю кровать. Хмыкаю, вспоминая, как я все время ворчал на него, когда он напивался и занимал всю кровать собой так, что мне приходилось ложиться прямо на него, чтобы уместиться. Только теперь понимаю, что, возможно, он просто делал это специально.
Снимаю с себя полотенце и открываю комод Себы, в котором он когда-то хранил вещи для сна. Открываю первую полку — все на месте. Все как всегда идеально сложено, чуть ли не по цветам. Беру первые попавшиеся пижамные штаны и надеваю их, после чего аккуратно укладываюсь на край кровати, стараясь не разбудить Ланкастера, и укрываюсь углом одеяла. Только закрываю глаза, как горячие руки уже обвивают мою талию, и Себастьян прижимает меня к себе со спины максимально близко и утыкается лицом куда-то в шею. Замираю, не зная, как пошевелиться и не до конца понимая, что происходит.
— Какой классный сон,— тихо проговорил Себа мне на ухо и лишь сильнее прижал к себе. Улыбка сама собой появляется на лице, и мне впервые за несколько месяцев стало намного легче. Обхватываю его руки своими и теперь уже точно засыпаю.