Дазай
Розовыми лепестками света окрашивали лучи заходящего солнца круглые стекла лежащих перед Осаму очков. Для развалившейся на две части книги с потрепанным корешком, написанной полностью на английском, закладкой служил засушенный цветок оранжевого и сморщившегося от времени нарцисса. Полуободком гладкого ногтя кареглазый японец задумчиво поскрябывал по желтизне пятен страниц оксфордского учебника, на внутренней стороне размохрившейся обложки которого трудно было найти чистое место: на перекрытие одной старой подписи студента приходилось около трех свежих. Золотым кончиком темной туфли он касался ножки стула сидящего впереди него Кристофера. Расслабленно положенную на натягивающее серую ткань классических брюк колено ладонь беловолосого англичанина щекотал подушечками длинных пальцев внешне сохранявший невозмутимый вид Освальд. Раздражение. Оно поднималось тошнотой на уровень гланд кареглазого исполнителя в то время, как злость жгла корень его языка, а желчь расплескивалась на стенки пищевода. Недвусмысленно на собрании акционеров темноволосый мафиози дал понять своему британскому соседу, что если тот только вздумает хоть один раз повздорить с ним, пойти против его воли в чем-либо, то в одночасье же жизнь этих двоих влюбленных пареньков разобьется. Насекомые под кожей груди Осаму барахтались внутри, учащенно похлопывали своими крылышками, терлись усиками. Читальный зал библиотеки Мертонского колледжа выглядел достаточно огромным и необъятным ─ в нем казалось совершенно возможным потеряться, зайти и остаться на всегда в этих огромных лабиринтах книжных коридоров. Создавалось ощущение, что пенящееся море на старинной картине-подлиннике итальянского художника готово было в любой момент выплеснуться за грань холста, окунуть посетителей теплотой нагретых солнцем Сицилии вод. Сидушки изготовленных из крепкого дуба стульев обтягивали малахитовым бархатом большие чехлы. Перед чайными глазами Осаму мельтешило на экране подключенного к сети wi-fi компьютера сообщение Накахары, его фото кроссового мотоцикла после помывки и соответствующего покраса. Пальцы рыжего такие тонкие, как у фарфоровой куклы, придерживали руль байка на кадре. Кончиками пальцев молодой исполнитель принялся стучать по кнопочной клавиатуре, пока его собственный смартфон продолжал заряжаться в нескольких сантиметрах от его локтя в общественной розетке. Дазая не привлекал подобный вид спорта, но поверхностно ему доводилось слышать о противоборствующих гонках «Волков» и «Овец» еще около года назад, оттого какие-то обрывки шаткого интереса с трудом можно было выудить из переписки. ─ Теперь ты веришь мне, что после музея естествознания оксфордская библиотека ─ это второе наилучшее место во всей Британии? ─ тихим голосом проговорил подсевший рядом к закатившему глаза от крайне неприятной ему встречи мальчишке Одасаку. ─ Настоящая кладезь литературного достояния, ─ мужчина устало провел ребром ладони по щетине на его лице. ─ Что на этот раз тебе надо от меня? ─ поежившись, огрызнулся прекративший на время печатать юноша, ─ университет огромный как кит, а ты все равно попадаешься мне на глаза, ─ покрасневшие глаза собеседника не были направлены в сторону открытого диалога Дазая. Пахнущий сигаретами Сакуноске смотрел на потертый ремень своих наручных часов, параллельно с чем крутил колесико на золотистом ободке циферблата. ─ Чем же я тебе успел так опротиветь, что ты тут же морщишься при виде меня? ─ Отошедший с кипой книг по ботанике Харуки приветливо помахал рукой своим прислонившимся друг к другу плечами товарищам, на что те ответили ему той же взаимностью, предложили сесть заниматься поближе к ним. ─ Да ничем, собственно, ─ молодой исполнитель бегло прочитывал набранный для отправки текст смс, ─ просто мне не нужны друзья, ─ за окном сегодня выдался на редкость теплый, солнечный вечер четверга. Щелкнула клавиша отправки сообщения, и кареглазый мафиози свернул вкладку. ─ Хотелось убедиться, что ты действительно в порядке, ─ поднимаясь, негромко произнес Ода. ─ Мог же позвоночник сломать… Упасть с ветки ─ это не с постели шлепнуться, риск приобретения травмы гораздо выше. ─ Краем глаза Осаму заметил, как Освальд аккуратно убрал упавшую прядь с зарумянившегося от смущения лица Криста. Японец вытянул руки перед собой, прохрустел костяшками пальцев, после чего недовольно откинулся на спинку расшатанного стула. ─ Тебя это не должно касаться. ─ По выражению лица Осаму мужчина понял его мысли. Поднявшейся из глубин души грустью прозвучала навстречу так и не сказанным Дазаем словам короткая реплика мужчины. Легко рассуждать, когда ты ничего не знаешь. Для одного вода ─ плеск волн и купание с дельфинами, для другого ─ собственные посиневшие от переохлаждения конечности рук и ног, тяжелые вздохи после всплытия и пульсирующая в такт участившемуся сердцебиению жилка на виске. Как и предвещал Одасаку в Лондоне, жизнь столкнула обоих мужчин друг с другом вновь. В один из тихих, пропитанных петрикором в воздухе дней кареглазый мальчишка отважился прогулять вторую пару из поставленных в расписании трех у принципиально-категоричного преподавателя с довольно-таки необычными способами ведения семинаров и подачи информации студентам. У Эдогавы Рампо, приглашенного для чтения лекций по логике кандидата философских наук из Японии. Если верить словам самого ассистента профессора, то он не защитил докторскую только потому, что комиссионный состав был не в силах до конца прочесть его научный труд о сверхдедукции, написанный, опять же, если довериться заявлению лектора, всего за полгода, три дня и всего каких-то двух сломанных пар очков. Мистер Рампо встретил первокурсников спиной, сидя на столе и тихонечко шурша при этом фольгой из под плитки белого шоколада с кусочками апельсиновой цедры и лесного ореха. С первого взгляда он показался каким-то несерьезным, впавшим в детство человечком, но со второго ─ пробирающим своей способностью к логике до самых пупырышек гусиной кожи на теле гением. Во время проверочной работы после разбора первой же темы он апатично мусолил в руках край своего светлого галстука с синими полосами, абсолютно никак не реагируя на сидящего на задней парте и вроде как незаметно списывающего с экрана apple часов Харуки. Но стоило лишь прозвенеть звонку, означавшему конец пары, как ранее незаинтересованный ни в чем Рампо просто перечислил фамилии тех студентов, что скатали все решение на его задачи с сотового телефона. На их препирания и отговорки из серии: «я хотел всего лишь ответить на смс маме, папе, коту, своему надвигающемуся в темпе вальса пиздецу», зеленоглазый мужчина лишь усмехнулся, чуть погодя с точностью до мелочей описав весь их процесс прятанья мобильника на коленях, в рукавах, в гольфах, пеналах и много еще в каких интересных вещах. И сделал Эдогава все это с катающимся шариком сахарного леденца у него во рту. «А потом он просто вытянул сложенную раз в десять бумажку из-за ленты пластыря на его плече» ─ остановившись под все еще продолжавшей сверкать прозрачными кристалликами влагой на листве осиной, поделился пережитым событием темноволосый мафиози. «Твою мать. Нехуя этот Эдогава прошаренный». ─ От лексикона рыжего и не стоило ожидать большего. Дазай сорвался с толстой ветки простоявшего на территории университета ни одно десятилетие дерева по причине того, что неожиданно услышал вдалеке приближающийся к нему лай. Такой звонкий и заставивший его всего на несколько секунд потерять равновесие от неожиданности, коих оказалось больше, чем просто достаточно, дабы соскользнуть с многолетней ветви вниз, прямиком в самый центр грязевой лужи. К счастью, расстояние между веткой и землей было настолько небольшим, что молодому исполнителю удалось отделаться лишь обычными синяками в области копчика и парой незначительных царапин на ладонях. В ответ на протянутую ему руку подбежавшего к месту падения в ту же минуту Одасаку он отплевался. Гон, беспородный пес работавшего в Мертонском колледже лаборантом на кафедре биологии Сакуноске, враждебно оскалился, но после отданной твердым тоном голоса команды своего хозяина он перестал рычать, немного успокоившись.***
Он впервые покинул территорию как самого университета, так и Оксфорда-города. Доводить экс-напарника до точки кипения все еще продолжало являться одним из полюбившихся молодому исполнителю развлечений. Каждый подкол колючкой вонзался в сердце Накахары, заставлял живущей в нем гордости поскуливать после удара темноволосого собеседника, что прекрасно знал, куда давить и как это делать таким образом, чтобы уж наверняка осталась вмятина после его слов. Чем сильнее Дазай стремился причинить окружающим его людям страдания от своего характера, пропитанного отравляющей любые отношения токсичностью, тем прочнее закалялся его доспех, железная защита собственной, выгнившей сотню раз души от вторжения в нее извне. Хоть легче от это не становилось нисколько. Как все болело внутри, то так и продолжало болеть после. То ли это межреберная неврология, то ли врожденная тахикардия решила вдруг напомнить о возможной тенденции своего развития, то ли нарушения в работе желудочно-кишечного тракта, то ли это погубленные его рукой мертвецы разрывали черными когтями мягкие ткани внутренних органов в надежде обрести и не постигший ими даже после смерти покой. Покой в разодранной селезенке своего убийцы, в ошметках его печени, в слизи мочевого пузыря. «Ты никогда не думал, что завтра может просто не настать, или же настать, но ты сам не сможешь даже с постели подняться, потому что превратишься в мешок сломанных костей?» ─ Северный, чужой Дазаю ветер трепал его не так давно промытые пряди ореховых волос, пока тот спускался по подгнившим деревянным ступеням со старой, пережившей когда-то пожар и не особо отремонтированной после голубятни, на которой несколько лет как не держали голубей. «В восемнадцать люди не думают о таких вещах». ─ Накахара не соблюдал больше обговоренных им с Осаму в токийском анти-кафе правил, рыжеволосый юноша заходил в сеть тогда, когда считал нужным, и, ебись оно в рот, это нежелание бывшего одноклассника поддерживать с ним «живой» формат общения. «В восемнадцать лет, такие как ты и я, разрушаются изнутри. Вроде на лице ни единой морщины, а внутри весь уже осыпался в прах. Истлел как сигарета». ─ Подтекшими узорами копоти пропитались выцветшие, наклеенные явно не к месту обои на стенах первого, жилого этажа постройки. «На повороте с красной отметкой спидометра на мотоцикле ценишь время больше, чем за те дни, которые просто прокоматозил дома, там кожей ощущаешь, что ты сам ─ доля секунды на метровом интервале до следующего поворота». В его комнате в университетском общежитии звонил стационарный телефон с черной трубкой на пружине, когда юноша уезжал. Кареглазый исполнитель уверен: он звонит и сейчас. Огай. Этот человек не устанет набирать номер телефонного аппарата в апартаментах, выделенных его воспитаннику, пока тот не ответит на звонок. Молчаливое дыхание в трубку способно сказать то, на что не никогда хватит смелости повернуться языку. Начальник все еще продолжает следить за кареглазым мафиози, анализировать каждый его поступок и сопоставлять действия мальчишки с его собственными планами, скорее всего, направленными на достижение полного обладания им: телом и режущими пальцы осколками, оставшимися от раздробленной души. Возможность учиться на лично выбранную Дазаем профессию на самом деле являлась лишь видимостью выбора, когда и Ринтаро, и сам Осаму прекрасно знали, что все равно работать энтомологом после выпуска из Оксфорда ему не суждено. Коричневую жидкость какао в оставленной на балконе чашке юноши разбавляли сейчас капли дождя, топили головки плавающих окурков в ней. Пустые птичьи клетки свисали на длинных цепях с покрытого глубокими трещинами потолка. Плачущие и зажженные не рукой молодого исполнителя свечи освещали противоположный угол комнаты, когда на скрипящих половицах, помимо перьев и бумажного мусора, рядами толпились еще неиспользованные восковые обрубки. Признаться, Дазай был не из тех собеседников, кому есть дело до состояния другого человека. Врать о том, что ему интересно, как проводит время в его отсутствие Накахара, темноволосому японцу незачем, оттого он привык сводить ответы на смс рыжего к привлекающим лишь его самого темам, что почти всегда оказывались гнойными. А присланные экс-напарником песни он никогда не слушал. Более того, мальчишка сообщал об этом открытым текстом Чуе, высмеивая его предположение, что ему вообще есть дело до его музыкальных предпочтений. Однако для молодого исполнителя не утратили свою первозданную ценность некоторые прослушанные им в одних наушниках на двоих с Накахарой треки на крыше школе. «Twenty Years» Placebo, «Awake And Alive» Skillet, «Just Tonight» The Pretty Reckless, «Bohemian Rhapsody» Queen, «Talk Me Down» Troye Sivan… И, наконец, «The Day Before You Came» ABBA. Эти музыкальные композиции в свое время создали самые разнообразные миры в головах обоих парней. Дазай провел по выступающим ребрам, по каждому изгибу кости, прежде чем сотовый телефон снова завибрировал в его руке от высветившихся на экране уведомлений из социальной сети. Полосы огня отражались в граненом стакане, до середины налитым виноградным грогом. Миниатюрные портреты неизвестных, а, может, никогда и не живших людей, подобно рыбьей чешуе, заполняли собой массивные двери получуланной комнатки. По крайней мере, здесь с приходом ночи не появлялось нехорошее предчувствие начинающейся разворачиваться вакханалии, в ходе которой все призраки, заточенные в висящих на стенах картинах, принимались сходить со своих полотен. Рыцари приглашали на танец розовощеких дам с единичным цветком розы в их хрупенькой руке. Короли пронизывали своими копиями чрево и без того убитого вепря, когда золото волос сэра Ланселота от света факелов сияло ярче огня. ─ Он все еще звонит на тот телефон. ─ Обращаясь к самому себе, пошевелил прокушенными до капелек крови губами молодой исполнитель. ─ Если не хочешь, то ты можешь не отвечать. ─ Одасаку докуривал сигарету, аккуратно смахивал сгорающий пепел на стеклянное донышко пепельницы. ─ Кому? ─ кареглазый мальчишка развернулся на каблуках хлюпавших от воды туфель, ─ Тому, кто пишет, или тому, кто звонит? ─ Тому, кто оставил на тебе видные через ткань рубашки шрамы на спине.