Враг

— Мам, а как ты поняла, что папа тот самый человек, с которым ты хочешь связать свою жизнь? — У тебя кто-то появился? — спросила она, отложив газету в сторону и присаживаясь рядом со мной. — Нет, — соврала я. — Нужно написать сочинение.       Она еле заметно улыбнулась и поправила волосы. — Когда привыкаешь к человеку, изучаешь его привычки, видишь недостатки и понимаешь, что они — сущая мелочь по сравнению с тем, что ты испытываешь к человеку. Приходит осознание того, что, к примеру, он не умеет готовить, а тебе это нравится — вы дополняете друг друга. Для тебя сесть за руль — табу, для него — адреналин всей жизни — вы дополняете друг друга. Ты любишь читать, анализировать и пережёвывать информацию, а он эти книжки только в школе и видел, но принимать информацию от тебя обожает — вы как одно целое, понимаешь, о чём я? — То есть, противоположности притягиваются? — я усмехнулась, вспоминая, какое вкусное спагетти приготовил Джастин. — Я считаю именно так, дорогая. — Спасибо, — я обняла её. — И как его зовут?       Я не на шутку встревожилась и сжала губы. — Томми. Его зовут Томми, — сказала я через силу.       Когда я спустилась в гараж, чтобы пригласить отца к ужину, было уже поздно, в районе девяти часов вечера. Мне предстояло написать сочинение до утра следующего дня, и я несколько переживала по этому поводу. — Пап, — крикнула я с порога, заходя на рабочую территорию.       Он был не один. Кто-то усердно рылся в капоте автомобиля, скрывшись за железной махиной. — Мама зовёт нас кушать, — пояснила я, смотря на у ставшего отца.       На его лбу выступал пот. Он протёр лицо грязной перчаткой и посмотрел в сторону своего напарника. — Эй, пойдём ужинать, а после на боковую. На сегодня хватит, и так много сделали.       И когда парень выпрямился и сделал несколько шагов в сторону, я замерла, не моргая.       Возле папиной машины стоял Джастин. Он был в грязной одежде, посмотрел на меня с тяжёлой ношей и протянул: — Добрый вечер.       Мне стало неловко, что мы находились в компании моего отца и не имели возможности вести себя более свободно. Как будто в тюрьме мы были вынуждены держать порядок и не позволять себе переходить черту. — Добрый вечер, — сбитым дыханием протянула я.       Папа стал собирать инструменты в металлический зелёный шкаф, что находился по правую руку от меня. — Поужинаете с нами? — спросила я у нашего гостя. — Раз уж вы предлагаете, — улыбнулся он, двигаясь ко мне.       Он прошёл мимо меня и едва коснулся моего запястья. Джастин улыбался и даже после чёрной работы выглядел выигрышно. Я уже видела его в этой футболке, а сейчас заметила небольшую дырку в области у рёбер. Должно быть, это произошло сегодня, подумала я, но не стала ничего говорить Джастину.       Он принялся помогать моему отцу, и мне было приятно видеть, как слажено они действовали, словно работали с друг другом каждый день.       Я стояла у двери, опираясь рукой о стену. Она была холодная, и, прикасаясь к ней, мне не хотелось спать. Надеясь, что они быстро завершат, я ожидала их, тарабаня пальцами по кирпичной стене. В моей голове играл мотив одной из песен, что я услышала в машине Джастина. Сейчас он выглядел так же, как за рулём — по-мужски. — Эти ключи положи на табурет, — сказал папа, — они завтра понадобятся.       Джастин молча выполнил указание, а после присел на корточки, чтобы поправить шнурки на кроссовках. Сверху вниз я смотрела на него, его крепкие руки, на которых выступали вены, его деловые часы серебряного цвета, на взмокшие в процессе труда волосы, которые он только что поправил. Это всё так привлекало меня. Одно его присутствие в радиусе десяти метрах от меня действовало как наркотик — хотелось больше, хотелось ближе. И я задумалась, интересно, хотел ли Джастин меня в такой же степени хотя бы когда-нибудь. Грезил ли он ночью со мной, представлял ли нас вместе.       Завершив все дела, папа прогнал нас и потушил свет в гараже. — Мне нужно умыться. Или даже сходить домой и переодеться, — сказал Джастин, когда мы оказались в коридоре. — Нельзя в таком виде садиться за стол. — Если ты пойдёшь переодеваться, то к столу уже не успеешь, — съязвил папа за нашей спиной. — Сходи умойся, Мия тебя проводит в ванную.       Я улыбнулась, ощущая вкус победы. Папа только что собственноручно подписал нам разрешение на поцелуй. И пока мы поднимались на второй этаж, где была просторная ванная, во мне ликовало желание почувствовать вкус его губ. Мы шли медленно, и я чувствовала, как пристально Джастин смотрит мне в спину. Я не могла спутать это чувство ни с чем другим. И когда мы остановились у пункта назначения, я повернулась к Джастину, посылая ему вызов улыбкой. — Что ты со мной делаешь? — шёпотом спросил он.       Джастин оглянулся по сторонам, тоже расплылся в улыбке и приблизился ко мне. За считанные секунды его рука скользнула под мою майку и легла на талию, вторая рука Джастина справилась с дверью в ванную, мы вломились туда, уже жадно целуя друг друга, и закрыли за собой дверь на старенький крючок.       Здесь было влажно и душно, Джастин прислонил меня к двери и не отлипал от губ. Осознание того, что именно сейчас наши тела находились впритык друг с другом, тащило меня в омут надежд. Я так хотела его. Но делать это в нашем доме было нецелесообразно — через тонкие стены нам было не скрыться.       Но Джастин продолжал меня целовать, его рука скользнула выше, ловко справляясь с лифчиком. Моё тело горело, а когда мужская рука добралась до груди — словно взорвалось, испытывая волну возбуждения.       За дверью раздались шаги и мы с Джастином, чуточку отстранившись друг от друга, умолкли. По шагам я поняла, что это был папа. Он прошёл в спальню, затем вернулся к лестнице, что-то пробубнил себе под нос и снова мелькнул в спальню. — Нам стоит продолжить в более подходящем месте, — тихо сказала я. — Например? — улыбнулся он, приближаясь к моей шее.       Мне было щекотно от его дыхания, и я попробовала увернуться. — У тебя дома. — Мия, ты хитрюга.       Пока Джастин умывался, я стояла за его спиной, обняв его вокруг туловища, я положила голову на мужскую спину и чувствовала себя так спокойно и легко, будто весь мир вокруг перестал существовать.       Джастин делал меня живой, он каждую нашу встречу вдыхал в меня энтузиазм и намерение идти дальше. Он не раз повторял мне: «Когда человек стоит на месте, на самом деле, он идёт назад».       И мне хотелось заснуть на его спине, даже стоя. Вот так, обняв его, стоять и думать, насколько я рада его присутствию в моей жизни.       Когда он повернулся ко мне, на его лице блестели капли воды. Карие глаза смотрели на меня с непонятным для меня подтекстом. Как будто Джастин хотел сам что-то мне сказать, а потом ожидал слов от меня. В любом случае, его взгляд нравится мне, каким бы он ни был: страстным, властным, задетым за живое, грубым и черствым, загнанным в угол и обессиленным, готовым сражаться, сбитым с пути, отрешенным, любящим себя, кричащим о своей правоте, противоречащим, понимающим, готовым к действию, принявшим важное решение, надеявшимся найти ответ в глазах напротив, оценивающим и пронзительным. — Смотрела бы на тебя вечность, — почему-то сказала я. — Твой любимый цвет? — неожиданно спросил он.       Сейчас был, несомненно, самый подходящий момент для подобных вопросов. — Бордовый, — я тихонько засмеялась. — Это тот, что темнее красного? — он цеплялся пристальным взглядом в мои глаза. — Тот, что цвет черешни.       Я вспомнила вкус этой ягоды.       Мы договорились, что я спрячусь за шторой ванны для случая, если после выхода Джастина, кто-то вдруг захочет сюда зайти. Конечно, мы не могли быть уверены, что это достаточно хорошая идея, поскольку риск оказаться замеченной всё-таки был. — Смотри, не усни здесь, — усмехнулся Джастин, целуя меня в лоб.       Он задвинул шторку с изображением рыбок и покинул ванную. Несколько минут я стояла, затаив дыхание и прислушиваясь к каждому шороху, которых, к счастью не было, а после выбралась, встав босыми ногами на кафель. Я наклонилась, чтобы быстро справиться с мягкими тапками, и выглянула из-за двери.       За столом я снова была девочкой, что обращается к своему преподавателю на «Вы» и не задаёт ненужных вопросов. Было сложно держать язык за зубами всякий раз, когда хотелось вставить своё словечко во взрослый разговор. Меня, увы, взрослой здесь не считали.       Я давилась грибами и картошкой, улыбаясь на каждую тему, что звучала за этот вечер, и тёрла глаза от усталости. — Роб говорит, что дело закрыли? — спросил Джастин, вскользь бросив взгляд в мою сторону. — Да, — кивнула мама, уткнувшись в гриб и взглядом, и вилкой.       Она сидела ровно, касаясь спиной спинки стула. Мама никуда не спешила, поэтому ела очень медленно, словно сейчас было утро субботы. Растягивала удовольствие от еды, не поднимая глаз выше уровня стола, на котором не присутствовало излишеств. — Они чёртовы лентяи, — подхватил Джастин, кладя вилку. — Если постараться, можно пойти дальше, задействовать более высокие социальные структуры. — Всё в порядке, Джастин, — папа потянулся к нему и положил руку на плечо. — Нужно жить дальше.       Ещё один консерватор, пронеслось у меня в голове. И я задалась про себя вопросом, неужели это правда, что девушки выбирают мужчин, похожих на своего отца? Насколько верна эта теория, и можно ли ей руководствоваться для выбора партнёра? — Имейте в виду, что в любое время я готов с вами это обсудить. Не закрывайтесь в четырёх стенах. Это к хорошему не приводит.       Я смотрела на них троих, сидящих в моём кругу, и удивлялась, как так получилось, что мы собрались за одним столом. Мама, которая то и дело обвиняет меня во всём, папа, который устал от моих нравоучений, и Джастин, которому приходилось терпеть маленькую капризную девчушку. — А ты как-то связан с вышестоящими? — папа вдруг выступил за продолжение разговора. — По касательной. Есть знакомые. — Ведь в Шавинигане уже было немало случаев. И все смиряются с утратой, принимая это как должное, когда это неуместно. Ведь нужно бороться, искать источник проблемы. Бездействие органов не даёт мне покоя. — Я рад, что вы осознаёте это, — Джастин сосредоточено смотрел на моего отца, словно пиля того взглядом. — И раз ваше дело закрыли, как и десятки других, значит, кому-то это нужно.       На этом мама вышла из-за стола, словно услышанное задело её больше, чем сама наша трагедия. Меня, правда, удивил её манёвр. Неужели она сама не догадывалась о том, что в этом городе, как и во всём мире, все заботились только о себе. Конечно, в некоторых штатах государственные рабочие действительно занимались своим делом и помогали обычным смертным, их хорошо мотивировали, им платили хорошие зарплаты, в этом и есть причина их желания копаться глубже. Здесь же было иначе. — Извини, Роб, — произнёс Джастин.       Как же странно было мне слышать, как общаются Джастин и мой отец. Я ощущала себя так же странно, как, к примеру, сидеть в церкви перед молитвой и держать при себе фляжку с алкоголем. Именно это я чувствовала, потому что папа не знал всей правды и считал меня примерной, в то время как я зажималась в ванной нашего дома со своим преподавателем и соседом по совместительству. Тоже самое можно было сказать и о Джастине. Для моего отца он был хорошим парнем, помощником и, возможно, советчиком (уж не знаю, какое именно у них общение), но папа даже и не догадывался, что он делал со мной, как легко возбуждал и сносил голову одним голосом, движением.       Всё это, конечно же, меня забавило. И пусть, я знала, что всё тайное раскрывается, я не хотела, чтобы родители добрались до нашей истины. По крайней мере, сейчас. — Как твои лошади? — Я продал их. — Почему, если не секрет? — С преподаванием в школе остаётся не так много свободного времени, Роб. А лошадям, как и женщинам, нужна круглосуточная забота.       Я пережевывала еду, смотря на Джастина, и думала, где же твоя, чёрт возьми, круглосуточная забота. Или он сказал эту фразу только для того, чтобы скрасить свой ответ, втереться в доверие или ещё что. — И ты не жалеешь? — спросил папа, выглядывая из-за спины Джастина, словно пытаясь посмотреть в коридор, не решила ли вернуться его благоверная. — Нет. Жалеют только отчаянные. Нужно учиться принимать быстрые решения, тогда и жалеть будет некогда. Свои решения научишься принимать как единственно верные. — И почему я не пошёл преподавать, — засмеялся отец. — Ты ходячий философ. — Это всё — лишь моё наблюдение.       Я смотрела в тёмное окно, что находилось за спиной отца. На улице давно уже потемнело, и было видно лишь работающий у дороги фонарь. Зевнув, я снова принялась за прием пищи, я думала о брате, что он, возможно, прямо сейчас хочет кушать, а вернуться домой не имеет возможности. Почему-то раньше я не рассматривала эту версию, а сейчас ела и думала, думала и ела. Стрелка на часах, которые мы перевезли с Эдмонтона, тикала без умолку. Я сконцентрировала внимание на ней, пока папа с Джастином обсуждали вещи, связанные с инструментами и ремонтом. Я всё равно мало чего понимала из их терминологии.       Несмотря на то, что мы сидели втроём, я поздно спохватилась, что нужно поговорить с мамой. Быть может, она ждала такой моей реакции с самого ухода из-за стола. — Я отлучусь на минуточку, — сказала я, а мужчины даже не посмотрели в мою сторону.       Обнаружив маму в гостиной, где был включен телевизор, я прошла к дивану и села возле неё. Мы были не чужими, но даже сейчас я ощущала огромную глубокую яму, что успела выкопаться между нами за это время. — Мам, тебя что-то задело? — аккуратно начала я.       Пока она молчала, я смотрела в пол и слушала новости незнакомого мне канала. Я никогда не любила телевидение настолько, чтобы ему верить. — Я устала слушать об этом и обсуждать эту тему, — произнесла она. — Но ведь убегая от разговора, ничего не изменится.       Мама повернула лицо в мою сторону и прикусила нижнюю губу. На нижние века глаз был нанесен корректор на скорую руку — это было чересчур заметно, синяки никуда не скрылись, а косметическое средство легло неровно. Я ожидала, что мама прогонит меня в свою комнату или хотя бы скажет, чтобы я не умничала. Но она взяла меня за руку, чего не делала очень давно. Я даже попыталась вспомнить, когда же был последний раз. Это был конец седьмого класса, когда мы после мероприятия в школе поехали с ней в парк. Вдвоём. Тогда она говорила мне, чтобы я не обижала Маркуса. Разве это нужно говорить ребенку в важный для него день?       Сейчас она гладила тыльную сторону моей ладони большим пальцем. Она смотрела на меня почти пустым взглядом, словно я была самым большим разочарованием в её жизни. На самом деле, я знала, что она думала о другом. И она это озвучила: — Мне очень тяжело, Мия. Я открываю глаза без цели и закрываю аналогично. Больше не вижу смысла в своих днях. Я жду, а все вокруг твердят, что пора смириться. Но на это ведь нет причин, — из её глаз друг за другом скатились несколько слёз. Мама шмыгнула носом и снова посмотрела на меня. — Нет ни одного доказательства, что он мёртв. Так почему я должна этому верить? — Ты не должна, — сказала я, кладя свободную руку ей на плечо. — Я так хотела быть хорошей матерью для Маркуса, что забыла о том, кем являюсь для тебя. Прошу, не держи на меня обиду, Мия, девочка моя. — Всё в порядке, мам, — вздохнула я, присаживаясь ещё ближе к ней и прижимая её к себе. — Я очень тебя люблю. Очень. — И я тебя люблю. Просто не всегда получалось гнаться за двумя. А теперь и Маркус пропал, и ты стала отдалённая по моей же вине.       Как точно она описала погоню за двумя зайцами. Эта история была как некогда о ней — потерявшей нас и, тем самым, потерявшей себя. Я не являлась психологом и не умела находить подходящих слов, чтобы поддержать разбитого человека. Знала я только одно, что собраться воедино человек может только в том случае, если захочет этого сам. — Я всегда рядом, — сказала я, гладя спину матери.       Только сейчас я ощущала, как мы родны и далёки одновременно. Только сейчас я хотела плакать вместе с ней и обниматься.       Показавшись в арке, Джастин постучал по стене, привлекая больше внимание мамы, чем моё. — Извини, — он посмотрел мне в глаза, — могла бы ты оставить нас наедине?       Он умел удивлять, будто у него это было в крови заложено. И отказать ему было невозможно. Я лишь кивнула, отстраняясь от мамы и вставая на ноги. Медленным шагом я подошла к нему и шёпотом спросила: — О чём ты собираешься говорить с ней? — Точно не о нас с тобой, — он улыбнулся уголком рта и направился к дивану.       Уходя, я ещё раз обернулась. Да, мне было интересно. Нет, я не собиралась подслушивать. Походка Джастина была уверенной, словно он проснулся час назад — полон сил и энергии. Само собой, с таким человеком хотелось общаться.       На кухне всё ещё сидел папа. Он пил яблочный сок и, когда заметил меня, отставил стакан в сторону. — У тебя, кажись, ещё сочинение в планах было. — Напишу завтра утром. — О чём? — Мне сказали описать войну между обществом и какой-либо категорией людей, — я присела напротив, облокачиваясь на спинку стула. — И какие у тебя идеи? — заинтересовавшись, он поставил локти на стол и улодл подбородок на свои кулаки.       Конечно, я могла бы написать о любви людей с большой разницей в возрасте. Мне было что сказать, а может, я только так думала. В любом случае, я не планировала выносить эту тему на широкую публику, где сразу бы появились вопросы, догадки, сопоставления и обвинения. — Напишу о социуме, в котором застряла наша жизнь. О веке, в котором людям важны не люди, а материальные ценности. Расскажу на примере пропажи Маркуса. — Не будет последствий? — Умоляю, — я показательно схватилась за сердце, — все выслушают, подумают и забудут.       Папа едва заметно улыбнулся, почесал затылок и снова схватил стакан с напитком. Он, как и я, был уже уставшим. Передохнув ещё какое-то время, я принялась убирать со стола, а после перемывать посуду.       — Не вешай нос, — протянул Джастин перед уходом. Мне было грустно, что я не успела расспросить его, о чём же он вел беседу с мамой. Но я надеялась, это не являлось большой тайной, и совсем скоро я узнаю правду.       Джастин вселял в меня надежду в лучшее. Удивительно, как в одном человеке мог умещаться весь твой мир с водоворотом эмоций, переживаний, мыслей. Не менее удивительно, как точно он подмечал моё настроение и как верно задавал направления моим бушующим векторам.       Я ложилась спать с полным ощущением того, что этот день был прожит замечательно. Как будто я выжила весь сок из возможностей «сегодня», а «завтра» постараюсь сделать это и с новым днём. По крайней мере, мне очень хотелось этого.       Он трогал меня. Он трогал меня в ванной комнате. Мой мозг кричал и до конца не верил в то, что произошло несколько часов назад.