Великолепный век. 5 сезон

       Отпустив Хатидже-калфу, Михримах-султан величественно села на тахту, приставленную к стене, подняла обе руки в стороны, чтобы с них слезли мешающие рукава, а потом приготовилась к беседе с девушкой. Султанша так хотела как можно скорее увидеть в лицо эту рабыню, что разволновалась сама и уже не знала, с чего ей завести разговор. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала во мне какой-то источник власти, хатун. Представь, что я твоя самая лучшая подруга, которой ты бы не постеснялась доверить самое сокровенное и наболевшее, — увлеклась в данном разговоре султанша, а потом ее осенило, что она совсем забыла представиться, полагая, что ей раньше не сказали, к кому ее поведут, — я Михримах-султан. Дочь покойной Хюррем-султан и покойного султана Сулеймана Хана. Алтынджак-хатун не слишком испугалась или удивилась, когда услышала из уст султанши, кем она является. Рабыня нацелена молчать. Что бы ни случалось, она собирается молчать, дабы ненароком не проявить к ней неуважения. — Ты готова со мной поговорить по душам? , — спросила Михримах-султан. Торжественный наряд придавал госпоже неподдельной уверенности. Рабыня не смела даже кончиком пальца пошевелить. — Хатун, я с кем разговариваю? , — повысила голос Михримах. Девушка по страхом посмотрела на султаншу, а потом быстро опустила вниз голову. Михримах-султан тепло улыбнулась новоприбывшей. Женщина готова поговорить с Алтынджак-хатун также, как поговорила бы c Хюррем-султан, в то время, когда она была бесправной рабыней. — Пожалуйста, не бойся меня. Хотя зачем я тебе это говорю? Сейчас никакие слова не смогут объяснить тебе и внушить, что мне абсолютно точно можно доверять. Мне остается надеяться, что в течение разговора со мной ты это поймешь. Садись на тахту. Обе сели. — Я не имею права утверждать, что я великий и самый лучший психолог, однако я буду задавать вопросы, а ты, пожалуйста, без стеснения отвечай мне. Бояться тебе меня не надо. Я прошу, — попыталась заверить девушку Михримах-султан. Алтынджак-хатун осмелилась позволить себе хотя бы сейчас свободно выражать свои мысли, ибо сил, чтобы держать сию негативную энергию в себе, больше не осталось: — Я готова отвечать на ваши вопросы, госпожа. — Отлично, — улыбнулась Михримах-султан, — раз так, то начнем с твоего имени. — Алтынджак, госпожа, — ответила девушка. — Красивое имя, — добротно отозвалась дочь покойного падишаха, — сколько тебе сейчас лет? — Восемнадцать, госпожа. — Ты мне кажешься красивой девушкой. Если тебя привести в порядок, тобой заинтересуется не один шехзаде в гареме, — с улыбкой на лице произнесла Михримах-султан. — Шехзаде? , — нахмурилась девушка, позволив себе не стесняться общаться. — Ладно, потом это объясню, — решила султанша, — а теперь расскажи мне, как произошел поджог твоего дома. Будет больно это вспоминать, но тебе придется, хатун. Нурбану-султан с дочерьми в башне справедливости. Счастливая женщина никак не могла налюбоваться супругом. На церемонии он держался уверенно, словно султаном стал не сегодня, а все десять лет империя османов вверена в его руки. — Матушка, — к Нурбану обратилась ее дочь — Эсмахан-султан, — наш отец ведь очень долго государством будет управлять? Ведь ему удастся заполучить доверие янычар и придворных чиновников. — Это как Аллах решит. — отозвалась Нурбану-султан, — нам необходимо поддерживать нашего отца молитвами. Я открою фонд для бездомных и неимущих теперь и в Стамбуле, а не только в Манисе и Конье. Хочу созвать в мой вакф жен пашей и беев, а вы, любимые доченьки, будете мне с вакфом помогать. — Конечно, матушка, — сказала Эсмахан-султан, а за ней повторились ее сестры — Шах и Гевхерхан. История, которую Алтынджак-хатун рассказала Михримах-султан, госпожой забыта не будет. Слушая откровения и всяческие признания от девушки, султанша неволей вспомнила свою покойную мать. Она всегда восхищалась Хюррем-султан, а когда, после ее смерти, Михримах-султан кто-нибудь говорил, что она вполне могла бы заместить мать, то султанша так и сияла от счастья. В ее сердце проскочила мечта. Мимолетная греза, для осуществления которой почти обрублены все шансы, как считала Михримах. Она хочет воспитать из Алтынджак-хатун девушку, которая, возможно, впоследствии станет чем-то походить на Хюррем-султан. Эти столь сокровенные мечты Михримах-султан не осмелилась озвучить, даже рядом сидевшей девушке. От нее она услышала, что простые разбойники ворвались в дом, сначала поубивали всех из семьи маленькой на тот момент Алтынджак, которая успела запрыгнуть в чулан перед столь ужасными событиями, а потом всех их подожгли, однако Алтынджак, словно богом хранимая, осталась невридима. На невольничий рынок ее затащили силой и там он прожила около трех лет, каждый день встречаясь с холодными и страшными каменными стенами, жуя как попало приготовленную похлебку и засыпая на сухом сене. — Не помню, сколько раз пыталась покончить с собой, — опустив вниз глаза, прошептала девушка, а Михримах-султан все также внимательно продолжала слушать собеседницу, — я правда сбилась со счета от того, сколько раз пыталась это сделать. На руке, по-моему, около десяти порезов, вроде девять, не знаю, не хочу на них смотреть… Однажды меня поймали с ножом в руке, одна ненавистная особа донесла, которой я сначала доверяла. Ее зовут Япрак. Ненавижу эту тварь. Она рассказала, и у меня выхватили нож и сказали, что в следующий раз сами мне перережут горло, я сказала, что готова, скорее бы уже. После этого у меня было еще несколько попыток. Когда из комнаты вынесли все ножи, мне удалось попросить одну девушку, единственную, с кем я там нормально общалась, добыть мне яда у одного торговца. Она сама хотела свести счеты с жизнью. Про наше дело, конечно, узнала эта Япрак. Она не могла не донести на нас. В итоге, пока эту бедную девушку пытали за сговор со мной до тех пор, пока она не умерла, меня пытались спасти эти толстые обрюзжие старые лекари, пытались вывести яд, а потом устроили допрос. Знаете, госпожа, мне кажется, если бы я продолжала там существовать, и нас не выкупили, я бы совершила еще и не одну попытку самоубийства. А сколько раз я пыталась повеситься! Отвязывала у себя с пояса ткань, вешала ее на лампаду, вставала на сено и… да только не дотягивалась. Я невысокая, поэтому мне тяжело это было сделать. Вот такая история, Михримах-султан. — Все у тебя будет хорошо, — подбодрила девушку госпожа, — и я ни в коем случае тебя ни за что не осуждаю. Можно подумать, у тебя был выбор. Знаешь… — султанша опустила вниз глаза, что-то царапая у себя на одежде, — передо мной сидит вторая Хюррем-султан, которая только в начале своего интересного пути. Иди сюда. На лицо госпожи выступили слезы, она приподнялась с тахты, а Алтынджак-хатун подошла к ней и обняла госпожу. Наступает ранний вечер. Султан Селим и великий визирь — Соколлу Мехмед-паша — прогуливаются по коридору дворца, отделенной от гарема. За мужчинами следовал Газанфер-ага в качестве телохранителя султана, а также двое высоких стражников. — Соколлу, ты видел, как придворные визири были рады моему появлению? — Конечно, повелитель, — сказал Мехмед-паша, — так и подобает себя вести высшим государственным лицам. И вас нельзя не похвалить. На церемонии вы выглядели превосходно. Мне очень понравился ваш уверенный взгляд. Все было, как надо. — Мне очень лестно слышать от тебя подобного рода слова, Соколлу. Остается надеяться, что это не банальная лесть, — сказал султан Селим. — Ну что вы, повелитель, — и тут великий визирь вспомнил, что у него для султана появилось неотложное дело, о котором смолчать будет преступлением, — повелитель, а вы помните такого человека, как Иосиф Наси? Тут Селим задержал шаг и стал напротив визиря, что, в свою очередь, сделал и Мехмед-паша: — Иосиф Наси. Конечно, помню. Племянник синьоры Грации Мендес. Она же Беатриче. — Да, повелитель. Прежде всего Наси просит передать вам удачи и успехов на должности падишаха. Он молится за вас и искренне желает вам долгого здоровья… — сказал паша. — Это все, Соколлу, или он еще что-то пожелал? , — спросил повелитель. — Нет, мой повелитель, а вы что-то ожидали еще? , — вовсе не преследуя негативных помыслов, уточнил великий визирь, хотя выбрать более нейтральный тон для вопроса не удосужился, — то есть… простите. — Да нет. Просто он мог уже целую поэму мне написать с его пожеланиями мне, а потом отправлять по одному листочку этого неземного уровня шедевра почтовым голубем прямо в мои покои. Прости, Аллах… Соколлу Мехмед-паша от души посмеялся. Султан Селим ему улыбнулся в ответ, посмотрел на Газанфера-агу, которого тоже что-то весьма рассмешило, а потом обернулся к визирю: — Ну так и что там, Соколлу? — Честно говоря, я сам не посвящен во все подробности этого дела, но Наси передал, что сегодня, ближе к вечеру, во дворец для вас и Нурбану-султан должны передать два подарка. — Что за подарки? От Иосифа? , — спросил Селим. — Да, от него, а вот что там такое, я, поверьте, совсем не знаю. Он даже не намекнул мне. — Посмотрим потом, — сказал повелитель, а после обратился к Газанферу-аге, — вели принести два кувшина вина в мои покои, Газанфер. Наконец-то я со спокойной совестью и умиротворенной душой смогу позволить себе, что давно хотел. — А я уже отдал распоряжение, — улыбнулся Газанфер. — Значит, отлично, — отозвался Селим. — Простите, однако, — заявил Мехмед-паша о возражении, — совсем скоро сюда должны прибыть так называемые подарки. Куда мне их поставить? — В покоях Нурбану-султан оставишь, — сказал Селим и удалился. — Как прикажете. Джанфеда-калфа шла по общей спальне с двумя кувшинами вина, возвращаясь из дворцовой кухни. По пути она обратила пристальное внимание на девушек, которые приводили себе в порядок после прибытия во дворец. Она выискивала глазами Алтынджак-хатун, но тщетно. Подойдя к новому аге гарема, который исполняет дополнительные обязанности здесь, а также находится в услужении у Эсмахан-султан, Джанфеда-калфа задала вопрос о девушке: — Алтынджак-хатун еще не вернулась от Михримах-султан, Бешир-ага? — Я ее не видел, Джанфеда-калфа. Скорее всего не вернулась, — ответил ага. — Понятно. Я пошла, — сказала Джанфеда и вышла во дворик. Невольно ее взгляд задержался на балконе, где величественно стояла Михримах-султан со своей дочерью — Айше Хюмашах, обе опустившие руки на балюстраду, как это любила делать покойная Хюррем-султан. Видя калфу с кувшинами вина в руках, Михримах-султан не могла не иронизировать эту ситуацию: — Да-а-а, вино теперь потечет рекой в гареме. — Госпожа, — Джанфеда-калфа поклонилась ей снизу, а потом продолжила путь. — Но это не надолго. Пусть они пока в первые дни наслаждаются жизнью, пусть расслабляются да силы свои почем зря растрачивают. Первой нападать не хочу, а то еще и виноватой окажусь пред лицом Аллаха. Пусть мой братец-повелитель даже не надеется, что я забыла, как он подло и хладнокровно лишил жизни Баязета, а также всех его сыновей. Я готова убить его на месте, но нет. Пусть это затишье ему не покажется подозрительным. Главное вовремя и внезапно напасть, — и женщина повернулась к своей дочери — Айше Хюмашах, проведя рукой по ее щеке. Султан Селим был в своих покоях — покоях султана. Больше не обремененный томительными ожиданиями и всяческими страхами, беззаботно прилег на колени своей супруги, поцеловав женщине руку. Нурбану-султан помогла Селиму прилечь удобнее и принялась делать мужчине приятные и расслабляющие почесывания по всей голове. Селим получал неслыханное удовольствие, его даже потянуло в сон. В двери покоев постучали. — Войдите! , — сказала радостная Нурбану-султан, не отрывая взгляда от любимого. Вошла Джанфеда-калфа. Поклонившись Нурбану-султан, она задала немой вопрос про кувшины вина, мол, что с ними делать и куда их поставить. Султанша в ответ также молча указала Джанфеде, чтобы та принесла один из них к ней. Служанка отдала кувшин госпоже, а сама удалилась, потому что поняла, что ее присутствие здесь является лишним и бесполезным. Увидев вино, Селим зашевелился и привстал, спросив у своей супруги, посмотрев на нее уже полусонными глазами, хотя за сегодняшний день он не позволил себе ни капли: — Нальешь нам? — Конечно, повелитель. Вам стоит только пожелать, — радостно отвечала Нурбану-султан. Султан Селим сел на тахту и внимательно изучал в этом положении черты своей жены. Мужчину пробрала приятная и успокаивающая ностальгия. Перед собой он продолжает видеть ту веселую, целеустремленную и готовую пойти на любые жертвы Нурбану-хатун, в чем не постеснялся признаться самой Нурбану, пока та наливала вино: — Все, как в самый первый день. Твоя прыгучая походка, фигура, точно ствол кипариса, волосы, отливающие блеском… — Я вас вдохновила на сочинение стихотворений, мой повелитель? , — стараясь как можно кокетливее себя вести, спросила Нурбану-султан, романтично подходя к супругу со стаканами вина. — Стихотворения? , — спросил Селим, приняв стакан в свои руки, а потом, что было для Нурбану непредсказуемо, ухмыльнулся. — Что я не так сказала? , — стараясь сохранить на лице улыбку счастливой женщины, спросила госпожа. — Да какие стихотворения? , — сказал Селим, потом глотнул вина из стакана, вытер бороду, и подсел еще ближе к возлюбленной, — мне жизни для тебя не жалко. Ты вправе в любой момент забрать ее, так как мне ее ты же и подарила. Султан Селим остановил взгляд на выразительных глазах Нурбану, а потом двумя руками поднес ее лицо, совокупив свои губы с ее губами. Нурбану отвела руку назад, поставила стакан с не выпитым вином куда-то назад, и свободными руками подтащила мужчину поближе к себе. Яркий ослепляющий закат уходящего солнца начал сменяться сумерками. Ко дворцу подъезжает карета. По тому, насколько искусно она выделана снаружи, а также украшена, можно судить, насколько ее строитель мастер своего дела. Карета остановилась, и оттуда вышел мужчина лет сорока, разодетый в европейскую одежду. На нем был темно-синий кафтан, а на голову надета черная шляпа с гусиным пером. Он спустился из кареты на землю и стоял, словно завороженный. Он забыл, зачем сюда приехал, к кому, для чего. Формы дворца Топкапы не смогли оставить европейца равнодушным. Спустя некоторое время он, наконец, вспомнил, что не один здесь. Мужчина подошел к карете, сунул туда голову и спросил: — Ты готова? — Да, — послышался неуверенный голос изнутри. — Давай, — граф Жанкарло протянул руку с болтающимся полупрозрачным рукавом того же цвета, что и сам жакет. На руку графа облокотился некто в черных тканевых перчатках, на которых вышита позолоченная текстура снизу вверх. Также на руку было насажено кольцо с крупной жемчужиной в центре. — Давай аккуратней, — граф в помощь задействовал и вторую свою руку. В итоге, женщина благополучно покинула карету, щуря глаза от света, так как путь их до дворца был не короток. Женщине на вид было около тридцати пяти лет. Она была одета в черное средневековое приталенное платье, подпоясанное посеребренным шнуром; жемчужные бусы дамы доходили до линии талии. Они были настолько длинные, что в пути дама не раз путалась в них, отчего часто запрокидывала сие украшение за спину. Прислужницы потрудились и над макияжем женщины, выразив ее глаза черным цветом, а также добавив румянец на щеки. Лицо этой привлекательной женщины было довольно миловидное и доброе, отчего в Европе у ее ног в свое время валялcя не один десяток мужчин. Волосы этой дамы имеют отдельное место и внимание в ее внешности. Она ухаживает за ними еще с юности, поэтому сейчас они выглядят божественно. Густые темно-каштановые локоны были убраны за спину, отчего женщине тоже часто было неудобно в пути, постоянно их придавливая спиной. Однако дама ничего не собиралась во время пути в себе менять, ибо на жертву ради красоты она идет уже не в первый раз. Шляпа женщины была подвязана темно-красной нитью с вшитой в нее бабочкой. — И как тебе этот дворец, Файорэлла? , — поинтересовался граф Жанкарло. — Я себе его совсем иначе представляла, — призналась женщина, не отпуская теплую руку мужчины. — Не понравился что ли? , — спросил граф. — Нет-нет, — ответила дама, подняв голову вверх, — я думала, что он выглядит гораздо беднее, но эти огромные купола, куча окон разных форм, парадный вход… Все это вдохновляет меня, Жанкарло. И это мы еще внутри не были! — Да-а, ты права, — ответил граф, а потом направился вместе с Файорэллой во дворец. Михримах-султан сегодня легла спать пораньше. Айше Хюмашах-султан осталась во дворце на эти дни. Делать нечего, и султанша легла спать в одну кровать с матерью. Для Алтынджак-хатун она устроила постель на нескольких тахтах в покоях. В то время, когда госпожи уже давно заснули, Алтынджак не могла спать. Сначала ей показалось, что ей просто неудобно, но потом поняла, что дело не в месте вовсе, где она спит. Она не могла и не хотела спать, поэтому, будучи в ночном халате, который Михримах-султан отдала ей, девушка встал на ноги. Босая, она встала на носки и тихонько пошла к двери, которая выводит на внутренний балкон. — Повелитель, — запыхаясь, Газанфер-ага мчался в покои султана Селима по длинному коридору, словно чем-то напуганный, — повелитель! Повелитель! Открыв двери без разрешения повелителя, Газанфер-ага ужаснулся еще больше, чем было до этого. Султан Селим лежал на кровати, свесив одну ногу вниз, а другую оставив на кровати. Глаза его были закрыты, рот же наоборот, открыт, а сам он сопел. — О, Аллах, что мне делать?! , — распереживался Газанфер-ага, неволей перейдя на ненужный шепот. Далее он стал искать глазами Нурбану-султан. Сначала ему показалось, что госпожа, напоив мужа вином, ушла, однако сейчас он видел, что женщина сидела на тахте, поджав под себя ноги, а голову облокотила прямо на стену, сама дремала. — Госпожа! , — крикнул евнух, приблизившись к женщине, — госпожа моя! Нурбану-султан! Но потуги Газанфера не увенчались успехом. После этого он снова подбежал к Селиму: — Повелитель? — Газанфер? , — еле ворочая языком, прошептал напившийся, щуря глаза, — чего такое? — Вам… Соколлу Мехмед-паша, помните, говорил, что вам должны поздно вечером подарки прислать? — А? , — протерев лицо рукой, отозвался Селим, — ну так я велел ему их в покои Нурбану унести. Он приказов что ли не понимает? — Тут другое дело, повелитель! , — закричал Газанфер-ага, позволив себе в столь неприятной ситуации повысить голос, — в общем, приехали граф Жанкарло и графиня Файорэлла! — Кто? , — развязно спросил Селим. Алтынджак-хатун вышла вышла из покоев, оставив дверь на внутренний балкон во дворике чуть-чуть приоткрытой. Она посмотрела вниз и услышала болтающих девушек за дверью в общей спальне. Девушка поставила руки на балюстраду и оценила на глаз высоту. Она не была уверена, что ей удастся осуществить задуманное, но первые шаги к этому Алтынджак все же предприняла: она поставила ногу на выдолбленный в балюстраде узор, а руками помогла себе встать на нее.