Пять минут до рассвета

Грязь. Много грязи. Это все, что помнил Гарри из своего детства. Она была на кроссовках, на сиденьях в старом автобусе и в будущей истории его жизни. Впитываясь, уничтожая все на своем пути, расползаясь уродливыми пятнами. Пахла землей, гнилью и отчаянием. Он видел ее на чистых скатертях и пятнах на простынях от кровотечения ночью. Даже лилово-синие отметки на теле казались грязными. У Гарри никогда не было сахарно-карамельного детства. Ни парков аттракционов со сладкой ватой, ни цветов в саду, ни чая с сахаром на ночь. Да ему даже чай нельзя было. Оно состояло из потрепанного портфеля с учебниками по утрам, автобусных остановок и одиночества. Гарри хотел бы сразу после школы бежать с другими мальчишками, падая и сдирая коленки до крови, а потом мазать их зеленкой. Или играть в футбол. Он не знал этого, потому что никогда не гулял с ними, чувствуя сильную усталость. В то время, как жизнь других только начиналась, Стайлсу казалось, что она вытекает из него. Это могло казаться нормальным, но тогда почему другие дети не вели себя так? Преподаватели постоянно спрашивали о самочувствии, замечая что-то не то, а мама… ну, и она иногда тоже. Были подозрения на простуду, поэтому на шее оказывался вязаный шарф, а на столе тарелочка с клубничным вареньем. Но это была не простуда. Одним ноябрьским утром на Гарри надели шапку и повели в больницу для проверки. Ему нравилось это место с улыбчивыми врачами, которые давали ему леденцы, и он никогда не думал, что его можно ненавидеть. Мальчик вышел оттуда с маленькой ваткой у пальца и приглашением придти через два дня. Два дня, после которых жизнь можно делить на «до» и «после». Это был все тот же грязный и дождливый ноябрь, когда Гарри сидел в автобусе, рисуя пальцем на запотевших стеклах. Он думал о тучах на горизонте и пятнах на кроссовках, которые уже не нравились ему. Как и весь день. На улице было сыро, а врач в больнице почему-то больше не улыбался ему. Вместо этого он предложил Гарри сесть, доставая бумаги из папки. Так, кажется, выглядят моменты, когда жизнь заканчивается. — Гарри, — он выдохнул, поднимая глаза, — у тебя лейкемия.

***

Два года спустя. Рука соскальзывает, и карандаш чертит кривую линию. — Черт, — ругается Гарри, захлопывая тетрадь. — Чертова геометрия. Он падает на спину на подушки, кажущимися облаками для затекшего тела. Книга от этого с грохотом падает на пол. Перед глазами все еще буквы и фигуры, больше напоминающие старинное заклинание. Гарри всегда ненавидел геометрию. Он выдыхает, поворачиваясь к окну. Лучи солнца пробираются через жалюзи, падая на вазоны с цветами. Эта картинка так часто маячит перед глазами, что Стайлс почти может определять по теням время. И, если он не ошибается… — Гарри, — раздается голос вместе во стуком в дверь. … не ошибается. Парень встречает Саманту улыбкой и бардаком на кровати и тумбочке. Она одна из лучших медсестер, с которыми он познакомился за два года. Сэм разрешает ложиться немного позже положенного, а ее глаза оттенка фундука притягивают и отчего-то напоминают дом. — Ты спустишься в столовую, или еду принести сюда? — заботливо спрашивает она. Гарри секунду думает. — Я пойду в столовую. Он встает, натягивая на голову шапочку, желая скрыть единственное (Стайлс на это надеется) воспоминанием о годах, наполненных борьбой, красным цветом и грязью. Саманта открывает окно и меняет простыни, пока Гарри выходит из палаты. В коридоре пахнет бинтами и депрессией с едва уловимым ароматом духов. Здесь всегда витает этот запах. Больница всегда являться тем местом, где вещи просто происходят. Просто ставят смертельный диагноз. Просто говорят, что не могут ничего обещать. Просто убивают все, что когда-либо существовало. Но Гарри никак не мог ненавидеть это место. Оно стало ему домом и в какой-то степени спасло жизнь. Он думает об этом, ставя поднос на один из столиков и садясь рядом. Здесь шумно и пахнет свежим хлебом. Стайлс откусывает от своей булочки с кунжутом, медленно жуя. Почти все здесь были знакомыми. Они встречались на терапии или на химии, а иногда в коридорах. И пусть у всех были разные судьбы. Гарри отвлекается, слыша тихий всхлип рядом с собой. Он осматривается, замечая мальчика, что сидит за соседним столиком. На нем огромный свитер, рукава закрывают ладони, в которых он прячет лицо. — Хей, — зовет парень, садясь рядом. Тот в ответ поднимает голову, смотря своими большими серыми глазами. В них угасают и падают звезды. Гарри знает этого мальчика. Джеймс. За все время пребывания здесь он превратился в призрак себя. Никакой сахарной улыбки и нежного румянца. — Что случилось? — мягко спрашивает Гарри. — Я умираю, — дети не должны говорить такого. Это неправильно. Весь мир вокруг неправильный. — Это не так. Ты просто немного болеешь. Я болел так же почти два года. И, видишь, теперь я не умираю. Как и ты. Слезы скапливаются в уголках в глаз, скатываясь по щекам вниз. В свои семь Джеймс повзрослел слишком сильно и слишком многое уже понимал. Как и все здесь. — Ты думаешь, у меня есть надежда? — Я не думаю, я знаю, — Гарри бы отдал все, чтобы его слова оказались правдой. — Хочешь, я отведу тебя в палату? А потом посижу с тобой немного? Он иногда был слишком слаб и сильно уставал, но никогда не мог отказать детям. В них всегда была притягивающая наивность и вера в чудо. Пусть и больничные стены почти искоренили из них это. — А ты мне почитаешь? — Почитаю? — Гарри на секунду задумывается. — Да, думаю, почитаю.

***

Палата Джеймса — своеобразный портал в другой мир, где нет места капельницам и смерти. Стены мягкого желтого цвета, на тумбочке лежат апельсины, а игрушки разбросаны повсюду. О том, что это все же реальность, напоминают только белые простыни и характерный запах. — Мне мама вчера новую книжку принесла, — говорит мальчик, доставая ее из-под подушки. — А она часто к тебе приходит? — спрашивает Гарри, садясь на кровать. — Почти каждый день, — отвечает он, более заинтересованный в книге. — Начать с самого начала? — Стайлс берет ее в руки, получая кивок в ответ. Начиная читать, парень понимает, как любит это. Дети тут становились ему друзьями, заменяя одноклассников и ребят из соседних домов. Может, его не должно интересовать это. В таком возрасте подростки состоят из недорассказанных секретов, сердец, которые хотят быть любимыми и множества аккаунтов в Instagram. Наверное, если бы не больница, Гарри был бы другим. Она, со всей ее атмосферой, вместе в лекарствами была впрыснута в вены, меняя изнутри. Гарри часто думал себе вне белых стен. У него были бы конфеты в карманах и огоньки в глазах. Много друзей и планы на будущее. Но сейчас у него есть только эта реальность. Он выдыхает, закрывая книгу, когда Джеймс засыпает. Парень едва касаясь проводит подушечкой пальца по синяку на его предплечье. Ими усеяно все тело, как ядовитыми цветами и лужами бензина. Мы все верим, что это никогда не случится с нами ровно до того момента, как это становится частью нашей жизни.

***

Это был последний раз, когда Гарри видел Джеймса перед внезапным ухудшением состояния последнего. Да и вообще последний раз. Он был прав тогда. Он действительно умирал. Одна из жизней остановилась, а все остальное осталось прежним. И кто знает, чья остановится следующей?