Milk And Honey

Когда он открывает глаза, то первое, чему удивляется — что-то теплое под боком. Даже не под боком, а он прижимает к себе что-то теплое. Себастьян открывает глаза и видит перед собой русую макушку. Он утыкается носом в завитки и жмурится. От Эдварда пахнет мылом, самим Вандером и совсем немного Себой. Спит в его футболке, из-за чего Ланкастер не может не улыбнуться и целует Эда в макушку. Тот что-то лениво ворчит и среди этого можно разобрать «сколько времени». Себа переворачивается, отпуская мужчину одной рукой, чтобы дотянуться до телефона. — Почти семь, — и возвращается в исходное положение. — Тогда у нас есть еще целое «почти», — Эдвард сонно зевает и прижимается к Себе спиной, из-за чего сердце последнего пропускает удар. Он утыкается носом в волосы Вандера и думает, что ради таких снов и стоит жить. Он уже прикрывает глаза, как чувствует вибрацию, а затем звонок. Эдвард ворчит, так что Себастьян, даже если бы и не хотел, все равно берет ебучую трубку. — Алло. — Хей, братан, ты уже вышел из своего выходного запоя? — Салливан тяжело дышит в трубку и, кажется, Себастьян слышит стандартные звуки Штаба на фоне. Видимо, у них опять что-то случилось. Себастьян тяжело вздыхает и трет пальцами переносицу, — не вздыхай так, ты же знаешь, что без твоего стратегического разума у нас все идет по пизде. Себастьян вытаскивает руку из-под Вандера (который уже успел повернуться и до ужаса очаровательно смотрится с вороньим гнездом на голове и заспанными глазами) и поднимается с кровати. — Что у вас случилось? — Да, помнишь тех ебырей из LA? Себастьян, сонным мозгом, припоминает, как они ездили в Америку высвобождать кучу детей из-под террора. Серьезно, кажется если они прогорят, Ланкастер пойдет в Авроры, как ебучий альтруист. Хотя, наверное, поздно говорить про «прогорел», вроде как, уже двадцать лет этим занимаются и конца края не видно. Не то, чтобы Ланкастер был против, на самом деле, просто работа это… Да. Не важно. Он подходит к шкафу, напрочь игнорируя взгляд в спину. Эдвард, кажется, всю жизнь вот так. Смотрит и дышит ему прямо в затылок, будто это не Себастьян, а он не может отпустить. — Ну? Себастьян открывает шкаф, чтобы достать из него одну из бесчисленных рубашек, надевает ее прямо на ходу. Находит штаны с массивным ремнем. — Эти твари нас затопили. Раскрутили все вентили, что б их, теперь весь Штаб по щиколотку в воде. — У тебя же есть коды доступа, — Себастьян застегивает штаны и ремень, после чего оглядывается в поисках носков. Забавно, но их ему заводят Дарси и Сэм. Какие-нибудь дико смешные, чтобы угарал весь штаб, потому что Себастьян, видите ли, слишком серьезный. Слишком отстраненный. Смит и Веллингтон (хотя они уже давно ими не являются) пытаются его социализировать. Все еще. Будто бы совсем не потеряли надежду много лет назад. — Да, но знал бы я, где находится вся эта хуйня… — Ланкастер буквально видит, как Салливан чешет репу, — в общем, мы все ждем не дождемся твоего прихода. Себастьян засовывает рожу в холодильник, но, как обычно, там ничего нет. Значит, придется бегать голодным, потому что до обеда он точно ничего не перехватит. Хорошо, если до обеда. Он кидает взгляд на часы. — Буду минут через двадцать. — Бля, тебе пора памятник поставить, мужик, серьезно, давай скорее, а то мы все превращаемся в водомерок, если вода дойдет до архива… — Я в курсе. И отключается, кидая телефон на стол и опираясь на барную стойку, опуская голову. Блять, кто бы знал, как его все это заебало, кто бы знал как он хотел… — Уже уходишь? Себастьян поднимает голову и видит на лестнице сонного Эдварда, такого, какого он бы хотел видеть каждый день. Себа немного рассеяно кивает, а потом собирает мозги в кучку. Давай, еще развались перед своим видением. — Да, вызывают по работе, что сделать, если они безрукие. Себастьян большой босс. Он не может не прийти или опоздать. Себастьян работает постоянно и почти без выходных. В прочем, об этом поговорим позже. — Приготовишь ужин? Буду поздно. Сказал это чисто потому, что это нормально. Так говорят люди, когда уходят на весь день, а их кто-то ждет. Себастьян же отлично знает, что когда вернется, холодильник будет все такой же пустой, как, в принципе, и вся его квартира. Он привык, если честно. Только иногда совсем немного одиноко. — А? Да, конечно… Эдвард сонно, так невообразимо мило чешет свои глаза, что Себастьян давит в себе желание подойти и крепко обнять, поцеловать в лоб и сказать, что он постарается быть раньше. Он давит это и сжимает руки. Берет небрежно кинутый на стул пиджак и… — Мне пора. Эдвард хмыкает и говорит что-то новенькое, что еще никогда не говорили все видения до него. — Даже не поцелуешь на прощание? И Себастьян, повинуясь какой-то невообразимой силе, подходит и целует. У него губы не такие, как в школе. Более сухие и обветрившиеся. Себа плывет. Позволяет себе, кажется, минуту, а потом отстраняется. — Пока. Когда Себастьян уже открывает входную дверь, Эдвард обнимает себя руками и улыбается, тихо говоря: — Пока. Себастьян трудоголик. Не потому что ему нравится работать, а потому что работа — все, что у него есть. Там он получает отдачу. Деньги. Благодарность. Ему не нравится возвращаться в пустую квартиру, поэтому он делает все, чтобы отстрочить этот момент. Он заваливается бумагами, заданиями и на самом деле всем, чем только можно. Все его друзья, разумеется, против. Им, ясен красен, не нравится, но они ничего не могут поделать. Они все живут со своими половинками, звонят детям, спрашивают, как дела. Им есть куда возвращаться. Зачем. Ланкастер живет один уже… хуй знает сколько времени, если честно. Май перестал приезжать домой на каникулы… когда? Курсе на четвертом? Талия… все ясно. Получается, чуть меньше десяти лет. Чуть меньше десяти лет абсолютного одиночества. Ясно тогда почему у него поехала крыша. Говорить своим близким, что он видит Эдварда везде — вот, что выше его сил. Они и так постоянно висят на его шее. Не то, чтобы он против, но иногда он устает и от этого тоже. Устает, когда Гарри звонит и приглашает его в клуб очередной раз на какой-то фестиваль, хотя Себастьян никогда не ходит и не будет ходить по таким мероприятиям. Когда Дарси кричит в трубку о том, что у нее есть очень хорошая подруга, с которой она хочет познакомить Себу. Когда Джулиан звонит по фейстайму, чтобы показать вид с горы и это его чувак, ты должен быть здесь. Себастьян не должен быть там. Себастьян там, где он сейчас. И тут ему самое место. И только когда он видит звонок от Алана, его прекрасного, милого Алана, он может выдохнуть. Странно, ведь они встречались всего ничего, но Кэри настолько сильно его понимает, что хочется выть. Салливан, хоть и был в организации, он никогда не был, понимаете, таким же, как Ланкастер. Замкнутым. Отстраненным. Он всегда искал выход. Лазейку. Себастьян из тех, кто просто смиряется. И Алан такой же. Блять, кто бы знал, как иногда ему нравится просто выдохнуть в трубку и сказать: «блять, Ал», а он в ответ: «я знаю». Он единственный среди всех его, что странно, многочисленных друзей, знает о Себе. То, что он даже Гарри не рассказывал. Потому что Алану не надо рассказывать. Алан видит ебучую боль в глубине его чертовых глаз и иногда хватает просто «я знаю», чтобы Себастьян был на грани истерики, как долбучий мальчишка. Потому что никто, кроме Алана, не знает, насколько он устал. Хотите ответ на вопрос? Настолько, что ему хочется иногда не вернуться с задания. Чтобы страховая отстегнула Маю и Гарри круглую сумму, но никто и никогда больше не будет спрашивать его «че как». Все ужасно. Себастьян большой босс ебучего ужасного мира с людьми, побитыми судьбой. И его дом обставлен так, как это делала Талия, потому что он не смог ничего поменять. Потому что ее теплые тюли придают этому дому больше жизни, чем сам Себастьян. И сам интерьер жизни Талии причиняет Ланкастеру невообразимую боль. Он хочет забыть. Обо всем. Хочет, чтобы его близкие никогда его не знали, потому что Себастьян сам знает, насколько он жалкий. Насколько он не хочет возвращаться в этот дом. Вообще куда-то возвращаться. Насколько он хочет потеряться и не найтись. Этот момент можно оттянуть, но он все равно настанет, да? Ничего не поделаешь. В этом суть. Возвращаться домой. Себастьян больше суток был на работе и, когда он трансгрессировал домой, часы показывали полдесятого. Он не может быть на работе дольше. Хорхе вставит ему пизды, хоть это и забавно, он же младший партнер. Но даже он заботится о долбучем Себастьяне. Но ему не нужна забота. Ему нужно, чтобы его оставили в покое. В доме пахнет нормальной едой, а не ебучими полуфабрикатами, которые обычно перехватывает Ланкастер, потому что у него нет ни сил, ни времени готовить. Иногда он заказывает пиццу. Но никогда не готовит. Себастьян скидывает ботинки, кидает пиджак на диван и идет в кухню, где горит свет и работает радио. Волна слабая, кажется, американская, поэтому приемник немного хрипит и Ланкастер пытается вспомнить, когда он последний раз его включал. Не получается. Макушка человека, которого Себастьян целовал прошлой утром маячит вправо, влево и жарит, кажется, рагу, а еще подпевает какой-то попсовой композиции. У Себастьяна глюки уже достаточный промежуток времени, так что он научился распознавать, где правда, а где вымысел. Только не после запоя. Он обводит глазами кухню, задает себе несколько вопросов и понимает, что нет. Это настоящий Эдвард Вандер готовит на его кухне. Себастьян опирается задницей на кухонный гарнитур и складывает руки на груди. — Что ты тут делаешь? Эдвард поворачивает и Себастьян ловит себя на том, что он в очаровательном переднике, который подарила Бренда Ланкастеру на Рождество. Розовом. Эдвард улыбается и протягивает к Себастьяну деревянную лопатку с кусочками овощей. Делает пару шагов, чтобы поднесли прямо ко рту Себы, и Ланкастер ловит себя на том, что он слишком близко. Опасно близко. — Попробуй, мне кажется, ему надо еще немного постоять. Себастьян вскидывает бровь и смотрит на лопаточку. Не открывает рот и не пробует. Эдвард фыркает и убирает обратно. Накрывает еду крышкой и ставит на самый маленький огонь. — Мне повторить вопрос? Сейчас Себа замечает, что он заметно больше Эдварда. В школе они оба не особо любили спорт, Эдвард еще играл в квиддич, а Ланкастер все больше сидел за книжкой. Себастьян и тогда был выше Вандера, а сейчас, после стольких лет работы в антитеррористической организации Себа хорошо набрал в плечах и теперь он правда больше в сравнении с маленьким журналистом. — Ты же сам просил приготовить что-нибудь. Себа зависает на минуту. Две, если точно. Прокручивает день у себя в голове на быстрой пленке и вспоминает про то, что было утром. Про то, что он посчитал галлюцинацией. Вот дерьмо. — Вы поссорились с Терезой? Единственный вариант, почему он может быть здесь. Только чтобы напомнить себе, что с Терезой лучше. Что Тереза не пропадает сутками и не скрывает правду, чтобы никогда не посчитали ее монстром. Эдвард отводит взгляд и кусает губу. Себа так и думал. Он всплескивает руками и закатывает глаза. — Я позвоню… — пауза. С кем он еще общается? — Дарси. Она тебя заберет, нальет ромашки, водки, что она там обычно делает. Серьезно, Себастьян даже успевает отойди от гарнитура, чтобы взять телефон, когда его останавливают за плечо. Он сначала смотрит на руку, а потом на лицо самого Вандера. — Я взрослый мальчик, сам знаю, где мне нужно быть. — Не знаешь, раз ты здесь. Эдвард выдерживает взгляд Себастьяна. Долгий. В молчании. — Я пришел к тебе, Себ. Не просто так. И я видел, что с тобой было. И давно ты так? Не спрашивает «почему ты никому не сказал», потому что знает почему. Потому что это Себа. Незачем ему такое говорить. — Ты живешь с Терезой уже двадцать лет. Или больше? Если вы поссорились, я не хочу иметь к этому никакого отношения. — Мы не поссорились, Себ. Мы разошлись. Совсем. С концами, — он протягивает руку и гладит Себу по щеке, — поэтому я пришел к тебе. Ланкастер дергается, будто его ударили током. Та часть сознания, что любит Эдварда, которую он так усиленно пытался заблокировать воет и просит обнять его. Оставить. Но та часть, с которой Себа уже двадцать лет, стоит на своем. — Я не хочу всего этого снова, Вандер. Мы выросли. Никаких больше игр в любовь. Эдвард вскидывает бровь очень саркастично и всего на секунду Себастьян дает трещину. Идеальная маска дает слабину. Вандер замечает это в его глазах. — Как было и не будет, Себ. Мы выросли. Он обнимает его и Эдвард такой теплый, что Себастьяну правда хочется выть. Вандер поднимает голову и сухо целует его в шею. Этого хватает, чтобы волна жара прошла по телу Себы. Эд, конечно, не может этого не почувствовать. Себастьян, кажется, дрожащими руками обнимает его в ответ. Его колотит, будто бы он двадцать лет был в завязке, а теперь перед ним помахали пакетиком кокаина. Эдвард не шутит и не комментирует, просто обнимает крепче. — Я больше никуда не уйду, Себ. Я тебя не оставлю. Себа кивает очень много раз и кладет подбородок на голову Эдварда. Закрывает глаза. Нет, кажется, сегодня он все-таки сдох. Слава Мерлину. Ланкастер боится, что сейчас прозвенит будильник и это окажется сном. Для него — не райским, а кошмаром. Эдвард пропускает еще один рваный вздох Себы и опускает его голову к себе. Целует. Так, что у обоих от происходящего подкашиваются коленки. — Если ты… — Не если, — обрывает, — я с тобой. Себастьян улыбается (он умеет? Думал, разучился) и подхватывает Эдварда, отволакивая его на диван. Нависает над ним. Эдвард смеется. Господи, как же он красиво смеется. — Меня так давно никто не таскал… — и вспоминает, — там рагу! Себастьян улыбается и склоняется, чтобы прямо в губы. Несколько сантиметров. — К черту рагу.