***
Кто-то из стран озадаченно хмурится, разглядывая, кто-то посмотрит раз и отворачивается, погружаясь безвылазно в мысли, а некоторые разглядывают чисто с эстетической стороны. Было созвано небольшое внеплановое собрание, где присутствовали только страны-представители Союзных Сил и Япония. По приезду все возмущены, стоит негромкий гул голосов переговаривающихся между собой стран, в котором резко выделяются напущенные гневные речи Америки, на которые Англия каждый раз морщится, но разговоров с Японией не прекращает, Кику смотрит на него сочувствующе. Россия с Китаем стоят в стороне от остальных, то и дело кидая взгляды, пока к ним не подходит Франция. Франциск хмурый и беспокойный, хотя с Англией сцепиться еще не успел, Иван замечает это еще с самого начала, как пришел. Речь Франции быстрая и сбивчивая, он периодически касается поясницы, но сразу одергивает руку каждый раз, а когда к ним наконец заходит Италия, которого все и ждали, почти постоянно бубнит себе под нос, что ему все это очень не нравится, но переживаниями ни с кем конкретно не делится. Германия просит всеобщего внимания и сразу извиняется за такой неожиданный сбор, но настаивает, что срочность оправдана. Конечно, она необходима, когда они имеют дело с тем, с чем не сталкивались ранее, повторяет он. Америка не обращает внимания на потерянное лицо Людвига, он нетактично прерывает его речь. – Да скажи ты уже, зачем нас собрал? Байльшмидт переводит конкретно на него слегка расфокусированный взгляд, и смотрит так, немного жутковато и с долей презрения в абсолютной тишине. Германия спрашивает сам себя, зачем пригласил его сюда, но затем вспоминает, что Альфред совместно с Японией проводит довольно много экспериментов, и хоть что-то из их деятельности может помочь. Поэтому он только тяжело вздыхает, начинает расстегивать рубашку и просит Италию сделать то же самое. Никто и слова не произносит в ответ на эти действия, они и продолжают молчать, когда Людвиг и Феличиано стоят с голым верхом, Италия немного жмется от взглядов, но с места не двигается. Германию ситуация, видимо, ни капли не смущает, он ждет, пока хоть кто-то заговорит. – …Mon ami, вы решили сделать парные татуировки в честь официального начала ваших отношений и показать их нам? Интересный стрип... Франциск пытается свести все на шутку, чтоб разрядить обстановку, но замолкает, когда понимает, насколько неуместно это сейчас звучит. Италия как-то нервно реагирует на его слова и краснеет, но Бонфуа осознает ошибку, сглатывает ком в горле и тихо извиняется. И Германия начинает рассказывать, как обнаружил эти изображения. Страны слушают внимательно, не перебивая, проникнувшись атмосферой в помещении, и даже Америка смотрит скептически, но не перебивая. Все взгляды прикованы к Германии и Италии, переходят медленно с их лиц на изображения, возвращаются обратно, и по новой. Людвиг помнит утренние события с пугающей точностью, но рассказывает легко и четко, будто не он несколько часов назад жил в этой непрерывной агонии, долгой боли, заточенной в одно мгновение, и словно не он прижимался к Италии в поисках какого-то чудесного спасения, которое должно было почему-то прийти от маленького, хрупкого и не менее испуганного итальянца. – Почему они шевелятся? На вопрос Англии ответить никто не может, Германия молчит, окончив рассказ, а остальные знают не больше его самого. Между присутствующими снова повисает задумчивая тишина, они переглядываются, как будто ищут ответ в своих мыслях или надеются отыскать его в чужих взглядах. Именно тогда снова оживляется Америка. Он подолгу смотрит на Россию, который безучастно, но с едва заметной толикой интереса оглядывает сначала причину сбора, а затем наблюдает за реакцией остальных; подолгу задерживается на Японии, который беззвучно шевелит губами, то кивая, то мотая головой, периодически смотря на рисунки на чужих ребрах, а затем снова впирая взгляд в никуда; мажет глазами по Франции в слишком опущенном настроении, но дольше всех прожигает взглядом своего бывшего опекуна, хмурясь, когда получает в ответ задумчивый и оценивающий взгляд зеленых глаз. Америка – герой, он должен спасти, найти причину, предотвратить последствия, наказать виновного. И Альфред молчать не собирается. – А может это все Англия с его магией? Он произносит эти слова ясно и четко, не мигая и продолжая смотреть в артуровы глаза, читая в них сначала недоумение, а потом и раздраженность. Джонс понимает, что обвинения притянуты за уши, но нужно разобрать все теории, чтоб найти истину. Даже если Артур не виноват, Альфред извиняться не станет, а в данный момент британская магия больше всего походит на истину, хоть в нее почти никто и не верит. Он в любом случае не упустит шанса насолить бывшей империи. Америка видит, как все переводят взгяды на Англию, но смотрят не враждебно и обвиняюще, скорее оценивающе. Англии тем не менее не так комфортно, его будто пытаются рассмотреть под микроскопом, распластанного по предметному стеклу, но он упорно держит позиции и не подается на провокации бывшей колонии, неопытного мальчишки. Альфред хочет продолжать. – Ты же нахваливал свое какое-то там волшебство, но что, если ты вдруг просто напутал с заклинаниями? Америке его же речь кажется бессмыслицей, ведь в магию он не верит и верить не собирается, но ради того, чтоб все поверили, он должен изобразить искренность. И, кажется, у него выходит. Страны уже не относятся к этой идее, как к идиотизму, еще внимательней приглядываясь к Англии. Артур смотрит на окружающих с холодным спокойствием, выбешивая Америку своей непоколебимостью, и отвечает обвинением в ответ. – Я не могу напутать с заклинаниями, уж поверь, – тон Артура звучит довольно уязвленно. – Не то, что ты со своими глупыми идеями по спасению мира, наш герой. Артур удовлетворенно усмехается, наблюдая произведенный эффект. Страны помнят все их заседания и планы Альфреда, с которыми он выступал, вроде гигантского робота, что спасет планету от глобального потепления. Слово «герой» звучит хуже любого оскорбления в устах Керкланда, и янки теряет весь свой запал. Разжимаются напряженные кулаки, перестают сверкать яростными острыми бликами стекла очков, застывает лед в голубых глазах, и прошибает панический холодный пот, когда все больше стран переводят взгляды с Англии на него. Бритт выглядит как сытый кот – «сделал гадость – на сердце радость» – он стоит нерушимой твердыней спокойствия и умиротворенности, хотя в глазах плещется яд. Когда Артуру кажется, что на него больше никто не смотрит – внимание приковано к Джонсу – он коротко подмигивает Альфреду и ожидает его дальнейших речей. Но некоторые это замечают. Франция сухо поджимает губы и смотрит недолго исподлобья, предчувствуя дальнейший конфликт, но Америка стоит молча, кажется, что поникнув, но на самом деле продумывая ответ. Россия тоже быстро отворачивается от Керкланда, посверлив его нечитаемым взглядом, в нетерпении готовясь услышать реплику Альфреда. И никак не ожидает, что подозрения падут на него. – Почему бы виновником не быть России? Альфред цепляется за мировое зло, как за свою последнюю надежду, но его заявление не производит эффект. Брагинскому бояться нечего – никто из присутствующих не захочет иметь ничего против него, и Америка это знал, но решился попытать счастья. Италия уже надел обратно рубашку и с грустью смотрит на конфликт, робко прижимаясь к Людвигу. Германия обнимает его за плечи, поддерживая, но в ситуацию не лезет. Они невольно дали странам повод для обвинений друг друга. Варгас подавленно вздыхает и щурится, с обидой готовы пролиться слезы. Так они ни к чему не придут, ведь каждый здесь может упрекнуть любого, кто ему не нравится, и причину, не то, что решение, проблемы они не найдут. На плечо Америки опускается рука Японии. Кику ниже его, но сейчас он – воплощение силы, способной удержать Альфреда от необдуманных поступков и их последствий. Когда Джонс оборачивается на Хонду, тот смотрит на него мягко и предостерегающе, и Альфред чувствует всю заботу, чувство благодарности топит его с головой; он отказывается от пререканий с Англией, вокруг которого хлопочет Франциск, оглядывается на Россию, которого предусмотрительно держит за рукав Китай. Русский улыбается, но янки понимает, что Иван это запомнил. Альфред снова сморит на Кику и солнечно улыбается своей голливудской улыбкой, почухивая неловко живот. Японец улыбается ему в ответ, и это одна и самых милых вещей, что Альфред когда-либо видел. Тихое перемирие нарушает покашливание Германии. – Итак, что это, и что с ним делать? Людвиг указывает на место по рубашкой, где красуется изображение динозавра. – Это лилиенстерн, – неожиданно для всех говорит Япония, а Германия только хмыкает на название рептилии, – а у Италии сальтриозавр. Не обращайте внимания, это как... хобби. Япония тушуется, но яснее от того, что они узнали, что за динозавры изображены у Германии и Италии, не стало. Они пока сохранят это в секрете от остальных, до тех пор, когда они узнают значение рисунков. А пока следует убедиться, что жизни «клейменных» ничего не угрожает.***
Кику просыпается потерянно за столом, он не спит нормально уже несколько недель с того дня, как появились динозавры у Германии и Италии. Никто больше не сообщает, случилось ли с ним похожее, но Хонда точно знает, что они просто утаивают. Он видел, как часто на встречах знающих об инциденте Китай не показывает руку, Франция прогибается в пояснице, а Англия водит плечами, как от мороза. Его немного огорчает то, то Артур не может признаться ему, как своему другу, но гонит ненужные мысли прочь – и пытается снова сконцентрироваться над записями. Артура он все же не судит, потому что сам он тоже никому не говорит. На его плечах лежит плед из запасников лаборатории, японец даже не сразу замечает это, но когда до него доходит, он оглядывается на Альфреда, что сидит в полуобороте к нему и всецело увлечен информацией на мониторе, только и бегают глаза за сверкающими стеклами очков. Через пару минут Джонс эти очки снимает и трет устало веки – невесело наблюдать синяки под глазами – но мягко улыбается Японии. Он не может сдержать такой же ободряющей улыбки. Янки иногда бывает непривычно тихим – и Япония ценит такие моменты чуть больше остальных. Они засиживаются за рабочими столами до поздней ночи, проводят все свободное время за изучением анализов, расчетов и показаний приборов. Но в темном помещении, наполненном постукиванием клавиш и шумом компьютеров, который уже не отвлекает – настолько привычен, освещенном светом с экранов, но куда не проникает вездесущая пыль и посторонние, есть своя специфическая романтика, Японии нравится. Ему приятна эта неодинокая отчужденность от общества, где только он, Альфред и их цель. В последнее время в его научной обители практически поселились Германия с Италией. Впрочем, Японии они не мешают, сидят тихо, и не расходятся поодиночке, как попугайчики-неразлучники. Кику замечал в них подобную тягу к уюту, который они находили один в другом, еще во времена Оси, но внимания не уделял. Теперь же, под камерами круглосуточного наблюдения это бросается в глаза, не резко, но если понаблюдать. Италия засыпает только рядом с Людвигом, хотя ситуация уже не так пугает, а Япония терпеливо и ответственно выполняет возложенные на него обязанности. Но так спокойней, а Германия будто остров нерушимости и чего-то невозможно приятно вечного в этой бушующей бухте.***
Когда Япония мимолетом смотрит на запись в настоящем времени с камер, установленных в палате – комнатой это не назовешь – Италии и Германии, то сперва думает, что ему показалось. Людвиг сначала мерно перебирает волосы Варгаса, смотря перед собой, но когда Кику уже готов отвернуться от монитора, немец слегка приподнимается на локте и аккуратно целует Феличиано в лоб, убедившись что он уснул; ложится обратно в прежнее положение, обнимает Италию и закрывает глаза. Губы Хонды сами по себе растягиваются в улыбке от умиления. Он смотрит на экран еще некоторое время, пока на плечо не ложится рука Альфреда. Америка смотрит также на монитор, но переводит взгляд на японца, в его глазах поддержка и желание узнать то, с чем они столкнулись. Ради таких светлых моментов и надо продолжать работу, думает Япония, снова усаживаясь на своем рабочем месте. Но надо, наверное, учесть в исследовании и то, что произошло несколько минут назад.