Хорватский по-русски

Дарко жмурится, с трудом разлепляет глаза, слыша рядом копошение и гомон — не хочется, дико не хочется приходить в себя, мутит от алкоголя в желудке, стыдно от поступков минувших часов. Дарко делает вид, что сильно жмурится, хватается за голову и понимает, что лежит на чем-то очень мягком и теплом — с шоком она почти вскакивает на ноги, но тут же бахается обратно — в висках стреляет. — Дарко, — зовут знакомым обеспокоенным голосом, и Дарко нехотя все-таки оглядывается: она лежит на мягкой кровати, на шелковых простынях, перепачканная в земле, перепачканная в крови, тяжело дышащая и желающая блевать. Дарко накрывает рот ладонью, согнувшись пополам, тошнота ненадолго отступает под напором сильного «Только бы не опозориться еще сильнее!». — Дарко, — снова зовут ее, и Дарко жмурится, трет глаза кулаками, проводит пальцами по лицу — у носа запекшаяся корка крови, голова нещадно гудит. — Принесите ей лед, — говорит строгий и мудрый женский голос, Дарко плохо ориентируется в пространстве: слышит удаляющиеся шаги, хлопок двери и тяжелый выдох где-то совсем рядом с собой. Перед глазами во мраке плывут желтые круги, Дарко откидывается на мягкую подушку и выдыхает. — Гдэ я? — В безопасности, — твердо отвечают ей, и Дарко одним глазом смотрит на того, кто остался с ней: Модрич сидит на резном деревянном стуле, без своего дурацкого пиджака, в ослепительно белой рубахе, на которой видны капли ее крови… Дарко снова закрывает глаза. — Я все испортиви, — шепчет она затравленно, от позора желая провалиться сквозь землю. — Нет, милая, нет, — мягко говорит Модрич, подсаживаясь к ней и кладя руку на ее лоб. — Ты спасеви мэня, спасеви, — повторяет он тихим спокойным голосом, и Дарко чувствует, как силы, приготовленные для больного истеричного смеха, кончаются тут же. Она хочет отмахнуться, но не может — просто остается лежать. — Что сказави Субашич? — ее хриплый голос забавит Модрича, но он с заботой гладит ее по лбу, словно отец. Дарко не хочет открывать глаза — думает, что это прекрасный сон, который исчезнет с поднятием ее тяжелых век. Дарко сглатывает звучно, в тишине комнаты хочет всхлипнуть от собственной дурости и беспомощности. Лука улыбается, держа ее за краешек подбородка — он смотрит на ее зажмуренные глаза, на потеки засохшей крови под носом, на размазанные по щекам капли, на закрытую воротом платья шею, на голые острые плечи, на дрожащие руки, на сведенные вместе колени (зеленка из-под черного платья его веселит и умиляет), на сморщенный нос и сильно зажмуренные глаза. — Неважно, что он сказави, — улыбается Лука и ложится рядом с ней. Они лежат вместе, в тишине комнаты, пока за окном продолжают веселиться люди: громкие крики, громкие пляски, громкая музыка и возгласы «Грька!». Дарко с трудом поворачивает голову к Модричу, чтобы извиниться — они сталкиваются взглядами, и, только Дарко открывает рот, Лука опережает ее: — Я лябовити тэбя, Дарко Якович. Все слова так и застревают в горле, Дарко смотрит на него, как на единственную звезду на мрачном небе, как на слепящее недосягаемое солнце, как на последний баллон воздуха под водой — вот он, ее человек; вот она, ее любовь… *** На следующее утро Дарко сидит на кухне с дядей Златко и упорно избегает зрительног контакта, придерживая больной побитый нос. — Хочешь сказави, мне больше не «болети» за Субашича? — жалобно вздергивает брови дядя Златко — Дарко обреченно закатывает глаза… *** Через неделю Модрич тащит Дарко на прогулку — берет с собой велосипед, ведерко с сосисками, четыре бутылочки пива и маленький плед — Дарко пешком встречает его на площадке: одетый в бог знает что, конспирации ради, он совершенно на себя не похож — и это веселит Дарко больше всего. — Как твои носе? — скромно улыбается Лука, пока Дарко запрыгивает к нему на багажник и накидывает на плечи рюкзак с вещами. — Дышу, как видеш, — смеется Дарко и выставляет одну руку вверх, другой обхватив Модрича за талию. — Впереде! Впереде, Хрватска! Модрич звонко смеется, сильнее давит на педали и газует с площадки под ошарашенные завистливые взгляды мамашек с колясками — боже ж мой! Такой мужик, такой мужик!.. Они томно вздыхают — а достался какой-то дурочке! — и сокрушаются, раскачивая коляски из стороны в сторону. Когда Модрич едет по дороге, Дарко с видом всезнайки координирует его направление: — Направи! Направи! Прави в другой сторонэ! Модрич смеется, через плечо изредка поглядывая на нее: полная жизни, веселая и такая родная, она крепко держится за его талию, согревая своим теплом в этот жаркий августовский день — Лука чувствует себя просто прекрасно: Ваня с утра пораньше заявила, что едет отдохнуть к маме, а детей возьмет с собой — Модрич ликует. Дарко плавно направляет его к своему излюбленному бережку — хочет поделиться с Лукой самым дорогим, что есть у нее в Задаре: этот берег, где прошли лучшие моменты ее жизни, она хочет разделить с тем, с кем, надеется, еще разделит еще одни свои лучшие моменты жизни. — Красова! — изумленно выдыхает Модрич, затормозив перед горкой, ведущей к берегу. — Впереди! — не слушая, восклицает Дарко, отталкиваясь ногами — вместе с великом и ведром сосисок они летят под гору, вопя с испугом и с детским восторгом смеясь, как сумасшедшие — Дарко падает на песок, раскинув руки в стороны — Модрич падает ей на грудь, как кисейная барышня, и только Дарко хочет что-то сказать, как Лука целует ее под сосископад вокруг. *** — Дядя! Нэ пялися! — шипит Дарко, видя, с какой истерикой дядя Златко смотрит на скромного Модрича на пороге их огорода. — Дядя!.. — Все хорошэ? — доброжелательно интересуется Модрич, выглянув из-за спины Дарко с любопытством. — Слушави, Лука, а зачэм тэбе эта дурко? Может, прогулямся по моэму огороду, я покаже тэбе грядки с морковой, ты распишешься на моэей рукэ?.. — лепечет с заворожением дядя Златко. Дарко закатывает глаза — Модрич заливисто хохочет. *** — Шухэр! Ваня! — вопит Модрич ни свет, ни заря: Дарко подрывается с кровати по привычке, в истерике мечась по сторонам. Модрич снова смеется. — Дурко! Дурко! Нэ лез! — обиженно говорит она, надув губу и поняв суть розыгрыша: Модрич лезет к ней целоваться, не переставая смеяться. *** — Ну… Так и че у вас там? — подозревающим голосом допытывается Светка. — Ну… — Дарко пытается придать голосу жесткости, пока Модрич щекочет ее и целует в шею. — Скоро Чемпионат Европы… Светка фыркает, как сдутый шарик, когда Дарко не удерживается и звонко смеется на щекотку улыбающегося придуривающего Модрича. *** Дарко просыпается пораньше — на часах шесть десять — она смотрит на Модрича, зарывшегося в одеяло, как суслик, и тянется к камере на тумбе — любимая, с недавних пор, вещица — Дарко сдергивает крышку, стараясь не шуметь, шуршит одеялом, чуть отдаляясь для хорошего кадра, и только хочет щелкнуть кнопкой, как Модрич сонно бурчит в подушку: — Я тэбе прибью, Дарко… Слепит вспышка камеры, Дарко с хохотом уворачивается от нападения Луки. *** — Лука! Куда собрался? — недовольно бурчит Ваня. — Э-э-э… — мнется Модрич, уже стоя на пороге и натягивая кроссовки. — К Дарко?.. — мяукает он. — Детей возьми! Они тоже погулять хотеши! — гаркает Ваня, пролистывая одну за одной страницу глянцевого журнала. Модрич вздыхает, закатив глаза, и складывает руки рупором: — Детошки! Гуляви с тетей Дарко и Бранко! Бэгом! Одевся всэ! *** Юрай смеётся, протягивая Дарко ещё одну бутылочку пива: — А потом завопил про штрафной, серьёзно? — ржёт он. — Ага, прям в кровати, прикинь, — чуть красная, улыбается Дарко, вспоминая бурную ночь с Модричем. — Спасибо, что не пенальти, как грицца!.. *** Дарко курит, лежа на мягком песке у плещущихся волн задарского бережка. — Бросай! — как тигр из кустов, на нее прыгает Лука — выбивает из рук сигарету, вместо нее целует и целует. Дарко всерьез задумывается о том, чтобы бросить курить. *** Жизнь идет своим чередом — футбольным, курительным, спонтанным, луковым и убойным — никто не жалуется, все довольны: особенно, Модрич. *** Субашич дуется у окна — смотрит в экран телефона, желая набрать номер Луки и наконец извиниться спустя столько времени. Только он тянется к клавиатуре, как ему прилетает смс: «Козел!» — от Модрича. Субашич фыркает. «Встретимся сегодня?;)» — от Вани… Субашич воет.