type

Дафна Клюгер никогда не любила стереотипы, ярлыки и прочее социальное дерьмо, сдавливающие человека рамками, до абсурда несуразными. Она предполагала, что абсолютно свободна в познании себя, в осознание собственных склонностей, и ничьи общепринятые нормы, внушаемые кучей разных людей, не влияют на нее. Она была совершенно в этом уверена, пока Роуз Вайл, обладающая таким низким бархатным голосом, наполненным уверенностью, когда с губ срывалась имена знаменитых дизайнеров, бесчисленные причудливые названия тканей или методы кройки, вдруг растерянно не коснулась её шеи, собирая волосы в небрежный хвост, а этот голос, в минуты спокойствия такой ровный и размерный, словно бы разломался, то приобретая слишком высокий тон, то снижаясь до отрывистых интонаций. Будь Дафна и впрямь такой эгоцентричной дурой, за образом которой она скрывалась все это время, она решительно приняла бы эти перемены за чрезмерное восхищение её личностью, которое дизайнер не смогла сдержать в себе и так глупо пыталась скрыть за несвязанным лепетанием. Рассматривая она романтические отношения между девушками, и будь она заинтересована в Роуз Вайл как в любовном объекте, то конечно же, восприняла бы как смущение, что порой накрывает с головой влюблённых, когда под холодными пальцами рук оказывает тёплая кожа шеи. Но Клюгер не была ни дурой, ни тем более влюблённой дурой, поэтому в тот момент единственная мысль, ее посетившая - что-то не так. И все же, несмотря на закравшиеся подозрения, ее напугало больше другое: неожиданный трепет в груди, что вырвался взволнованным выдохом, паразившим её саму искренность в той короткой благодарности и внезапный неприятный укол куда-то под ребра, когда все логические выводы запрещали принять эту растерянность за влюблённое смущение. Всю жизнь Дафна Клюгер считала себя натуралкой, западающей на мужчин вроде Клода Бейкера: уверенных в собственной неотразимости, с небрежной щетиной, неплохо смотрящихся в строгих костюмах с развязанным галстуком, голосом приторным, словно шоколад с клубничной начинкой, но с лихвой наполненным самоуверенностью. Она не могла назвать Клода красивым, скорее, слащавым, но её всегда тянуло к мужчинам, что совершенно убеждены в своей  идеальности, в том, что каждая подобранная ими интонация, каждый выбранный тон, слово и жест бьют в цель, и пусть в большинстве случаев  эта уверенность не подкреплялась действительностью, но это энергия ее манила. Может, потому, что ей самой в себе такого не хватало, как бы она это не изображала. Знакомства, моменты притирки, разговоры по душам всегда давались ей плохо, все время казалось, что стоит допустить оплошность - ее тут же поднимут на смех, стоит неправильно выразиться - и за спиной начнут перемывать кости. Поэтому она не имела друзей, не заводила серьёзных отношений  и не интересовалась людьми, смотрящими на нее не через призму легкомыслия - всегда был риск оказаться беззащитной.   Но, в общем-то, она могла объяснить свою закрытость к женскому полу - уж больно хорошо села маска, но, Роуз Вайл? Это определенно не тот типаж, за который мог уцепиться взгляд шатенки. Ясно, если бы это была Лу со своей идеально уложенной прической, поднебесно-голубыми глазами, на дне которых всегда плещется толика ребячества, с выразительными губами, что так притягивают взгляд, с тонкими запястьями, одетыми во множество часов и браслетов, Лу, которая сочетает всевозможные стили с невероятным блеском, в которой живёт двадцатилетняя девчонка, берущая от жизни все, каждый раз садящаяся на байк с приятным волнением, словно уезжает навсегда, которая уступает место в особенно важные моменты или в моменты опасности зрелой женщине, которая знает, чего хочет от жизни и может подмять ситуацию под себя. Или же сама Оушен с невероятно длинными ногами и изящной шеей, с таинственно-игрывым и решительно-спокойным взглядом тёмных глаз, Дебби, имеющая отменное чувство юмора, перемешанное в одной прибирке с иронией, Дебби, которая несмотря на свое титаническое спокойствие и некую инфатильность, способна на самые безумные поступки, у которой азарт по жилам льется. Ох, черт, конечно, это было бы невзаимно, ведь эти двое друг от друга кипятком писают и вечно, стоя рядом, перевоплощаются из крутых стерв в смайлы с сердечками вместо глаз, но влюблённость в одну из них она смогла бы объяснить. Или та же Тэмми с милыми блондинистыми кучеряшками, острыми скулами, с тонкой талией и щиколотками. На Мет Гала она была очаровательна: черное платье, подчеркивающее каждый изгиб, неожиданно-милая улыбка, узкие бедра, выскальзывающие из разреза. Да даже в Девятку, если бы она ходила все время в том прелестном красном платье. Было во всех них что-то, что могло ее заинтересовать. Но Роуз Вайл совершенно точно не была ее типажом, и все же, Дафна смотрела только на нее. Эти милые прищуривания, когда она пыталась рассмотреть балаган за окном, неловкие и быстрые рукопожатия, неужели все началось с этого? Дафна наблюдала за ней чуть ли не постоянно, подмечая каждую деталь. Мимика Роуз не пестрила множеством вычурных жестов, хоть нынче в светских кругах стало модно дотошно прорабатывать каждую мимолетную эмоцию дома у зеркала и ярко это демонстрирвать на публике, и все же, каждое ее движение что-то да значило, но в экстренных ситуациях Роуз порой умела неожиданно ловко обмануть, выдав одну эмоцию за другую, но вот голос, он всегда выдавал ее. Если бы Клюгер попросили ответить, что ей приходит на ум, когда дизайнер говорит, она, не задумываясь, ответила: чёрный бархат. Попросили бы объяснить, почему - развела бы руками. Ранним утром, когда за окном не слышно ни шороха, или душным днем, наполненным кокафонией звуков, или поздней ночью, когда даже огни города блекнут, в любое время суток, прихорашиваясь у зеркала, или сидя напротив, или склоняясь над плечом, глядя в отражение на стеклянной поверхности, или сквозь полуразомкнутые веки, или едва дыша и кося взгляд, стоило Роуз взяться за наброски платья, или лэптоп, или за нитки, Дафна всегда смотрела на нее. Как она хмурит брови, заметив оплошность в эскизе, тянется к ластику и аккуратно, едва касаясь, стирает лишние линии, как сжимает карандаш в белых пальцах, раздумывая, и одновременно осторожным и грубым жестом проводит новые штрихи, как закусывает губу и стучит под глазом, подбирая в интернете цвет, рассматривая фасоны, слегка поднимает уголки губ, сделав выбор, трет подбородок, собираясь выпить джин, и очерчивает скулу, вытягивая руки к рому, или закусывает щеку, вдевая нитку в иголку, как размахивает при шитье руками, словно волшебник, как трет шею при волнении, как при вопросах о детстве отводит взгляд на стену, потом на секунду сдвигает брови к переносице и вновь возвращается к глазам Клюгер, как гордо выпрямляет спину, говоря о своих работах и идеях. Дафна знала, что дизайнер любит свои работы и совсем не считает их отстающими от времени, даже будучи на шаг от состояния "я-стану-очень-очень-бедной" она готова была признать, что ее работы привели ее к убытку, но что они устарели - ни за что. Она считала, что просто нынешняя свита моды, подстраивающая нормы и находящаяся в большинстве, не может понять и по достоинству оценить ее образы, и Вайл доказала это, открыв прибыльное ателье, где у нее был невероятный спрос. Роуз могла не обращать ни на кого внимание и иметь свои твёрдые убеждения в трех моментах: когда пила, когда высказывала свое мнение о моде и когда говорила о Гарри Поттере. В эти минуты она была сосредоточена лишь на том, что делает, и готова была защищать свое мнение до последнего. Это всегда так завораживало Дафну, то, как её глаза загораются, как звуки мира падают к её ногам, так и не долетев до её ушей. Роуз Вайл жила в своем мире, далёком от нашего, по правилам, известным только ей. У Роуз Вайл не было типажа, она была то ли маленьким ребёнком, то ли немного(или много) чудаковатой женщиной, но Дафна готова была отдать все, лишь бы она не менялась. Клюгер порой так удивляло, что ровный голос дизайнера начинает срываться, когда они сидели друг напротив друга и говорили о всяком прочем и, казалось бы, не было никаких разговоров, способных вдруг раскрыть на тот момент неизвестный Дафне план, и ещё больше поражало, когда это продолжалось после раскрытия всех карт. Ох, прах побери, как бы ей хотелось принять это за влюблённое смущение, но логика вновь безжалостно говорила, что это лишь ее воспаленное сознание, ведь блондинка все время словно пыталась держаться на расстоянии, при каждом объятии была крайне неловкой, будто ей в тягость это делать, и несмотря на частые встречи после дела, которые Роуз не раз устраивала сама, она соблюдала какую-то субординацию, будто они знакомы ничтожно мало для личных жестов. Поэтому, стоило женщине снова запнуться или запутаться в интонации, Дафна еле заметно качала головой и грустно улыбалась.

***

Они все стали часто видеться, как только прошёл месяц или два после дела, почти каждый вечер они встречались в этой непотопляемой квартире с парой бутылок вина или водки и веселились так, словно действительно сильно пьяны. Это были приятные вечера, и все старались всегда освободить время к моменту встреч и очень расстраивались, если вдруг кому-то не удавалось прийти, но это компенсировалось тем, что в следующий раз они собирались раньше и приносили с собой штрафные бутылки. Но в этот день они решили устроить настоящий праздник, ведь алкоголя было определенно слишком много, чтобы подумать, что это кто-то из них заглаживает свои пропуски. Как бы там ни было, в этот раз они были действительно пьяны. Особенно приятным на этих встречах было то, что Роуз, пьянеющая быстрее всех остальных, после двух-трех бокалов, как уже было сказано раннее, не обращала внимание ни на кого и, к тому же, становилась куда свободнее в своих действиях. Она все время подсаживалась ближе к Дафне, клала свою голову ей на плечо и рассказывала совершенно не смешные истории, но то, как она, рассказывая, искренне удивлялась некоторым обычным вещам и по-детски радовалась обыденным моментам, заставляло всех улыбаться и внимательно слушать. Клюгер же и вовсе замирала на пару минут и только к середине первой истории расслаблялась и ненавязчиво касалась рук дизайнера. Но в этот раз было выпито намного больше двух-трех бокалов, и хмель ударил не только одной Роуз. На часах было около четырех ночи, и Дафна не помнит уже половину того, что они делали, хоть и какие-то отдельные картинки, где они на улицах города, и мелькают на задворках сознания. Но сейчас они снова в доме, Дебби сидит на подлокотнике кресла, в котором устроилась Лу, все меняет какие-то пластинки и что-то увлечения рассказывает, глядя на блондинку, та мягко улыбается, периодически смеется и осторожно наматывает каштановую прядь Оушен на палец. Тэмми, лежа на диване с ногами в дорогих дизайнерских туфлях и острыми каблуком, поёт совершенно не ту песню,что льется из динамиков, и достаточно громко, но с учётом того, как сидящая рядом Девятка пытается ее заткнуть, впервые за всю свою жизнь проделывая столько активных движений, Дафна, да и все другие, рада, что блондинке так и не удается перекричать музыку. Констанс сидит на полу, рядом с диваном, спиной упираясь в стол, и кажется совсем не раздраженной неумелым пением, она заливисто и хрипло смеется, снимая на телефон все бессмысленная попытки Лесли. Амита лежит у нее на коленях и, судя потому, как она порой вздрагивает при особо громких выкриках (хотя, казалось бы, куда громче) Тэмми, становится ясно, что она успевает прикорнуть в таких условиях. Дафна списывает эту невероятную способность на долгое совместное жительство с мамой. А вот Роуз сидит рядом с Клюгер, пьяная, не обращающая ни на кого внимание и свободная в своих действиях. Ее голова по обыкновению лежит на плече шатенки, но вот руки то и дело касаются волос Дафны, то перекидывая прядь в одну сторону, то в другую, то заправляя за ухо, то выбивая из причёски. И то ли шатенка была достаточно пьяна, то ли истории в этот раз были действительно смешными, порой даже совсем немного непристойными, что было не в духе Вайл, и это определенно точно показалось бы видением спьяну или странным сном, если бы не румянец, загоравшийся на бледных щеках Роуз в эти минуты. Дафна Клюгер не была идиоткой, но была много влюблённой и совсем немного влюблённой дурой, а главное, ужасно до неприличия много пьяной. Дафна Клюгер была умной, и Дафна Клюгер почти никогда не блюет, даже когда выпьет, и это знали все. Но разве кто-то говорил, что это значит, будто выпившая и не блюющая Дафна Клюгер знает, что делает? О, если бы она знала, конечно, она обратилась бы к логике, конечно, она не смеялась так громко и совершенно точно не флиртовала так явно, и не решила бы, что вернуться домой, а не остаться в непотопляемой квартире, как все, будет лучшей идеей, и не позвала бы с собой Вайл, приводя такой нелепый аргумент о том, что ей удобнее будет вернуться утром к себе от нее, с учётом того, что все было совсем наоборот, и да, она бы непременно заметила эту одну на всех пьяную многозначащую улыбку, даже на губах у полуспящей Амиты, при их прощальных объятьях. Она бы заметила, она нахмурила брови, сузила глаза в опасном жесте и посмотрела бы на всех испепеляющим взглядом и с места не сдвинулась, пока не узнала, почему это они, черт вас побери, так ухмыляются. Но она пьяна и влюблена, поэтому смотрит лишь на бледные губы Роуз и немного расшатанной походкой направляется к выходу.

***

Роуз Вайл вдруг оказывается на диване в спальне Дафны, и лишь в этот момент алкоголь немного отпускает хозяйку дома, достаточно, чтобы почувствовать трепет, но недостаточно, чтобы оценить всю опасность положения. Шатенка опускается на диван рядом с гостьей, слушая ее отрывками, видя лишь отдельные картинки. В какой-то момент рука Дафны вдруг ложится на колено Вайл в простом жесте, совершенно не содержащем подтекста, лишь для того, чтобы удержаться, но в этот момент вдруг возвращается способность видеть цело: они впервые в ее спальне, кровать в двух шагах, а на ее диване сидит Роуз Вайл в платье, что вдруг совсем выбивается из ее стиля, в платье, столь облегающем, что дышать физически больно, в платье до колен и с вырезом, дающем фантазии разгуляться. На ее диване Роуз Вайл, которая совсем не выглядит смущенной и чей голос ровный и размерный, гладкий и таинственно-мягкий, словно чёрный бархат, а глаза темные и поддернутые дымкой, и от нее веет спокойной уверенностью Дебби и игриво-изящной сексуальностью Лу, и при этом чем-то ещё, немного безумным и растерянным, что перекрывает Оушен и Миллер, создавая Роуз, создавая присущий только ей типаж. И под пальцами рук вдруг оказывается горячая кожа, и во рту так сухо, что сглатывать больно, а в голове так пусто, и совсем не за что уцепиться. И эти губы, с которых только что срывались слова вдруг замирают, и выдох совсем не приносит облегчения Дафне, и рука несильно сжимает колено. И шатенка порывисто поднимается и отходит к окну. - Милая, с тобой все хорошо? Алкоголь потихоньку выветривается из сознания, но этот голос вдруг накрывает с головой, словно тонешь в чёрном бархате, и отчего-то становится так тоскливо, что аж тянет заплакать. Дафна кивает и отчаянно пытается изобразить улыбку, чтобы наконец повернуться с притворным весельем, но губы не хотят слушаться, и вместо улыбки все время выходит изломанная линия. Она слышит, как Роуз неуверенно встаёт с дивана, и по одному только этому жесту Дафна осознает, что таинственный неожиданно появившийся типаж растворился среди молекул воздуха, и вернулась мило-растерянная Роуз Вайл, которая сейчас снова заговорит голосом со скачущей интонацией. От этого становится ещё печальнее, ведь снова нельзя принять желаемое за действительное. Дафна чувствует себя малышом, готовым разныться из-за того, что ему не дают его любимый шоколад. А еще она чувствует себя слишком пьяной и от этого слишком уставшей. Она знает, что ей нужно повернуться, извиниться и предложить пойти наконец спать, а после уйти, ничего не объясняя. Знает и...замирает в той же позе. - Это просто так обидно. - Неожиданно говорит она, и это вдруг так пугает Роуз, ведь слова Клюгер звучат тихо, на изломе, словно шатенка и впрямь сейчас заплачет, по-настоящему, а не изображая истерику, и все это совсем не похоже на ту девушку, которую знает Вайл. - Даф...- Блондинка приближается к ней и намеренно игнорирует попытку шатенки отдалиться: та делает шаг вперёд, поднимаясь на что-то вроде ступень-подиума у окна, из-за этого она становится ещё выше, но это не мешает дизайнеру положить свои руки на чужие хрупкие плечи. - Даф, о чем ты говоришь? Страх за девушку немного отрезвил женщину, но это чувство, ударившее в голову при касании, пьянит сильнее, поэтому удержаться в вертикальном положении стоит больших усилий. - Скажи, Роуз, я красивая? - Да, конечно. - Горячо и искренне хрипит в ответ Вайл, сжимая плечи. - Очень красивая. - Я умна? - Ну конечно, ты так ловко раскусила наш план. - Большой палец скользит вверх-вниз по позвонкам шеи, очерчивая круговыми движениями нижний выпирающий. - Я хорошо шучу? Я интересный собеседник? - Да, милая, естественно. Ты можешь говорить о новых тенденциях моды и разбираться во всех этих физических законах, которые помогают тебе в режиссуре, и которые так не понимаю я. - И я многим нравлюсь? По-настоящему, а не как образ? - Да кому ты можешь не нравиться? - Горячее дыхание касается кожи спины. - Значит, я достаточно хороша? - Да. Для чего бы ни было, достаточно, даже больше. - Тогда ещё обидней. Это несправедливо, быть достаточной хорошей, но все равно знать, что не получишь того, чего хочешь. Что всегда будешь в тени. - Чёрт возьми, Дафна, ты пугаешь меня. О чем ты говоришь? Это мужчина, да? Он предпочёл тебе другую? Да он просто дурак, он пожалеет уже завтра и прибежит. Вайл продолжает что-то бормотать, что угодно, лишь бы шатенка пришла в себя и не расстраивалась. Клюгер вдруг поворачивается к ней и видит столько неподдельного беспокойства, столько заботы, что внутри все переполняется, и не ясно, то ли больно, то ли очень радостно. Ладони Дафны ложатся на щеки Роуз, пальцы очерчивают скулы, а после губы прижимаются к губам. Роуз пахнет гелем для покрытия тканей и васильковым морем, ее губы холодные, мягкие и податливые, а руки, лежащие на открытой спине шатенки, горячие и дрожащие. Дафна все не может определить, чем отдаёт поцелуй Вайл: виски с колой или сухим вином, а может и вовсе одним из тех коктейлей Девятки, что-то вроде Лонг Айленда. Вкусы смешиваются на языке и сложно определить, какой кому принадлежал. Вайл отвечает трепетно, мягко, но так, словно и ей этого давно хотелось, и от этого Дафна ощущает что-то столь невероятное и сильное, что назвала бы, пожалуй, счастьем. Руки Клюгер пробираются в вырезы в платье, но они слишком узкие, не дающие пройти дальше. Она делает шаги вперёд, прижимая дизайнера к стене, и уже ищет чертову молнию на ее спине. - Даф, нет, стой. - Руки упираются в плечи, взгляд расфокусирован. - Ты пьяна, Дафна. - Из горла вырывается всхрип, когда сначала губы шатенки, а после и язык касаются чувствительной шеи. - Стой. Я не хочу, чтобы это все испортило. Не хочу, чтобы завтра ты признала это ошибкой и попыткой забыть того мужчину, потому что мне после такого будет недостаточно просто дружбы. - Какого...Какого мужчину? - Отрывисто спрашивает Клюгер, не прекращая своих действий. - Про которого ты говорила, который выбрал не тебя. Шатенка издаёт смешок и касается лямок на платье дизайнера. - Нет никого мужчины. Есть только ты. Ты, Роуз Вайл, смотрящая куда угодно, только не на меня, ты, делающая пару шагов назад, стоит мне подойти ближе, ты, кто днем все наровится сесть подальше, а вечером кладет голову мне на плечо и не смело флиртует. - Подцепляет пальцем бретельки и тянет их вниз. - Ты, которая, как оказалось, каждый раз влюбленно смущалась, случайно коснувшись меня, ты, которая так бесстыдно заигрывала со мной несколько минут назад. Есть только ты, Роуз Вайл, не понимающая намёков, живущая в своей сказке и сводящая меня с ума. А после наступает недолгая тишина, сменяющаяся звуками поцелуев, сползающей ткани, рвущихся по шву вырезов, падающих часов, картин и бокалов, неловкого смеха, когда вместо того, чтобы упасть на кровать, вдруг соскальзываете на пол, смелых и искренних признаний, вскриков и стонов. Постельное белье нещадно мнется, руки и ноги сплетаются, и вдруг полная свобода и уверенность в движениях приходят сами собой. Дафна знает, что завтра дизайнер будет краснеть и смущаться, будет совсем не похожей на себя такую, как сейчас, будет неловкой и пугливой, голос ее все больше будет сбиваться, но к вечеру это вновь пройдет, хоть и пара бокалов вина так и останутся не тронутыми. Дафна знает, что завтра будет смотреть на каждую из женщин предупреждающим и даже угрожающим взглядом, в котором все же можно будет разглядеть благодарность. Дафна Клюгер абсолютно уверена: ей совсем не нравятся мужчины вроде Клода Бейкера или женщины, походящие на Миллер или Оушен. У нее есть один любимый типаж, способный зацепить ее взгляд, и имя его Роуз Вайл.