Дазай
Он не думал, что помнит его номер. Пальцы сами набрали рандомную комбинацию цифр, оказавшуюся в итоге верной. Интонация, с которой Накахара выразил свое удивление, как только услышал знакомый голос экс-напарника, искренне позабавила Осаму. Рыжий говорил как-то скомкано, без желания, но, несмотря на это, он не сразу бросил трубку. Безусловно, обсуждать корреспонденцию преступной организации строго запрещалось по телефону, поэтому оба юношей весьма удачно обходили даже около мафиозные темы в своем диалоге, что, по сути, они и делали всегда. Частота дыхания рыжего, резкость его слов, клацанье зажигалкой на заднем фоне с одной стороны навевали кареглазому мальчишке привычные ему воспоминания, но с другой ─ злили. Молодой исполнитель изначально не хотел общаться с бывшим одноклассником даже в онлайне, не то, чтобы заставлять себя сейчас терпеть этот вынужденный звонок. Формат сообщений «мертвой» переписки, на которые можно неделями не отвечать, и ответ к которым редактировать сотню раз, больше всего подходил Осаму. Вроде не теряешь собеседника, но в то же время не становишься зависим от виртуального общения с ним. Потому юноша предложил не заходить им обоим с Чуей в одни и те же часы в сеть. Дазай не видел глаз Накахары, не знал, что делают в момент разговора его руки, и какую по счету сигарету синеглазый мафиози планирует раскурить. Кроме того, он не вслушивался в смысл слов говорящего, а лишь пытался прочувствовать всю глубину низкого голоса Чуи вновь. При упоминании одного только имени начальника внутри темноволосого мальчишки тут же начинали бушевать всевозможные эмоции, включая в себя не мало противоречий, а вот по отношению к рыжему, наоборот, ничего не шевелилось в груди. ─ Так шумит Лондон, послушай… ─ Убрав с уха трубку таксофона, что буквально уже тряслась от ора рыжего, Осаму приподнял ее вверх. ─ Ты ведешь себя как капризная соска, которой я не дал свой член, ─ через приоткрытую дверь красной телефонной будки доносились обрывки английской речи прохожих, гул автомобилей, топот каблуков по вымощенной галькой улице, хлопанье крыльев голубей и, кажется, детский смех, ─ я же, блять, сказал тебе, с какого хуя мне понадобилась эта справка, ─ устало выдохнул юноша. На утренний час понедельника у молодого мафиози был куплен билет в плацкартный вагон до Оксфорда. Изначально он планировал уехать в Оксфордшир где-то на последних неделях августа, но по причине обилия работы, еще не до конца решенных проблем с заблокированной сим-картой, а также замороженным банковским счетом мальчишка смог собраться в поездку только уже за несколько дней до начала учебного года. Все его не особо упорные попытки зайти с макбука в социальную сеть потерпели фиаско, ввиду того, что Осаму не имел привычку запоминать или хотя бы просто записывать свои многочисленные пароли и не менее многочисленные логины. И даже после реанимирования симки с мобильного приложения ему удалось только на несколько мгновений подключиться к своему аккаунту, так как чуть позже страница автоматически обновилась, сбросив при этом все настройки входа. Для поступления в университет кареглазому исполнителю было необходимо предоставить свою медицинскую книжку с вклеенным в нее квиточком о прохождении в этом году флюорографии, в противном случае его бы обязали снова посетить медкабинет. Любой врач не останется равнодушен к порезам на руках и созвездию синяков на спине обследующегося у него пациента. Особенно столь юного. Поэтому Дазай всегда обращался за оказанием ему медицинских услуг исключительно в лечебное учреждение «Портовой мафии», где никто никому не задавал лишних вопросов. Так вышло, что оригинал справки кареглазый мальчишка оставил дома, а копия, видимо, случайно смялась им где-то под кипой выброшенных на дно мусорного ведра бумаг. Осаму надеялся отделаться простым показом фотографии местному врачу своего квитка. ─ Ты не перетрудишься, если один раз щелкнешь эту бумажку, ─ кареглазый исполнитель ковырял ногтем облупившуюся краску телефонной будки, ─ в общем, скинешь мне ее к понедельнику, ─ бегло скользнув взглядом по циферблату городских часов напротив, немного надменно проговорил Дазай. ─ Я попробую восстановить пароль уже в учебном кампусе, ─ ответом мафиози послужили короткие гудки.***
«Если только в мою ногу сейчас не вцепится собака Баскервиль, то можно смело слать к хуям этот клоунадный вечер». ─ Колючим плющом по трехфиленчатой сосновой двери разрастался интерес Осаму до тех минут, пока алебастровая его ладонь не повернула ручку. Открытки прошлого столетия, засушенные листья, выгнившие доски поднятого за какой-то нуждой паркета, люстра, свисающая практически до самого пола и оборванная, спавшая с огромнейшего тканевого купола над головой тюль ─ в своей совокупности все вышеперечисленные детали могли с легкостью подвести Дазая к мысли о том, что чьи-то руки хорошенько постарались, дабы воссоздать в этой комнате атмосферу ушедших веков. За разбитыми стеклами серванта на секунду-другую осветились пламенем свечи несколько монохромных портретов с вырезанными лицами на них, как только кареглазый юноша прошел перед ними, заметив вдалеке выдвинутый ящик письменного стола. На поверхности зеркальца выставил свои мохнатые лапы тарантул. Чуть поодаль стопки тетрадей располагался пустой аквариум со слегка приоткрытой крышкой. Рукой хрупкой, перетянутой тонкой сетью красноватых капилляров от холода он дотронулся до теплокровного создания без всякой присущей обычному человеку опаски. Едва ли касаясь ленты бинта на запястье, паук медленно прополз до изгиба локтя юноши, после чего молодой мафиози вернул его на прежнее место. На дне ящика колыхнулись от движения пальцев Осаму пустые, скрывающие за собой выписки из различных медицинских глоссариев мензурки. Кованый из железа жук задевал краем своего узорчатого крыла череп антилопы, что граничил с цветочным горшком, в котором не так давно сгнило растение. Кисточки, подобно закладке, удерживали собой разворот страниц альбома с анатомическими рисунками в твердой обложке. На стене, под стеклянной рамой и с вколоченными в расправленные крылья гвоздями покоилась летучая мышь. Присутствие темноволосого юноши в этом месте пошатывало планы его британских коллег на него. Фонтаны из шампанского, бутерброды с толстым слоем красной икры и лососем, омары, устрицы, крабы, заправленный уксусной заливкой печеный гусь, зашитое чрево которого полнилось от овощей, качественно проперченное с нескольких сторон сало лишь малой частью от всех приготовленных для этой вечеринке яств заполняли собой банкетные столы внизу. Помимо этого, безвкусная смесь нарядов различных эпох также вызвала достаточно ощутимое оскоминой на языке отвращение. Из-за обилия броских костюмов у юноши сегодняшней ночью даже зарябило в глазах. Окна потайной комнаты выходили на подсвеченную фонарями изнутри деревянную беседку. Расколотая на две половины ванна служила подставкой для пары пластиковых ведер с еще неразросшимися папоротниками. На табуретах стояли огромные тазы с рассадой, или же просто бездумно высыпанным в емкость грунтом. Стопки, судя по всему ненужных владельцу поместья книг, выступали дополнительными подставками под цветы. Не ускользнуло от зоркого взгляда изучавшего столь диковинную оранжерею Дазая и множество разноцветных, расположенных на ящиках фарфоровых чашек, из которых виднелись верхушки цветущих суккулентов. Казалось бы, не хватало только выдвинуть длинный стол, и можно уже смело приглашать Шляпника для безумного, описанного Кэрроллом чаепития, в котором каждый приглашенный гость сходит несколько раньше отведенной ему седьмой минуты с ума. Словно крадущийся хищник во тьме подбиралась к конечностям рук молодого мафиози тревожность. Хоть явного топота шагов он не уловил на слух, но тихий шорох полоски ткани позади несколько насторожил кареглазого мальчишку. И всего какая-то доля минуты ожидания могла стоить молодому мафиози жизни, оттого сразу после характерного щелчка, ознаменовавшего снятие пистолета с предохранителя, Осаму, попятившись назад, развернулся. Дулом огнестрельное оружие Дазая скользнуло по разветвлению чьих-то ребер под грудиной, мгновенно поднявшись выше по чужим костям. Одновременно с действиями юноши прорезала верхний слой его молочной кожи на шее сталь складного, остановившегося в аккурат под самой глоткой ножа оппонента. По быстроте реакции, грациозности владения лезвием и легкой походке темноволосый юноша догадался о том, что его пистолет уперся в тело Мори еще до тех секунд, как он окинул противника взглядом. На белом свету луны заиграла холодным блеском клювастая маска чумного доктора. Гудроновые, зачесанные назад волосы Огая прикрывал ободок шляпы-цилиндра с украшавшими шелковую ленту шестеренками. Ремни портупеи сковывали его обтянутую почти что прозрачной, нескрывающей розоватые бугорки сосков блузой грудь под застегнутым лишь на одну пуговицу плащом из тонкой кожи, когда светлые брюки всего на несколько сантиметров выше коленей прикрывали своим широким голенищем черные ботфорты с золотистым рантом. Дополнением к столь удачно составленному образу европейского врача можно было считать надушенные одеколоном перчатки. Вытянутая маска доходила начальнику лишь до переносицы, поэтому его клюквенно-красным, как первая на постели кровь девственниц, глазам ничего не мешало лицезреть держащего на курке палец воспитанника. ─ Вам надо было жить во время чумы в Англии, ─ отодвигая с грудной клетки Ринтаро пистолет, первым начал разговор Осаму, ─ сошли бы за своего лекаря с этим клювом, ─ давящее чувство фиксировавшего его горло ножа усиливалось от каждого движения, ─ как раз все как вы любите: болезни, горы сожженных людей с дырами по всему телу, и вы одни, подобно дьяволу, бродите в темной коже по улицам в поисках очередного поселения, ─ остроязычный мальчишка вновь поставил на предохранитель оружие. ─ Люди обычно выражают свое восхищение немного иначе, Дазай-кун, чем ты это пытаешься выплеснуть на меня сейчас, ─ лезвие тронулось с шеи, оставило после себя еще одну свежую царапину, переместившись сначала на подбородок, а затем ─ на приоткрытые губы собеседника, повернулась правой стороной плоского металла, не ребром. ─ Твою дурную кровь не способно осветлить и луны свечение, ─ кончиком теплого языка кареглазый собеседник медленно провел по ледяной поверхности испачканного в своей же сукровице ножа, слизал червонные капли. ─ Действительно, та еще мерзость ─ моя выблядочная кровь, ─ темноволосый юноша встряхнул головой, параллельно с чем отошел в сторону от Огая на шаг. Тишина неспешно разливалась по комнате. Несказанные слова комком подступали к горлу, а дерзость, сорвавшаяся с языка молодого исполнителя, как некстати повысила напряжение между обоими собеседниками. Тело Дазая помнило еще совсем недавнее скольжение по нему хлыста, звук плетки, бьющей по ребрам, и холод воды, омывшей его лицо под душем. Непослушание обходилось мальчишке следами побоев по всему телу, жестким соитием и еще большим желанием ударить начальника в ответ. Но он не имел права даже руки поднять на красноглазого наставника, черкнуть ножом хоть одну единственную царапину на его светлой коже щеки. Юноша мог лишь терпеть. Терпеть до тех пор, пока его сердце бьется, а разум остается чист. За открытым окном комнаты раздался одиночный звук скрипки рядом с оранжереей. Среди мокрой от дождя листвы кустов мелькнул силуэт облаченной во фрак мужской фигуры. Мужчина зажал подбородком головку грифа, принявшись плавно скользить смычком по натянутой леске через боль, через усталость, через желание разъебать свой инструмент. Однако музыкальные композиции не терпят беглой игры в такой спонтанной обстановке, ведь каждая мелодия личная, она должна обволакивать своим звучанием слух каждого гостя и на время исполнения уносить его мысли куда-то в возвышенную самим композитором даль. Струны резали его пальцы в момент игры, оставляя после себя не кожу, а какие-то ошметки. Музыка, что рождалась из под смычка маэстро, не была особенной для всех окружающих его участников оркестра, но для него самого она стоила всей жизни. Погружаясь в мир образов, мужчина растворялся, подобно своим нотам на листке бумаги. Звучание быстро набирающей темп скрипки разрезало сумрачную ночь, так и подталкивало обоих, стоящих около окна мужчин коснуться кончиками пальцев друг друга, а после одному из них протянуть ладонь своему оппоненту, сделать первым пригласительный к танцу жест. Гордость, носящая затянутый до синяков на коже корсет из костяшек ненависти, не позволяла Дазаю держать в голове подобные мысли даже в его последние часы пребывания в Лондоне. В склепе оксфордских стен кареглазый мальчишка грезил найти себе хотя бы временное убежище от когтей бледнолицего наставника, греховная близость с которым каждый раз могла обернуться кровотечением из прямой кишки. Иногда Осаму задавался вопросом, чем живет творческий человек, откуда он черпает вдохновение, что именно заставляет его отдавать всего себя искусству… Для кареглазого юноши не существовало красоты более естественной, чем сама природа. От прозрачных вод Босфора до северного сияния. От снежных лавин до песчаных бурь Сахары. Если бы только можно было увидеть все это собственными глазами, объездить десятки стран и сотни городов. Купить билет в кругосветное путешествие и вернуться на родину через двадцать, а, может, и тридцать лет. Уже впитавшим в себя все запахи, пряности, цвета и звуки мира. Живым. Открытым. Познавшим себя самого. Да только возможность прожить жизнь иначе, чем предопределил за него Огай, у темноволосого исполнителя с самого первого дня его появления в «Портовой мафии» исчезла. Как бы сам человек не смягчал остроту поворотов сюжетной линии своего жизненного пути, однако рисунки линий на ладонях ему не подвластно изменить. По одному куплету, лишенному слов, Осаму узнал знакомую ему композицию, исполняемую в оригинале на японском языке, воспроизведя в одночасье без всяких заминок ее припев: Lacrimosa tooku kudakete kieta mabushii sekai wo mou ichido aishitai hitomi no naka ni yume wo kakushite yogoreta kokoro ni namida ga ochite kuru made* Эту арию еще никогда не пел мужчина. Своим голосом, шорохом бархатных лепестков голландской розы, молодой мафиози добавил в бессловную игру скрипача всю печаль слезного дня, всю боль режущего сердечные артерии реквиема. Кареглазый юноша произнес эти слова с какой-то глубинной тоской. С большой вероятностью, он, подобно Моцарту, начавшему когда-то писать похоронную процессию для богатого господина, а закончив для себя самого, в один день создаст сценарий собственного погребения. ─ Этот дом раньше принадлежал вам. ─ Холодно бросил молодой мафиози уже в дверях. ______________________________________________________________________________ *Отрывок из текста музыкальной композиции «Lacrimosa» японской группы «Kalafina».