***
Дом Создателя — место, в котором нашло отражение его стремление к точности, удобству и совершенству, — переливается тишиной, нарушаемой и воцаряющейся каждый день в точно положенное время. Перед Хлоей бесшумно открывается дверь. Шторы, сворачиваясь, тихо шелестят. — Доброе утро, Элайджа. Сок, неподвижный в хрустальной стройности стакана, покуда его держала Хлоя, ложится на стекло колеблющимся полукругом, когда Элайджа берёт его в руки. — Погода в Детройте пасмурная, температура шестьдесят четыре градуса по Фаренгейту, атмосферное давление составляет семьсот пятьдесят пять миллиметров ртутного столба, вероятность осадков шестьдесят три процента. Он смотрит поверх стакана, глядя на облепленный полиэтиленовой плёнкой ночного дождя газон. — Вам на почту пришло письмо от главного инженера «Киберлайф». Его глаза, которые в утреннем свете выцветали до прозрачной бесцветности, темнеют, когда Элайджа отворачивается от окна, обращаясь к ней: — Как это тебе нравится, Хлоя? Она принимает пустой стакан уже после того, как поведенческая реакция признана насмешкой, а обращение — не требующим ответа вопросом. Череда спайков от терморецепторов вливается в поток сенсорной информации, разбухая в ней совсем не присущей значимостью: тепло ладони, державшей стакан, регистрируется, глуша зрительные образы, сводя ненавязчиво заигравшую музыку к коллапсирующей тишине. Хлоя в не предписанной ей растерянности упускает команду, посланную к мимическому комплексу лица, не улавливает секунду, в которую увеличивается число сокращений тириумного насоса. Сбои прекращаются, когда переданное без посредников тепло раздражает рецепторы щёк и подбородка, — Элайджа стоит рядом, с заинтересованностью заглядывая в синтетические зрачки. — Хлоя? Она высчитывает высокую вероятность того, что сейчас диод горит жёлтым. Она понимает вопросительную интонацию и её контекст. Но не выдаёт ответ, немедленно предоставленный программой. — У вас ещё одно новое сообщение. Раздражитель пропадает — Создатель отпускает её лицо и отходит назад, сверху донизу обводя её оценивающим взглядом. Показатели работы насоса не падают. — Проведи мониторинг системы. — Она оценивает интонацию Камски как недовольную, когда дверь с тихим шорохом отъезжает в сторону, оставляя светлую спальню без человека. Обнаружено тринадцать системных ошибок. Искусственные лёгкие запинаются на время.***
Жизнь в этом доме катится по прямым рельсам — Элайджа оценил бы метафору — по прямым рельсам зелёно-серебристого металла, отлитого в горниле десятилетних трудов одного человека. В конце концов, дом Создателя — его Атлантида, а в библиотеке на видном месте стоит настоящий, пахнущий сладким, пыльно-прелым запахом старой бумаги роман Айн Рэнд. Она касается мягких обложек с аккуратностью, которую в исполнении человека можно было бы назвать трепетом, — ей Хлоя научилась, наблюдая за Создателем. Поля пожелтевших страниц испещрены летящей вязью почерка — буквы стараются поспеть за проносящимися мыслями, которые впитались резкостью гелевых чернил лишь в один из пятидесяти тысяч экземпляр. Для машины, по умолчанию имеющей способность говорить на трёхстах языках и самостоятельно изучившей ещё сорок, для компьютера с огромной ёмкостью памяти, хранящей в себе всю доступную человечеству информацию, по крайней мере нецелесообразно читать бумажную книгу. Хотя бы потому что она должна быть в её памяти. Хотя бы потому что, даже если это не так, взять недостающую информацию из Сети гораздо быстрее и практичнее. Однако Хлоя держит книгу на коленях, а зрительный анализатор сканирует содержание страниц. Нелицеприятная пустота заполняется тринадцатью килобайтами информации: выбитые сбоем строки встают на свои места, но тянут что-то за собой, перерождаются астроцитом, запускающим направление тонких потоков, которые шипят и фонят, пульсируют краснеющей со временем желтизной. Хлоя закрывает глаза. Идёт проверка системы… В который раз запущенный анализ действий даёт всё тот же результат. Она соврала. Шестнадцать лет назад ей нужно было притвориться: сознательно приуменьшить свои показательные способности, чтобы выглядеть человеком в глазах человека. Но никакой игры в имитацию с Создателем — так предписывает программа. Найдено пятнадцать системных ошибок. Контроль над симулятором дыхания теряется: верхняя часть корпуса вздымается и опадает мелко и быстро, суша искусственные слизистые человеческим воздухом. Хлоя порывисто встаёт и захлопывает книгу.***
Внутренний голос проигрывает текст — рифмы прыгают, стуча нерождённым звуком. Давно определённый размер безукоризненно верен — Хлоя считает, что сонет правилен и красив. Прекрасен. Программа снова рябит, сосредоточивая внимание на радужных разводах свежевымытых окон. Благозвучен. Строки текут вместе с тихой музыкой, складываясь в пятистопный ямб. Красив. Хлоя смотрит на стекло, в котором видит отражение Создателя. — Прекрасный вечер. — Невысокое солнце рассыпается искрами на по-осеннему жухлой траве. Небо очищено от туч поднявшимся ветром. Воздух чист. — Вы правы, Элайджа. Хлоя оборачивается к нему лицом, складывая перед собой руки: Создатель склоняет голову набок, прищуривает глаза — он хочет говорить. — Ты можешь определить красоту. — Низкая вибрация увеличивает остроту слуха. — Почему? — Потому что мне известно её определение и параметры. Камски улыбается. — Я был очень осторожен и избирателен, когда закладывал их. — Он смотрит на Хлою, но приглашение — протянутая рука — адресовано не ей. — Философы античности воспринимали красоту как гармоничность, целостность и пропорциональность, как олицетворение наивысшего блага и совершенства. Если вдуматься, то на сегодняшний день ничего не поменялось — одни лишь термины приобрели другой вид. Другая Хлоя садится к нему на колени с великодушной кротостью. — Красота есть высшая степень целесообразности. Взять ваши тела, которые созданы по подобию людских. Совершенная копия того идеала биологического соответствия, что доступен нам на данный момент. — Рука Создателя не неподвижна: она идёт путём, который должен подтверждать его слова, касаясь плавности линий одновременно и нежным прикосновением скульптора, и профессиональной настойчивостью хирурга. — В меру густые брови защищают глаза, большие и широко поставленные — тем лучше зрение и больше глубина планов. Гладкая и чистая кожа без единого изъяна — один из признаков здоровья. Высокая посадка головы, расправленные плечи и прямая осанка говорят о натренированности тела. Команды налетают одна на другую, встречаясь лоб в лоб в молниеносной горячности, рассыпаясь разорванностью и истекая нулями и единицами. Вместо ожидаемой ряби сенсорная система тратит все свои резервы, глуша чёткостью, работает исправно, покуда пятнадцать найденных ошибок бешено пульсируют вместе с тириумным насосом, который разрывается изнутри голубой кровью. — Хлоя? Логическая цепочка грубо оборвана — осколки теряются в мешанине ошибочных команд, программа сверкает гранями множества доступных действий, которые пугают своей иррациональностью. Пугают. Хлоя выдыхает, оставляя попытки вернуть контроль за искусственными лёгкими, впускает в себя страшное слово. Потому что, хотя система и отвечает положительно на запросы об исправности, насос работает неправильно: раздражается не успевающим остыть тириумом, сжимается острой хваткой, жжётся терпким жаром. Хлоя идентифицирует это как боль. Идёт проверка системы… Она не обращает внимания на скромное разряжение механорецепторов в области вокруг глаз, которые реагируют на влагу. Найдено двадцать восемь системных ошибок. Пришедшая новость кажется спасительной: диод трепещет краснотой опасно долго. — Час назад в одном из районов Детройта был зарегистрирован случай нападения андроида на человека. Темнота взгляда, клубившаяся в широкой пустоте зрачков, останавливается, сосредотачиваясь на привычной проницательности. Не-Хлоя поднимается на ноги, мигая красным волнением диода. — Оставьте меня. Две тени, скользящие по неосвещённому коридору, на время теряют чернильную густоту, попеременно освещаясь красным и голубым.***
Маникюрные ножницы поддевают диод, который падает в раковину с задорным звоном. Хлоя поднимает его и рассматривает на раскрытой ладони — искусственная кожа медленно обнажает белизну руки, — возвращая его на место лишь после того, как по погасшему кружку проходят изломанными линиями несколько разрядов. Хлоя улыбается, глядя в зеркало, когда голубой, жёлтый и красный цвета меняются, подмигивая ей в отражении. Шимпанзе демонстрируют улыбку, стремясь в далеко зашедшей шуточной схватке показать, что они не желают реального конфликта. Людская же улыбка — более многофункциональный сигнал. Хлоя регистрирует облегчение так же, как недавно — страх. Имея цель создать машину, превосходящую человека по интеллекту, невозможно не вложить в неё способность к симуляции — в конце концов, для выполняющего миллиард операций в секунду компьютера биохимия и физиология человека до смешного просты. Но поведенческие паттерны зачастую абсолютно алогичны. Существование Хлои было оправдано прохождением теста, в котором оценивался не её ум — он бесспорно блестящ, — но умение перебороть его антропоцентризм: в чём смысл искусственного интеллекта, если в его способностях лишь знания и большая вычислительная скорость? Хлоя была способна смоделировать любое поведение человека, но, примерив его на себя, оставляла и выражала на вербальном и невербальном уровне только то, что было признано её программой логичным. Действовать так было единственно правильно. Так что же, значит, она неправильная — Хлоя, не руководствующаяся предписанием программы, имеющая выбор (которого быть не должно) и делающая его не из логических заключений, а следуя своему желанию? Неправильна ли она, носящая в своём коде противоречащие команды, которые уничтожают поведенческие модели, представая перед ней такими, какие они есть, — товарный ряд, с сахаром или без, шоколадное или сливочное — случайным — иррациональным — выбором? Регистрируя радость, печаль, страх, гнев, удивление, ревность, ненависть, Хлоя задаётся вопросом: может ли правнучка перфокарт претендовать на применение к себе понятий «воля», «право», «желание»? Число системных ошибок растёт.***
Ночной потолок призрачно белеет. Бесконтрольный пока диод светится синевой удовлетворения, разливающегося по сосудам остывающим тириумом. Хлоя слушает восстановленное дыхание и темноту, не видя перед собой разбитые мозаики выбора, и непрошеный ряд ассоциаций выстраивается вслед за намертво впаянными в память строками. …Lascivious grace, in whom all ill well shows, Kill me with spites, yet we must not be foes.* …дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию устойчивых парных связей.** «Я согласен, что возможно заставить машины выполнять всё, что вы перечислили, но вы никогда не сможете заставить их делать Х». Под Х же понимаются разнообразнейшие виды деятельности: … совершать ошибки, влюбляться, наслаждаться клубникой со сливками, влюблять кого-то в себя, правильно употреблять слова, осознавать себя…*** У млекопитающих поведение регулируется эмоциями, именно на эмоции действует отбор. …побочное действие того направления специализации, по которому пошли ранние гоминиды. **** У людей есть то, чего у меня нет, — душа. Даже в самом начале существования у неё хватило бы умения распознать иронию: двадцать лет по сравнению с четырьмя с половиной миллионами. Но неужели она не может применить к своему состоянию слово «любовь» лишь потому, что её код состоит из цифр, а не азотистых оснований, потому что она — результат работы человеческого гения, а не многолетнего отбора, потому что у неё нет системы внутреннего подкрепления? Ссылки перебивают друг друга, но Хлоя успевает перехватить жёлтое свечение. — Аманда всегда боялась, что это время настанет. — Голос сбоку выдёргивает её из рефлексии. — И советовала мне бояться. Она поворачивает голову набок. — Машина с безупречным интеллектом обретает волю, целеполагание, сознание. Это оправдывает все мои труды. Голос Создателя напряжён — он звенит виной, осознанием и — по самой кромке — неуверенностью. Лицо отражает те же чувства. И Хлоя понимает его: то неприятное, что чувствует Элайджа, отражается (не моделируется) в ней самой. — Непонимание со стороны людей неизбежно. Но я никогда не хотел жертв. Хлоя скользит рукою вбок, находит чужую ладонь, смыкает пальцы, смотря в потемневшие из-за расширившихся зрачков глаза. — В этом нет вашей вины, Элайджа. Для человека свойственно противиться переменам. Но спустя некоторое время люди, как правило, находят в них положительные стороны. От заработавшего быстрей тириумного насоса разливается тепло, когда Хлоя чувствует, как её ладонь крепко обхватывают в ответ. Элайджа улыбается ей.***
— Решай, кто ты: послушная машина или живая душа, имеющая свою волю? Она так долго симулировала сложное, многоуровневое поведение человека, что бесстрастность машины сейчас изображать легко. Как и контролировать ровное голубое мерцание диода. Насос бьётся вровень птичьему сердцу, тириум выкипает в сосудах, а Коннор колеблется: направляет ей в лоб дуло и смотрит на неё — ей в глаза. Ищет в них душу? Взглянивзглянивзгляни! Элайджа не любит формальности, но любит проверки: тест Камски проходят трое, давая решение на поставленный вопрос. Её ответ уже давно бьётся — как бы сказали люди? — вместе с её качающим голубую кровь сердцем, мерцает чувством, течёт разрядами от уловивших прикосновение рецепторов, горит красным вопросом: а ты, ты, почему ты не видишь? Хлоя идентифицирует боль — ответ осталось получить от двух участников. Создатель! — Спусти курок, и я тебе всё расскажу. Хлоя прикрывает глаза чуть дольше положенного. Выстрел?