Delete Your Message

2007 г, Япония, частный приют

В тот день было дождливо, а на завтрак подали холодную овсянку с покрывшимся неприятной молочной корочкой какао. Куно поморщился, зачерпнув металлической ложкой жижеобразную массу, когда Акира сразу заявил кухарке, что он хочет сырников с джемов вместо каши, на что полная, крайне недовольная дерзостью воспитанника работница кухни грубо бросила: «это детский дом, едва ли спонсируемый из личных средств самой директрисы, а не ресторан, так что заглохни и жри, раз судьба не дала тебе шанса воспитываться в семье». Блондина разозлили сказанные в адрес его младшего брата слова, но, в отличие от не умеющего держать язык за зубами Акиры, мальчик нашел в себе силы промолчать вместо пустого ввязывания в конфликт. Чуя как всегда опаздывал, ведь вставать к девяти часам в воскресный день после проведенной за разговорами о призраках при тусклом свете карманного фонаря ночи было более, чем мучительно. Под пологом самодельного, сконструированного из простыней и стульев шатра, вооружившись фонариками, дети не редко собирались после отбоя, чтобы сыграть в «продолжи историю», где ведущим по обыкновению был либо не имеющий себе равных в придумывании мистических рассказов Дазай, либо просто обладающий неплохой фантазией и склонностью к придумыванию Акира. Например, прошлой ночью проиграл Чуя, так как история оборвалась на нем, а рыжий ничего не смог придумать за время быстрого подсчета соигроками до десяти: синеглазый, безустанно зевающий и первый заметивший рассвет мальчик слишком устал к пяти часам утра, чтобы так быстро выдать достойный кусок истории о разбившей янтарь на старинной броши директрисы монстробабочке. Шаркая подошвами светлых сандалий, запыхавшийся Накахара резко влетел в столовую приюта, чудом не врезавшись в относящую на мойку нагруженные тарелками с остатками завтрака подносы кухарку, на что та, сплюнув, выругалась. Схватив со стола чью-то ватрушку, виновник небольшого утреннего хаоса пулей занял свое место за предназначенным его группе столом, ловко перекинул ногу через деревянную скамью. Дазай рассмеялся, когда Куно молча закатил глаза, пораженно выдохнув, он нащупал в кармане форменных брюк горсть леденцов, после чего с грустью высыпал их в ладонь темноволосому воспитаннику. «Вы спорили!», ─ взбудоражено воскликнул размявший овсянку тыльной стороной ложки Чуя, ─ «спорили, приду ли я», ─ в последнее время подобное стало случаться все чаще, и победителем почти всегда выходил мастерски угадывающий верный сценарий развития событий Осаму. «Или делали ставки, как говорят взрослые», ─ пересчитывая конфеты, с довольным видом отозвался Дазай, ─ «кстати, Чу, я на тебе скоро сделаю целое состояние, если ты продолжишь себя по-идиотски вести», ─ любая сладость являлась настоящей редкостью, отчего выступала своеобразной валютой в интернате, за которую можно было выменять у детдомовских практически любую вещь, начиная от дополнительного пакета молока и заканчивая личной книгой, игрушкой, альбомом и много, много чем другим. Присвистнув, кареглазый мальчишка потрепал взъерошенные волосы своего соседа по комнате, сразу после чего он вышел из-за стола, окликнул стоящего возле раковины воспитанника в закатанной до локтей рубашке светло-персикового цвета. Дазай заметил, что Чуя следит за ним, пристально всматриваясь в его гордо трясущую перед носом мальчика ладонь с горстью леденцов. В обмен на сладости брюнет получил два маленьких пакета раздаваемого детям по вечерам молока. По причине непереносимости лактозы в детстве Осаму этот напиток не давали, что не могло не остаться незамеченным от желающего все обо всех знать Накахары. «По-любому попрется за мной», ─ тихо подытожил встретившийся взглядом с рыжим темноволосый воспитанник, ─ «придется идти в обход», ─ оглядевшись по сторонам, он наскоро запихал жесткие пакеты в свободные рукава клетчатой рубашки. Дазай помнил, как он немного задержался на ступенях заднего двора, вдохнул отдающий ностальгией запах последних дней лета ─ времени окончания жизненного цикла бабочек. Карманы в потертом, доставшимся мальчику «с рук» жакете были вместительными, поэтому волноваться за молоко не приходилось. Еще по шороху в прихожей воспитанник догадался, что Чуя следует за ним: судя по характерному лязганью металлической корзины, рыжий решил взять на прогулку-слежку зонт. Усмехнувшись, Осаму поправил темно-вишневый, шерстяной берет, одновременно с чем он направился в сторону служебных ворот, через которые обычно привозят каждый день продукты в приют, однако, если пробраться через них ничего не стоит, то ограждение с металлической решеткой никому из детей все равно не пересечь, поэтому Дазай не сильно волновался из-за следующего за ним по пятам Накахары. «Он не перелезет», ─ убежденно произнес с легкостью взобравшийся на самую вершину железной стены по оттянутым петлям кареглазый мальчишка, ─ «росточек не тот, да и смелость на нуле», ─ будучи полностью уверенным в своих доводах, Осаму виртуозно спрыгнул на землю. По ту сторону детского дома. Он в любой момент мог сбежать от места, где его некому и нечему было держать. Иногда кареглазый воспитанник и правда уходил подолгу гулять по улицам города, оставляя позади мало привлекающий его приют, но всегда возвращался, не зная куда идти дальше и какую дорогу выбрать. Отряхнувшись, Дазай направился в сторону захламленного, расположенного на противоположной от металлической изгороди улице склада, а если быть точнее ─ в свое убежище. Детям, у которых есть родители, строят чудесные, украшенные разноцветными гирляндами, рисунками и прочими яркими вещами домики на деревьях, в коих те могут часами играть, устраивать пикники или просто отдыхать, зарывшись в спальник. Но те, кто по тем или иным обстоятельствам лишен семьи, вынужден сызмальства сам сооружать себе собственный угол, миниатюрную, способную укрыть от любой тревоги извне обитель. Там, среди прогнивших досок, на груде разваливающихся ящиков Осаму создал маленький мирок, полный засушенных бабочек, книг, одной коробки со старенькими шахматами, двух или трех журналов о моделях машин и колющих ладони одеял. Мальчик приходил сюда, когда ему надоедала безысходность приюта, где усыновляют маленьких, а большим суждено до восемнадцати смотреть из окна унылой спальни. До одиннадцати в одном корпусе, с одиннадцати до шестнадцати в другом и с шестнадцати до совершеннолетия ─ в третьем. Дазай знал, что он может убежать. Стоит только собраться, раз и навсегда перелезть через сетчатую ограду с рюкзаком, на дно которого мальчик, пожалуй, положит свое единственное сокровище ─ альбом с разноцветными картинками бабочек. Скрипнув незакрывающейся дверью, воспитанник вошел в пыльное помещение брошенного склада, проследил по им же постеленным на пол полосам темно-коричневой ткани. Сегодня он пришел не ради себя. Там, за пустыми коробками, ближе к ободранному углу, на воротнике старой куртки с пожелтевшим мехом метались четыре маленьких тельца. Котята с непрорезавшимися глазами, котята, найденные Осаму возле истекшего черной кровью тела кошки. Они не доживут до начала осенних холодов. Дазай это знал, слишком маленькие, слишком беспомощные и слишком одинокие. Наклонившись, он достал из кармана целлофановый пакет, скатал из него что-то напоминающее трубочку, после чего влил немного молока. Из-за того, что котята слепые, мальчишке приходилось не только посещать их каждые три-четыре часа, включая ночь, но и капать им по капельке на кончик носа, чтобы те сами слизывали молоко. Пипетка или шприц значительно упростили бы задачу, но за неимением ничего из вышеперечисленного, Осаму обходился тем, что был способен достать. Отвечая самому себе на вопрос «зачем я пытался их спасти?» спустя несколько лет, юноша пришел к выводу, что он просто хотел знать, что их мать умерла, рожая свое потомство, не зря. Дазай не хотел ни гладить их, ни давать им имена, ведь когда придется складывать в коробку их трупы один за другим, расставаться станет труднее: любая привязанность затачивает до максимума боль потери. Котята просились в теплые руки, но, закончив кормить, воспитанник поспешно убрал ладони, поднявшись с колен. Нужно вернуться до первой переклички, иначе его накажут, заперев на весь оставшийся день в подвал со швабрами и старыми тряпками. Хрустнув пальцами, Дазай перепрыгнул через баррикаду из сломанных вещей, прошелся кончиками пальцев по выпуклой обложке книги, сковырнул засохшую на золотистых буквах названия грязь. Признаться, в тот день он ожидал чего угодно, даже ябедничания воспитателям Чуи, но только не истеричного, перешедшего в надрывистый плач крика. Выбежав на улицу, он не сразу смог уловить источник вопля, но, получше всмотревшись, Осаму заметил свернувшегося на земле подле изгороди Накахару, чей рев мог с легкостью привлечь кого угодно со стороны детского дома. «Вот дурак», ─ бегло мелькнуло в голове на одном дыхании перебежавшего дорогу темноволосого воспитанника. «Так Юки не орет, как ты вопишь во все горло», ─ Осаму резко поднял рыжего за рукав с земли, ─ «а ей всего два года, и она девчонка», ─ все руки Накахары были сплошь покрыты ссадинами, колени ободранными, а нос, возможно, даже сломан в нескольких местах, ─ «на твой голос сейчас весь детдом прибежит во главе с директрисой, идиот», ─ бросив встревоженный взгляд на изгородь, воспитанник заметил зацепившийся за железную петлю зонт на самом верху, ─ «ну, спасибо, Чуя, теперь нас точно запрут на всю оставшуюся жизнь в подвале, где твои любимые крысы и плесень», ─ мальчик злился, но в то же время его тревожность немного спала, ведь на рыжего подействовали угрожающие слова, и он, наконец, затих. «Что теперь делать?» ─ подавляя комок в горле, вопросил смущенный своими слезами Накахара, ─ «я не перелезу обратно», ─ разбитые губы говорящего дрожали, по подбородку стекала теплая кровь. Ждать сочувствия, а уж тем более помощи со стороны Осаму казалось бессмысленным даже в детстве, однако синеглазому воспитаннику почему-то упорно хотелось завести с Дазаем дружбу, как, например, с Акирой и Куно, но, в отличие от братьев, кареглазый сосед был не только не общителен в принципе, но и вовсе старался ни с кем долго не контачить без дела. Чуя видел в нем загадку: что-то такое, что отличало брюнета от всех остальных детей в приюте. Один только его полный смелости и непоколебимости в правильности собственных действий поступок чего стоил, когда Дазай отогнал собаку зонтом. Разве у кого-то другого из ребят хватило бы на то мужества? ─ Чу, мне все равно, я перелезу через изгородь, а ты хоть до вечера ори во все горло, пока кто-нибудь из воспитателей не вернет тебя снова в детдом, ─ равнодушно откликнулся подошедший вплотную к металлической сетке мальчишка, ─ или же включай мозг, и самостоятельно пытайся вскарабкаться по сетке, если не хочешь в подвал, или в кабинет директрисы, которая напишет про тебя такую характеристику, что никто из тех «мамочек» и «папочек» тебя не возьмет, ─ кончиками пальцев Осаму провел по леденящей кожу стали, ─ а у тебя, кажется, в четверг встреча с потенциальными родителями, ─ на недели у рыжего было не мало встреч с различными семьями, да только они все всегда заканчивались одинаково. ─ А ты…Ты разве не хочешь в семью? ─ Да как-то не особо. Всю жизнь притворяться сыном чужим людям, и видеть их притворство взамен ─ не то, ради чего я должен стараться быть милым и скромным мальчиком, как наказывает всем наша великодушнейшая директриса. ─ Но они же будут тебя любить и дадут свою собственную комнату, у тебя будет новая одежда, вкусная еда и… ─ И куча комиксов. Да-да, я уже слышал эту историю от тебя. Осаму ничего не хотелось объяснять, несмотря на то, что пустые надежды рыжеволосого соседа по комнате его не просто раздражали, а, можно сказать, выводили из себя, как и неимеющие никакой практической ценности указания воспитательниц по поводу того, каким должен быть идеальный ребенок, если он хочет приглянуться новой семье. Вцепившись обеими руками в петли, он поставил одну ногу на уже ранее им немного оттянутую часть металла, чтобы взобраться выше, а после с легкостью перебросить свое тело через ограждение, оттряхнув после бледные ладони от крошек ржавчины. По крайней мере, Дазай так планировал изначально, но нежелающий ни сдаваться, ни оказываться в практически безвыходном положении Накахара с силой вцепился в чужую щиколотку, до красноты он сдавил пальцами худую ногу. «Сделаешь шаг, и я закричу так, что услышит сама директриса», ─ твердо огласил свое намерение воспитанник, ─ «а потом подробно ей расскажу, что ты часто ходишь через сетку на улицу, еще и с молоком», ─ голос мальчишки звучал более ровно, в нем не так явно пробивалась дрожь, ─ «я видел, как ты пошел к складу, и если я скажу, то она обязательно осмотрит его и найдет то, что ты прячешь», ─ несмотря на все брыкание, колкие слова и попытки пнуть Чую свободной ногой, Осаму спустя некоторое время и еще один непродолжительный крик пришлось смириться, ведь, если он разок покажет Накахаре свой хлам, то ничего особого не произойдет. К тому же, он все равно не сможет после туда ходить, так как второй раз подвергать себя болезненному падению не станет даже Чуя. Цокнув языком, темноволосый мальчишка не без сожаления спустился на землю, поправил слегка смявшийся жакет. «Пошли», ─ как можно более грубо толкнул в плечо рыжего Дазай, ─ «но это в первый и последний раз ты посещаешь мое убежище», ─ под ногами обоих мальчишек зашелестела трава. Синеглазый воспитанник впервые оказался по ту сторону изгороди без взрослых, и его смешанный с удивлением восторг едва ли было способно омрачить ободранное лицо, или ноющие ссадины на коленях. Поначалу мальчик двигался очень осторожно, постоянно останавливался, всякий раз поворачивая голову в сторону приюта. Он боялся. Боялся сбегать без чьего-то позволения, боялся покидать безопасную зону ради хоть и привлекательной, но неизвестности. Должно быть, в тот день Накахара себя чувствовал кем-то не больше муравья. «Поторапливайся», ─ недовольный голос Осаму в миг вернул рыжего к реальности, заставив того ускориться. «Даже не думай трогать их», ─ холодно произнес на секунду преградивший Чуе рукой вход на склад Осаму, ─ «я кормлю их, чтобы они не сдохли раньше времени, но на этом все», ─ погодя продолжил Дазай, ─ «еще у них грязная шерсть, и, возможно, вши», ─ насчет последнего мальчишка соврал. Признаться, Накахара не понял, о ком или о чем идет речь, но еле слышное попискивание в темноте заставило его тотчас всполошиться, оттолкнуть тощую руку. Котята. В маленьких тельцах все еще била горячая кровь. Он никогда не держал в руках котенка, часто видел различных кошек, но прижимать к груди животное еще не довелось. Опустившись на колени подле пищащих комков, рыжий, словно завороженный, смотрел на них, будто те были каким-то сокровищем, а не обреченным потомством мертвой, дворовой кошки. То, что случилось после, Дазаю не хотелось вспоминать. Нет, ему не особо было жаль слишком сильно стиснутого в объятиях Накахары котенка, а скорее неприятна казалась причина, приведшая к подобному исходу. Оставленный собственными родителями, не любимый никем, отчаянно ищущий тепла и внимания ребенок не смог вовремя осознать весь масштаб своей потребности в заботе о ком-то, отчего случайно лишил жизни того, кого всеми фибрами души хотел сохранить. Безусловно, Чуя не послушал Осаму, так легкомысленно позволил себе привязаться к беспомощным, слепым котятам, что не смог одного отдать. Укутав его в свитер и бездумно выбежав на улицу, мальчишка задушил так лелеемое им существо в попытке дать тому новый дом в своем сердце. ─ Они все равно умрут к первым холодам, ─ безэмоционально произнес упирающийся позвоночником в обклеенный рисунками бабочек шкаф темноволосый воспитанник, одновременно с чем он покрепче затянул шнурки на слегка потертых туфлях, ─ ты просто ускорил отход одного из них, ─ острыми коленками Осаму упирался в край деревянной коробки шахмат. ─ Я хотел его оставить, взять с собой, ─ взахлеб говорил скрывший красное лицо обклеенными пластырями ладонями Чуя, ─ я думал, что смогу согреть его, и он заснет, ─ Накахару трясло, каждое слово буквально пробивалось сквозь броню слез, ─ но… ─ Но он заснул навсегда, ─ с раздражением перебил синеглазого воспитанника Дазай, ─ через два часа надо добыть молоко и кормить остальных, а ты разводишь здесь сопли с обеда, ─ говорящий скрестил костлявые ноги на ковре, ─ не трать силы на то, что ты не можешь изменить, ─ кареглазый мальчик тяжело выдохнул, ─ лучше подумай о том, как ты будешь снова перелезать через изгородь. ─ Ты разрешишь мне пойти с тобой? ─ рыжий поднял заплаканное, красное лицо. ─ В твое убежище? ─ В еще один последний раз.