Inside me

      — В какой момент всё началось? Когда я стал таким? Беззаботное детство закончилось, когда я перешёл в другую школу. Меня не приняли в коллектив, но и не отталкивали. Общались, но за глаза сплетничали. Я знал об этом. И мне хотелось стать лучше. Хотелось стать тем, про кого нельзя сказать плохого. Кого будут любить, с кем будут дружить. Хотелось стать идеальным. Но уже с самых первых попыток всё пошло по п... не так. Казалось, что надо мной смеялись ещё больше.       Нет, я помню конкретный случай. Помню, с чего всё началось. В новой школе, спустя какое-то время, у меня появился друг. Сейчас я понимаю, что это была вовсе не дружба. Но тогда мне казалось именно так.       Он просто подошёл ко мне и предложил стать лучшими друзьями. И я поверил в эту сказку! Само собой удивился, что вот так просто и быстро получилось найти близкого человека, но поверил. Доверял ему все секреты, тайны, а он распространял это по школе.       Правда происходило такое в моменты ссор, и я оправдывал его этим. Говорил себе, что он делает это на эмоциях, и прощал. Хотя надо было плюнуть в рожу, а лучше врезать. В идеале, конечно же, стоило оставаться одному... Но так уж вышло, что именно этого я и боялся. Что то вроде фобии оказаться «белой вороной». Было страшно, что никто со мной общаться не будет. Вот и терпел, хоть в полной мере и не осознавал этого. Терпел обзывательства под окнами от этого же друга, терпел его намеренные прогулки с другими «перед моим носом» во время тех же ссор. И всё ради чего? Ради общения с сомнительными одноклассниками.       И чем дольше мы общались, тем больше я старался быть лучше. Постепенно в моей голове укоренилась мысль, что всё это происходит потому, что со мной что-то не так и нужно срочно меняться. А другие ни при чём. Только я.       И ведь старался, как мог! Когда надо мной смеялись, я смеялся вместе с ними, когда они были неправы — извинялся. К слову, тот друг «заключил договор» с очередным одноклассником... И я всё равно остался один.       Если бы я сделал это раньше, возможно, сейчас не было бы такого пиздеца в голове.       Бывало так, что я видел, как на меня смотрит кучка этих придурков и, улыбаясь, шепчется. Словами не передать, как это было мерзко! Поначалу я срывался с места, бежал в школьный туалет и разбивал кулаки в кровь о кафель. Они видели это. Видели, что я ведусь.       Со временем перестал показывать свои эмоции, иногда отвечая им. В какой-то степени это плюс — я научился скрывать свою боль. Но внутри ничего не поменялось. Внутри я так же разбиваю руки в кровь. Я научился скрывать эмоции и перестарался. Перестарался настолько, что забыл о себе. Я делал только то, чего ожидали другие, вёл себя подобающе, одевался, разговаривал. Всё, всё делалось для кого-то.       Самое главное — улыбаться как можно чаще, засовывая всю боль и прочие «неположительные» эмоции куда поглубже. Это ведь могло оттолкнуть людей, а я не могу без них существовать! Мне казалось, что если со мной хоть кто-то не общается, значит я снова накосячил. И вот он, постоянный, необъективный ни разу, самоанализ. Уже не привычка — часть меня.       А всё для чего? Только бы найти такого человека... Друга. Который никогда не оставит, который увидит, какой я, и останется навсегда. Но он никак не хотел находиться.       Я окончил школу, поступил в универ и продолжал своё маленькое «дело». До недавнего времени. Меня вдруг осенило! Всё, что происходит вокруг — иллюзия в чистом виде. Иллюзия, которую я придумал себе сам. Я перестал кого-то искать. Занялся собой. Стал узнавать себя с каждым днём всё больше. Как маленький ребёнок, изучал потихоньку свои вкусы, предпочтения, желания.       Но привычка быть хорошим и милым никуда не делась. Да, я искореняю её по сей день, за что себя частенько ругаю. Потому что, когда совершаю для кого-то доброе дело, внутренний голос шепчет о том, что это может быть тот самый человек. Присмотрись.       Я совершал ошибки, но в то же время приобретал опыт. Анализировал поступки уже более объективно, в первую очередь прислушиваясь к себе.       Я уверен, быть добрым не плохо. Нужно помогать. Каждый этого достоин! Но моя ошибка в том, что я заглядываю в глаза всем подряд. Ищу того, кто одобрит, примет. Да, я отстранился. Не веду себя как раньше, но поиски продолжаются до сих пор.       Потому что я нифига не сильный! И не весёлый! Мне тоже бывает тяжело, одиноко, мне тоже нужна поддержка... Разница лишь в том, что когда всё это нужно кому-то другому, я даю, но когда это требуется мне, я слышу: «У тебя что-то срочное? Давай позже поболтаем». Да блять! Я в этот момент руки готов на себя наложить. Поэтому я и стал редко с кем-либо разговаривать о своём, делиться личным... Но даже если и говорю, люди плюют мне в лицо!       И знаешь, что я делаю? Я, блять, снова прощаю! Это какой-то замкнутый круг! И сколько я не пытаюсь из этого выбраться — не получается. И опять думаю, думаю, думаю... А результата ноль — топчусь на одном месте.       А потом я встречаю Тэхёна. Во мне вспыхивает это чувство — помочь. Я очень долго уговаривал себя этого не делать, но в итоге сдался. Теперь не жалею о содеянном, хоть и упрекаю всё же иногда.       Мне страшно. Я боюсь к нему привыкнуть, боюсь, что он уйдёт, и поэтому, даже в собственной квартире, я стараюсь держаться на расстоянии. Потому что расстояние это не физическое, оно внутри, и с каждым днём Тэхён всё ближе. Я зол, что позволяю сейчас, а потом обязательно хлебну всех последствий с лихвой.       В ход пошла уже четвёртая чашка соджу. За это время Чимин не перебивал, внимательно слушал, иногда хмуря брови. Я закончил. Наступила тишина. Мы закурили опять одну на двоих.       — Извини, — сказал он.       — За что? — вот сейчас я вообще не понял.       — За то, что меня так долго не было. За то, что ты был один. Тебе больше не нужно искать. И ждать тоже не нужно. Потому что теперь я здесь и никуда не денусь. И не старайся больше пытаться что-то заслужить — это ни к чему совсем. Позволь мне заслужить твоё доверие...       Я смотрел на него, кажется, вечность. На глазах проступили слёзы, которые я тщательно пытался сморгнуть. То, что я услышал никак не вязалось... да ни с чем не вязалось! Не по правилам это совсем!       — Тебе не кажется, что это звучит слишком самоуверенно и странно? — рассмеялся я.       — Возможно, — улыбнулся он и состроил пафосное лицо, отпивая ещё немного.       Это и правда странно, но впервые на душе стало спокойно.

***

      Чёрт. Как же больно. Скоро войдёт в привычку просыпаться от тяжести. Лежу, пытаюсь сделать хоть один вздох. Выходит крайне плохо. Опять Тэхён уселся сверху? Ну не на грудную же клетку.       Тэхён, слезь...       Поворачиваюсь и удивляюсь, что получается довольно свободно. Открываю глаза — никого. Один. Что за чёрт? Делаю вторую попытку на глубокий вдох, но проступает только удушающий кашель. За ним чих. А за ним и насморк проявился. И тяжесть такая резко навалилась, каждое движение отдаётся болью. Кажется, что кожа чувствует малейшие потоки воздуха. И снова кашель. Где-то были жаропонижающие. Нужно встать. Сейчас, ещё минуточку полежу, соберусь с силами и...       Так всегда, можешь ходить полуголым в мороз, но малейший сквознячок или приоткрытое окно... Окно! Мы вчера с Чимином просидели на кухне допоздна и решили, что нехорошо, если наутро останется запах и Тэ будет этим дышать, вот и не стали закрывать. Само собой, никто из нас даже лёгкую кофту не догадался надеть.       Чимин...       Эти слова вчера... Насколько они правдивы? Правдивы ли вообще? Чего ждать сегодня? Я ведь и сам после пары-тройки рюмок могу наговорить такое, о чём утром буду пожалеть.       Жалеет ли он? Помнит ли он? Боже, вчера было выпито не так уж и много, какое беспамятство?! А может, это для него ничего не значит? Слишком надеяться на кого-то... О чём ты вообще, Чонгук?       Приступ кашля остановил поток бессмысленных дум. Нужно просто добраться до коробки с лекарствами и снова лечь. Один заход.       Встаю, голова кругом. Хватаюсь за рядом стоящий стул и провожаю непрошенные звёздочки в глазах. Ещё немного и отпустит...       — Хён, что с тобой? — голос Тэ заставляет поднять голову, но чётко разглядеть его ещё не получается.       Пытаюсь сфокусироваться и ощущаю прохладные длинные пальцы на щеках. Как хорошо. Одна ладонь перемещается на лоб, другая ближе к губам.       — Тэ, постой так чуть-чуть, — хватаю одно запястье и прижимаю руку к лицу сильнее.       Я уже отчетливо вижу напуганные глаза напротив. Но эти прохладные пальцы...       — Чонгуки-хён, ты весь горишь, — шепчет он.       — У тебя такие прохладные пальцы, — беру вторую ладонь, опускаю к шее.       — Тебе нужно лечь.       — Да, хорошо, — что он там сказал?       Эти спасительные руки толкают меня в сторону кровати. Усаживают, закидывают ноги, и сверху опускается одеяло, обдавая легким ветерком. Хорошо. Но Тэхён пропал. Чёрт, нехорошо. Пиздец, как плохо.       — Хён, я тут коробку принёс. Но не совсем разбираюсь в лекарствах. Посмотри, что тут есть, — бормочет Тэ.       Я пытаюсь посмотреть на него, но в глаза будто песок насыпали — слезятся и горят.       — Не переживай, просто немного простудился, — приподнимаюсь на локте и разгребаю кучу пластинок в поисках хотя бы одной нужной. О, вот, что-то есть. Аспирин. Идеально. — А вода есть?       Перед носом вырисовывается полный стакан.       — Спасибо, Тэхён, — закидываю пару таблеток подальше к горлу и быстро запиваю. Каждый раз как азартная игра — успеешь ли запить горькие пилюли прежде, чем они хотя бы капельку растворятся на языке? Фу... Не успел.       Тэ собирает выпавшие упаковки таблеток, закрывает коробку и направляется на выход.       — Тэхён, — останавливаю его.       — Да, хён?       — Посиди со мной, пожалуйста, — выходит как-то жалобно, и от чувства стыда пытаюсь спрятаться под одеялом, но всё равно подсматриваю.       Он аккуратно присаживается рядом, напряжённый такой. Сидит так какое-то время. И как только я прикрываю оба глаза, чувствую те самые спасительные руки на макушке. Они медленно проводят по голове, цепляя спутавшиеся после сна волосы.       — Не болей, — слышу я тихий голос.       Не буду, Тэхён. Я сейчас вздремну ещё чуток, и всё будет в порядке. Мне так хотелось это сказать, но тяжесть предательски навалилась на всё тело, и сил хватило только на то, чтобы кивнуть.

***

      Проснулся я уже в лучшем состоянии. Голова не кружилась, тело не жгло, и я мог свободно пошевелить конечностями. Правда сошло с меня три пота, и кожа неприятно липла при прикосновениях. На голове покоилось уже нагревшееся мокрое полотенце, а сверху разместилось ещё одно одеяло. Я стянул полотенце и обтёр лицо. Так-то лучше.       Чуть опустив глаза, увидел Тэхёна. Он так и просидел со мной всё это время.       — Привет, — говорю.       — Привет, хён. Как ты себя чувствуешь?       — Уже намного лучше. Спасибо тебе большое, Тэ, — ответом послужила эта чертовски милая квадратная улыбка. — А где Чимин?       — Он просил передать, что уехал к родителям за вещами.       — Давно его нет?       — Когда ты первый раз вставал, его уже не было.       — А сейчас сколько времени?       — Почти четыре.       Понятно, значит давно нет. Вернётся ли?       — Ты хочешь кушать, хён? Чимини-хён приготовил с утра кое-что, а я без тебя не стал есть, — улыбнулся он.       — Хочу, — тоже улыбаюсь. Есть не особо хотелось, но раз этому парню нужна компания, готов собой пожертвовать.       Настроение, как ни странно, было приподнятое. Во время болезни мне всегда так не хватало кого-то рядом. От этого было ещё паршивее. Нужна была чья-то рука, что убаюкивающе гладила бы по голове. Нужен был тот, кто шептал бы что-то успокаивающее. Просто нужно было чьё-то присутствие. Так намного быстрее идёшь на поправку. Сегодня я в этом убедился окончательно.       Тэхён приносит поднос, на котором разместились две чашки чая и тарелка с сэндвичами. У меня в доме есть поднос?       — Вообще, Чимини-хён сказал, что скоро вернётся. Поэтому кроме бутербродов ничего не стал делать. Обещал приготовить после возвращения, — говорит Тэ, прожёвывая кусок.       — М, — рот набит под завязку, даже сказать ничего не могу. Вкусно, блин. Чимин — однозначно кулинарный гений.       Перекусив в тишине, мы развалились на кровати. Конечности Тэхена покоились на мне, но тяжесть эта была сейчас приятная. Говорят, чем тяжелее одеяло, тем быстрее ты под ним уснёшь. Вот в данном случае Тэ — моё одеяло, а вместо сна — спокойствие.       — Чем займемся? — спрашиваю.       — Хочешь, — приподнимается Тэ на одном локте, — я тебе почитаю? У меня неплохо получается по ролям читать.       —Такого у меня ещё не было. Но это интереснее, чем втыкать в телик.       — Давай.       Он перебрался через меня, опёрся спиной о стену, и перекинул ноги на мои. Книга лежала рядом.       — Подготовился, — смеюсь.       — Ага, — ответил Тэ и открыл страницы.       Переплёт затрещал. Признак новой, совсем девственной, книги. Не важно было, что это, хоть детские сказки, но как это замечательно! Даже тепло растекается по телу. Сидит такой деловой. Старается. Рассказ уже в самом разгаре, а я только на него смотрю. Благодарность так и распирает грудную клетку. Хочется прижать его к себе как можно сильнее и повторять одно и то же слово.       — Спасибо, — Тэхён дёргается в объятиях. Не нравится? Нет, устроился поудобнее, обхватив кулачками мою футболку. — Спасибо.       — Хён, ты такой хороший, — смеётся он мне в шею.       — Эй! — меня передергивает, мурашки прошлись разрядом. — Щекотно же!       Тэ продолжает смеяться и лезет пальцами под футболку, вызывая у меня истерический приступ. Но я не сдаюсь, пытаюсь отвечать, ну или хотя бы руки его убирать. Только попытки не увенчиваются успехом — силищи-то в нём сколько! Нет, это всё потому, что я болею. Не могу же я быть слабее!       Эээй! Так не честно!       Раз, наверное, на десятый, у меня получается подмять его под себя и усесться сверху к нему спиной. В ход пошла тяжелая артиллерия! Хватаю его за щиколотку и щекочу ступню. Меня подбрасывает, как на бешеном скакуне. Но я непреклонен, держусь изо всех сил! Мы валимся оба на пол, хохоча и толкаясь. Послышался щелчок двери. Что-то бухнуло на пол, через пару секунд ещё что-то, но более тяжёлое.       Мы переглянулись. Тэхён первый побежал в коридор.       — Хён!       Срываюсь с места и, буксуя на скользком полу, выбегаю следом. Тэ склонился над Чимином, пытаясь его растрясти. Чем-то тяжелым, что упало на пол, был он сам.