Падение башни мечтателей

Пока я спала, мне все время снилось мое детство. Когда-то очень давно я проводила много времени в городе, где живет моя бабушка. Меня часто отправляли туда летом. Я была не очень общительной, редко выходила гулять и чаще помогала бабушке с её делами, но однажды под моим окном рано-утром появилась девочка, вроде как соседка. Она пообещала мне маленькое приключение и сказала идти с ней. Она была не намного старше меня, поэтому я ей доверилась. Мы шли недолго, но обходом; обошли последний дом на нашей улице и еще минут пятнадцать шли по грунтовой дороге в лес, за ним мы вышли на большое старое футбольное поле, где трава была выше нас, а цветы приятно щекотали уши и щиколотки. Девочка шла впереди, а я за ней. За нашими спинами красовалась дорожка и примятой длинной травы. Я помню, как спросила её, нет ли там змей, потому что я их ужасно боюсь. Она сказала, что нет, и бросилась бежать. Я подняла голову и поняла, куда она бежит. Перед нами стояли две высокие самодельные вышки. Как домики на деревьях, но эти стояли на деревянных подпорках. Издали они казались одинаковыми: домишки, с шелушащейся краской, все еще устойчивые большие подпорки, темные пятна стекол. Но вблизи мы заметили, одно большое отличие — у той, что находилась дальше, до половины не было лестницы, её кто-то сломал или же перекладины просто прогнили за такое время от дождей и снега. Мы поднялись на ту, что стояла ближе. Девочка открыла замок своим ключом, а когда мы залезли внутрь, она дала еще один ключик мне. — Этот ключ подходит к замку на этой и той башне, теперь он твой, — она мило улыбнулась мне, — нравится? Я рассматривала ключ, который был словно сказочным. Таких замков и ключей давно не делают. Как бы объяснить… Этот ключ был похож на ключ от каморки папы Карло, такой же волшебный. Я закивала ей головой в ответ. — Эти домики называют «Башнями мечтателей». Их сделали еще когда мой папа был маленьким. Сюда приходили дети, которых никто не принимал там, за стенами башен, потому что они всегда хотели чего-то большего, чем все остальные, — она сказала это и достала из-под половицы маленький старый блокнот, который кто-то обшил тканью самостоятельно, — это первые материалы моего папы. Он мечтал о том, чтобы изучать листья, растения, и начинал здесь, в этом башне. Сейчас он профессор ботаники. Я листала блокнот и удивлялась все больше и больше. На страницах были расклеены образцы листьев, их описания, описание деревьев — вся информация, которую мог узнать ребенок без микроскопов и химических тестов. — Он действительно начинал здесь? У него получилось? — Да, это так. Сейчас он профессор и получил работу в университете очень далеко отсюда, — она опустила глаза, — поэтому сегодня днём я уезжаю навсегда. Можно тебя попросить? — Да? — я не верила, что меня сейчас попросят о чем-то важном и это было очень волнующе. — Сохрани эти башни, пожалуйста. Здесь было много мечтателей и еще много будет, но ни я, ни папа, мы больше сюда не придем. Я прижала ключ к своей груди и воскликнула: «Я обещаю!» Когда мы уходили, я спросила у нее: — Там на двери есть номер «1974» — это номер какой улицы? — Это не номер дома по улице, — она мило засмеялась, — это год, когда мой дедушка с другом создали эти башни. Ровно через год после создания башен-близнецов в Америке. После этого мы всю дорогу молчали. Когда она забежала в свой двор, она помахала мне рукой и исчезла. Уже навсегда. Щека загорелась от боли после пощечины. Голова кружилась, но я постепенно приходила в себя. Вокруг меня было серое темное помещение. В конце зала сидела едва различимая, но знакомая худая светловолосая фигура. Внезапно мой кругозор заслонила другая фигура, которая стояла передо мной. Мне пришлось поднять голову, чтобы увидеть кто это. По телу пробежала дрожь, я узнаю это лицо. Из глаз начинают литься слёзы, хотя я очень пытаюсь их подавить. Это все от обиды. Почему я всегда страдала, переживала за него, когда у него неприятности, я пережила то похищение психопата из-за него, но теперь он тут передо мной в этом угнетающем здании и ухмыляется как кот, что сожрал всю сметану на торжестве, где должны были готовить сметанный торт. Хотела подняться, но он прижимал меня рукой, чтобы я села обратно. Ужасно обидно, все плывет перед глазами, но я набираюсь сил и бью его локтем в колено, Джин сгибается пополам, но ему не больно, он смеется. — Стерва, — он поднимается, — но милая стерва. Скучала по мне? — Какого хрена?! — Тише, малышка, — в разговор встряла светловолосая, — ты тоже умом не очень отличаешься. А еще, тебе лучше не возмущаться. Она протянула мне какую-то маленькую вещь. Я вытерла слезы из глаз и попыталась рассмотреть ее получше. Запонка Дэна, с его инициалами, в крови. Я снова не смогла сдержать себя. Джин приподнял меня и толкнул так, что я оказалась перед дверным проёмом. В комнате, что была дальше, повсюду были зеркала. Зеркальная комната. Она была пустой, если не считать тела на соломенном плетеном коврике посередине. Я дернулась туда, но Дженис наступила мне каблуком на щиколотку, от чего раздался хруст. — Не так быстро, — она вовсю засмеялась, а ее смех отскакивал от зеркальных поверхностей темной комнаты, — насладись зрелищем. Джин обошел нас и подошел к телу, он приподнял его так, чтобы я могла видеть его лицо, на котором не оставалось живого места. Только синяки, новые и старые, а на левой щеке аккуратно вырезано «min», от каждой буквы вниз спускались засохшие тоненькие ручейки крови. — Знаешь, в чем особенность зеркальной комнаты? — продолжила бывший психолог. — То, что жертва видит все пытки над собой, в какую сторону она бы не повернула голову. Так люди сходят с ума. Прости, я просто фанатка Дэвида Рэя, но его поймали, а я все еще здесь и стою на твоей щиколотке. Твой возлюбленный очень долго не хотел нам ничего рассказывать, но когда мы ему пообещали, что не тронем тебя, он все равно упрямился. Пришлось делать все самостоятельно, как же бесит. — Он не идиот, чтобы повестись на сказку о том, что вы меня не тронете, — я дерзила, но в тот момент я думала лишь о том, что если не убьют меня сейчас, то я убью себя сама. Дэн не заслужил такого совершенно и та вина, которая была на мне… Я не вынесу этого. — Так мы на самом деле тебя не тронем, — она убрала ногу, — ты сделаешь это сама. Видишь ли, ты была избранницей одного нашего хорошего друга, который уже больше не с нами. Он просил провести его в мир иной и прислать ему невесту. Джин бросил Дэна прямо на пол, тот ударился головой и еле слышно застонал. Он еще жив. — Ты и правда не понимаешь? Ты должна принести себя в жертву, как это сделал он. Ты предала его и теперь у тебя нет выбора. В этот момент я засмеялась. Такое бывает только в фильмах и я не верила, что эти двое реально требуют от меня жертвы. Джин ударил меня ногой, по голове, и я потеряла сознание. Очнулась я на таком же плетенном из соломы коврике. У противоположной стены стояли Дженис и Джин, одно зеркало было снято. За снятым зеркалом было что-то вроде печки, но без дверцы. Дженис закладывала туда что-то, а потом подожгла. Я обернулась к Дэну и увидела, что его грудь все еще поднимается, но не сильно. Светловолосая обернулась и увидела меня, я не успела упасть и притвориться спящей. Она оторвалась от огня, который все пытался ускользнуть из печки и направилась ко мне. В ее руке был нож, а худощавое лицо искривилось в страшной ухмылке. Дженис приближалась ко мне, но по ходу она выбросила нож и достала из кармана что-то маленькое и длинное. Джин пошел за ней, но бесшумно. Она была так увлечена мной, что совсем не замечала его. — Эта забавная вещица заставить тебя пережить худший наземный ад. По очереди начнут отказывать твои органы, потом сдадутся легкие. Ты будешь пытаться дышать, но каждая порция воздуха будет как дробленое стекло. Джин поднял нож и замахнулся на нее, но Дженис резко обернулась и воткнула шприц ему в шею. Тот упал, но успел нанести глубокий порез по голени женщины. Она сматерилась и упала, но не сдалась и поползла ко мне. Я не знаю, что произошло, но я сорвалась с места и побежала к Джину, который был уже мёртв. Дженис, чтобы обернуться, нужно было время, а раны подняться не позволяли. Я выдернула шприц, где остался еще миллилитр вещества. Это все равно лучше, чем ничего. Я не знаю, что это, но если я вколю ей это, то у нее, как минимум, должен помутниться рассудок. Моя щиколотка горела и я поняла, что могу двигаться до сих пор только из-за адреналина в крови, но, тем не менее, у меня было преимущество — одна здоровая нога. Дженис приподнялась и метнула нож. Тот попал мне в руку, в которой был шприц. Она поползла ко мне и схватила за больную ногу, от чего я закричала и упала на колени. Но не растерялась. Я вогнала шприц прямо в ту руку, которая держала меня. Дженис заверещала, но руку отпустила. Она еще пыталась ползти ко мне, но потом остановилась и грохнулась на пол. Она еще дышала, но уже не двигалась. Я упала рядом с Дэном и просто рыдала, умоляла его простить меня, а потом попыталась поднять его. Рыдала и кричала о том, как ненавижу себя. Он еще дышал, но я даже не знала очнется ли он, а если очнется, то он все равно не сможет идти. Я протащила его всего на пару метров, а потом моя больная нога подкосилась и я упала на пол, ударившись головой и потеряв сознание. Последней моей мыслью в тот момент было то, что, возможно нас никто уже не найдет. Мы так и останемся в этой зеркальной студии: парень, без живого места на теле и с шрамом «min» на щеке, и девушка, с разбитой головой, посиневшей щиколоткой и раной в руке. Возможно, нас найдут, но мы уже умрем от обезвоживания. Спасибо, что это всего лишь мысль. Снова очнулась в больнице, как год назад. Дежа-вю. Мои волосы были длиннее, чем когда я последний раз смотрела в зеркало. Было трудно говорить, но я понимала большинство того, что хотела сказать мне медсестра. Я увидела своих близких, родителей, Дэна, Анну и Юджина. Последние, кстати, поженились, помните вы это или нет. Теперь нас разделяют три тысячи километров. Дэн пришел в себя два месяца назад и сейчас, мне кажется, он выглядит даже лучше, чем раньше. Может его бить почаще? Нет, я, конечно, шучу. На его щеке остались еле заметные шрамы с моим именем. Он пошутил, что сделает шрамирование, но мама сказала, что если он набьет татуировку, то она запретит ему жениться на мне. Хорошо, что она не знает, что они уже у него есть. Я заработала тяжелую травму головы и провалялась три месяца на больничной кровати. Когда мне сказали, что Джин умер, я заплакала. Хоть он и предал нас и запугивал, он все равно позволил нам выжить. Я не сгорела в той печи только благодаря ему. Это больно. Врачи пообещали, что я смогу выйти из больницы после терапии, но не ранее. Сбежать я не смогу. Выписали меня 8 сентября. С того дня у меня все время было ощущение, что я вот-вот умру. Мне снова начали сниться сны о моей смерти. Я снова умирала в огне и не могла выбраться. Дэн всячески пытался отвлечь меня от мыслей о смерти, но у него плохо получалось. 11 сентября он предложил съездить куда-нибудь, я предложила ему маленькое приключение. Мы поехали в маленький городок моей бабули, оставили машину на стоянке у магазина и пошли мешком к концу улицы. Сошли на грунтовую дорогу, а потом в траву. В этот раз она была мне по плечи, а Дэну по локоть. Мы бегали в зарослях травы, плели венки и бесились. Поцелуи, падение в траву. Мы лежали и смотрели в сторону башен, на небо. Я подумала: «Как бы здорово было жить вот так беззаботно», как над деревьями вдалеке сверкнула огромная чудовищная молния. Я зажмурилась от яркости этой вспышки. Небо на севере загорелось алым. Я поднялась и посмотрела с обрыва карьера вдаль, на город. Алое месиво поглотило здания, а потом они показались вновь, уже мертвые. Через десятую долю секунды на их месте, как в фильме, бурлило красное кровавое месиво. И тишина. Ни одной птицы, ничего вокруг. Дэн взял меня за руку и открыл рот. — Это бомба, — я испугалась своих же слов, — ядерная бомба, а не какая-нибудь жалкая карманная моделька. Алый гриб пузырился черными волдырями, постоянно менявшими жуткое очертание: коты, собаки, клоун — адский клоун гримасничает над тем, что когда-то было большим и родным городом Мин. — Это спецэффекты, — сказал Дэн, — иначе мы услышали бы… И тут нас настиг звук: будто огромный валун катился и сбивал все на своем пути. Камни на краю посыпались вниз. Гул, словно нескончаемый сверхзвуковой хлопок, заполнил все вокруг. Там, где девяносто секунд назад был город, сейчас рос большой алый ядовитый гриб, прожигая дыру в этом закате, во всех закатах, которым никогда не случиться. За спинами задрожали подпорки. Задул горячий ветер, он портил прически и приносил ужас с собой. Нес вой, который становился еще громче. Подпорки не выдержали и рухнули вниз, стекло разлетелось на все стороны, а один осколок упал у ноги. Я бы хотела забрать дневник юного ботаника, но уже не смогу. Никогда не смогу. Я думала о путешествии, университете, в который давно мечтала поступить, вечеринке, на которую мне никогда больше не попасть, но ничего. Это не важно. Потом я вспомнила о том, как мой отец учил меня забивать гвозди, а мама — шить. Как у меня не получалось и я все время гнула гвозди и ломала иглы. Я буду любить их, теперь уж вечно. Я буду думать о Дэне — еще немного, и я заставлю свои полу-ослепшие глаза не смотреть.