***
Утром Эрик проснулся с рассветом. Он всегда был ранней пташкой, как в течение десяти лет, что провёл в своем доме детства, так и в последующие года, когда такая рутина была обязательна, и, следовательно, Леншерр привык начинать свой день тогда, когда большинство других людей еще продолжают спать. Чарльз, кажется, был одним из них, потому что когда Эрик поднялся с дивана и быстро переоделся в спортивный костюм, который оставил на одном из кухонных стульев, изнутри спальни не доносилось никаких звуков, за исключением случайного тихого дыхания. Когда Эрик вышел на пробежку в тот день, он сделал это так, будто пытался убежать от своих проблем, но, независимо от того, как далеко он убежал, сколько минут провёл, мчась по территории особняка под пристальным взглядом медленно восходящего солнца, это не имело никакого значения. Эрик знал, что когда вернётся в свою маленькую квартиру, там будет Чарльз, и он, скорее всего, захочет поговорить о том, что почти произошло прошлой ночью, как Эрик и обещал. Каждый раз, когда Леншерр думал об этом, он вспоминал тело парня, прижатое к его собственному, вспоминал, как Чарльз смотрел на него — как губы медленно раскрывались в приглашении к поцелую. Эти воспоминания мучили Эрика всю ночь, и не раз мужчина рассматривал, каково было бы просто позволить этому случиться, и смог бы он получить возможность сделать это снова в будущем. Еще было рано, когда Эрик вернулся в квартиру, из соседнего особняка не доносилось не звука, поэтому он предположил, что его жители еще не начали подниматься. Спокойствие распространялось на внутреннюю часть квартиры, потому что когда Эрик забрёл в гостиную, всё еще запыхавшись и вспотев от бега, не было никаких признаков жизни или звуков, чтобы можно было понять, что Чарльз проснулся. Кажется, это был идеальный сценарий — возможность для Эрика войти в спальню и пройти прямо в ванную комнату, чтобы он смог принять душ, прежде чем переодеться в свою повседневную одежду, но, как и в большинстве ситуаций в жизни Лешнерра, это не совсем получилось… Как только Эрик вошёл в комнату, он лишь раз оглянулся в сторону кровати, намереваясь убедиться, что Чарльз действительно спит, прежде чем продолжить свой путь в ванную комнату, но сразу же остановился. Эрик забыл задёрнуть занавески прошлой ночью, и мягкое свечение раннего солнца распространялось по кровати, освещая место, где на боку лежал Чарльз, а его лицо было прижато к одной из подушек. Ноги Чарльза находились под углом так, что его бёдра оказались наклонены к месту, где стоял Эрик, то есть тот мог чётко видеть промежность телепата и неоспоримую выпуклость, заполняющую нижнее белье. У Эрика пересохло во рту. Достаточно убедительно было просто видеть, как Чарльз надевал весьма мало одежды, не говоря уже о том, чтобы увидеть его, когда он так уязвим, но понимание, что парень тоже возбуждён, просто перевело Эрика за край. Сердце начало беспорядочно стучать в груди, возможно, даже более отчаянно, чем во время пробежки, и вскоре стало ясно, куда перекачивалась вся дополнительная кровь, когда Эрик почувствовал, как его член начал твердеть, что, скорее всего, стало слишком очевидно, учитывая, что он забыл надеть нижнее белье, а треники не совсем скрывали это. Всё, чего Эрик когда-либо хотел, находилось прямо перед ним, и, хотя его тело явно изнывало от желания, его разум еще не был вполне готов сдаться. Все эти веснушки Чарльза и его мягкая кожа, и он такой хороший, и милый, и добрый, и Эрик не хотел ничего больше, кроме как заползти на матрас рядом с ним, прижаться губами к чувствительной коже за ухом и прошептать ему, что он, наконец, готов сдаться; чтобы получить всё то, что они могли бы сделать. Но Леншерр видел всего Чарльза, и он знал, что не может. Знал, что бедренные кости Чарльза чисты и удивительно накачены, а его помечены более чем ста днями и ночами пыток. Мужчина знал, что его кости травмированы всеми возможными способами, некоторые были сломаны и плохо восстановились. Он знал, что в его груди сердце подобно пропасти, ноющему одиночеству, которое настигало как часть понимания того, что он никогда не будет любим, потому что потерял способность любить себя. Позволить чему-то случиться с Чарльзом было бы похоже на то, чтобы забрать что-то у него, как, например, постепенно забирать кислород у горящего пламени, пока он не увянет и не померкнет. И так, хотя его тело желало этого, и сердце, определённо, тоже, Леншерр отвернулся и направился в ванную.***
Потребовалось значительно времени, чтобы избавить Эрика от мыслей о Чарльзе, и даже тогда он не полностью насытился. Обычно для Леншерра душ очень быстрый и эффективный, просто как способ освежиться, прежде чем продолжить день, но в этом случае было гораздо легче задержаться, подумать о мягкой коже Чарльза, представить его лицо, жаждать его прикосновений. Через некоторое время, Эрик обнаружил, что тянется вниз, чтобы схватить свой член, его дыхание участилось, пока он быстро двигал рукой вверх и вниз по всей длине, будто считал, что желание, которое он чувствовал к Чарльзу — это то, что просто можно так уничтожить. Это было невозможно, хотя Эрик и знал, это осознание очень сильно ударило его во время кульминации, пока он стоял там, дрожа, глядя на небольшие углубления в предплечье, куда он укусил, пытаясь не стонать имя Чарльза, когда кончил с мыслями о телепате. К счастью, когда Леншерр вернулся в спальню, Чарльз, похоже, не потревожился. Он был точно такой, каким был, за исключением того факта, что теперь парень полностью перевернулся на живот, что, в лучшем случае, являлось небольшим снисхождением, учитывая насколько была прекрасна задница Чарльза и насколько это побуждало Эрика смотреть. Но каким-то чудом мужчине удалось оторваться от этого зрелища, правда только после того, когда он осторожно подошёл к кровати и наклонился, чтобы поднять одеяло, которое Чарльз скинул во сне, накинув его на спящую фигуру и пытаясь устоять перед желанием оставить нежный поцелуй у него на виске. Существовала часть Эрика, которая не знала, что делать дальше. Вполне вероятно, что наиболее разумным развитием событий было бы покинуть квартиру до того, как Чарльз проснётся, и спуститься в гараж, чтобы начать работу, но мысль, что Ксавьер проснётся и, возможно, будет не в состоянии вспомнить, что произошло прошлой ночью, беспокоила, особенно, когда был шанс, что он мог посмотреть на себя полуголого в постели Эрика и предположить худшее. И так, Леншерр остался здесь. Он сделал кофе и какое-то время просто тихо сидел, читая последние несколько страниц книги, которую Чарльз одолжил ему. Но ранние утренние нагрузки заставили Эрика нуждаться в большем пропитании, и, как только его желудок начал давать о себе знать, он решил, что пришло время начать готовить завтрак. Очевидно, это то, что привлекло Чарльза подняться постели. Эрик только закончил готовить и расставлял тарелки на столе, когда услышал звук открывающейся двери спальни и повернулся, чтобы рассмотреть Чарльза, медленно шаркающего в кухню. Было достаточно обезоруживающе видеть, как восхитительно Чарльз выглядит восхитительно спящим, но когда Эрик заметил, что Ксавьер надел одну из его толстовок, он вздрогнул так заметно, что на мгновение появился странный гул, поскольку все ножи и вилки на столе недолго вибрировали. Он не очень часто носил эту толстовку, потому что она была немного велика для него, но на Чарльзе та просто висела, что делало его еще более легким и удивительно симпатичным, чем обычно. — Чарльз… — тихо пробормотал Эрик. В ответ Ксавьер улыбнулся, выражение его лица было тёплым, как всегда, но не хватало какого-то обычного энтузиазма, что Эрик свалил на ранний час. — Доброе утро, Эрик. Эм, надеюсь, ты не против, что я одолжил твою толстовку… Моя рубашка пахнет так, будто только что её кто-то окунул в бочку с виски, — Чарльз занял место за столом, выжидающе улыбаясь Эрику, когда добавил. — Я понимаю, что должен поблагодарить тебя за то, что ты присмотрел за мной прошлой ночью, и за то, что мне было где переночевать. Однако я не собираюсь говорить, что был разочарован, проснувшись в одиночестве… Мы действительно должны что-то сделать с этой твоей рыцарской природой — я нахожу её ужасно привлекательной, и это только заставляет меня хотеть тебя еще больше. Эрику всегда было удивительно, как легко такие высказывания вылетали из губ Чарльза, будто он настолько был уверен в себе, что мог бесстыдно флиртовать, не боясь отказа. Разум подсказывал Леншерру, что Чарльз, скорее всего, никогда не нуждался в компании, и он не удивлён, что при осознании этого испытал некое ползущее чувство ревности, пробегающее по телу. — Это… хорошо… — сказал Эрик в конце концов. — В любом случае, на тебе она выглядит намного лучше. — Спасибо, дорогой, — радостно ответил Чарльз. Он выглядел так по-домашнему, сидя за обеденным столом, будто это то, где он всегда проводит своё время, и прежде чем Эрик смог даже подумать, чтобы подвергнуть сомнению действия, он поставил свою тарелку с едой перед Чарльзом, прежде чем отвернуться, чтобы положить другую порцию для себя. — Значит, ты ночевал здесь? — спросил Чарльз, видимо, с полным ртом еды, учитывая, что его речь вышла слегка приглушённой. — Да… — Почему? Эрик вздохнул. — Чарльз, ты знаешь, почему… — Это потому, что у меня есть привычка стягивать всё одеяло? — Нет, Чарльз… — Это потому, что мне нравится обниматься в постели? — Нет, Чарльз… — Это потому, что я сплю так крепко, что мне говорят, что для меня нет ничего необычного в том, чтобы проспать тревогу, землетрясения и бомбы? — Нет, Чарльз… — Ох… — выдохнул Ксавьер, замолчав на несколько мгновений, прежде чем продолжил. — Ну, тогда я полагаю, что это связано с тем, что происходит между нами — ты отстраняешься от меня, потому что борешься внутри между тем, что ты хочешь, и тем, что, ты думаешь, заслуживаешь. Эрик обернулся на слова Чарльза, бросив взгляд, пока не увидел уязвимое выражение лица Чарльза, и любое раздражение, которое он чувствовал, исчезло. Хотя Эрик полностью старался избежать этой темы, ясно, что это было невозможно, и, следовательно, не было ничего другого, что Эрик мог сделать, кроме как занять место за столом напротив Чарльза, намереваясь начать есть, пока Ксавьер окончательно не завладел его вниманием. Чарльз осторожно взял мужчину за руку, его пальцы лишь слегка переплелись с пальцами самого Эрика, а большой палец мягко скользнул по костяшкам пальцев. Контакт был настолько прост, но так завораживал, и на мгновение Эрик оказался встревожен, пытаясь понять, что он не может вспомнить последний раз, когда сидел с кем-то точно так. Но потом он вспомнил случай, вспомнил, как сидел с мамой на их маленькой кухне в доме в Германии, когда она держала его за руку и сказала, что они все должны отправиться в небольшое путешествие — переехать в Польшу. Она говорила это так спокойно — явно не желая пугать Эрика — но даже сейчас Леншерр мог вспомнить выражение страха в глазах, и то, как дрожали её пальцы. — Эрик… — мягко произнёс Чарльз, сжимая руку Эрика. — Я недостаточно хорош для тебя, — ответил мужчина, всё еще глядя вниз. — Это то, что ты хочешь услышать? Мы с тобой, Чарльз, живём в разных мирах, и я знаю, что мне нет места в твоей жизни — совсем. Взгляд Эрика переместился от пальцев к запястью, и выше, глядя на место, где находились шесть выгравированных несмываемыми чёрными чернилами чисел на коже предплечья. Цифры, как постоянное напоминание обо всём, что произошло в Освенциме — злое чёрное пятно, размытое от времени, потому что цифры были вытатуированы на еще растущей коже; их было труднее скрыть, чем шрамы, охватывающие Эрика. Цифры напоминали Леншерру, что он всегда будет тем самым маленьким мальчиком. Мальчиком, который провёл так много дней, чувствуя, что умирает, и ночей, желая умереть, и Эрик знал, что этот человек — тот, кого никто не может полюбить. Но сейчас был Чарльз, который такой милый и добрый, и понимающий, Чарльз, который произносил имя Эрика мягким шёпотом, что звучало словно поклонение, Чарльз, который крепко положил ладонь на его руку, затмевая цифры и заставляя Леншерра почти позволить себе забыть, на мгновение, что они существуют. Хотя Эрик всё еще чувствовал, что у него не было ничего, что он мог предложить ему в течение такого короткого времени, это не имело значения. — Эрик, мне кажется, что если есть мнение, которое должно быть рассмотрено здесь, то это моё, и я не думаю, что ты недостаточно хорош для меня. Да, мы разные, и мы родом из разных мест, но в этом можно найти компромисс, а не конфликт. Бог знает, сколько я терпел, когда меня сбивали с ног, и теперь это трудно сделать, когда я провожу всё своё время с привилегированными людьми, которые думают, что внебрачный ребенок — это вершина скандала. Я никогда туда не вписывался, понимаешь, Эрик? Да, знаю, что я родом из богатой семьи, и поэтому я привык к определённому образу жизни, но если бы они знали, что я мутант, если бы они знали, что я… эм-м, что мне нравится спать с мужчинами, тогда они бы не приняли меня. Они мелочные, Эрик — тупые, скучные и неинтересные. Ты другой, и поэтому ты мне нравишься. — Но какое будущее у нас может быть, Чарльз? — тихо ответил Эрик, всё еще поражённый видом руки Ксавьера на своей собственной. — Тебе девятнадцать, и ты здесь только на лето. Через несколько месяцев ты вернёшься назад в Оксфорд, — Эрик не упомянул ту часть проблемы, которая относилась только к нему — что, как только он обнаружит информацию, которую ищет, он уйдёт и, скорее всего, больше никогда не увидит Чарльза. — Ну, честно, Эрик, я стараюсь не загадывать слишком далеко вперед. Решения могут меняться мгновенно, и нет никакого способа узнать, что может принести будущее. Я предпочитаю жить сегодняшним днём, и сейчас я хочу быть с тобой. Я не прошу ни о каких обязательствах, ни о гарантии, что мы проведём остаток наших дней вместе, пока не состаримся и не поседеем, а ты будешь толкать меня по территории особняка в инвалидном кресле. Всё, чего я хочу, это встречаться с тобой. Я понимаю, что такая просьба, по крайней мере, совершенно непрактична, особенно, если учесть, что если бы нас увидели «встречающимися», это, несомненно, вызвало бы неоправданные осложнения для нас обоих, но вместо этого мы можем просто сделать это — мы можем быть здесь, в твоей квартире, где больше никого нет, кроме нас. Чарльз сжал руку Эрика, побуждая его посмотреть вверх, и выражение лица Чарльза было настолько честное, настолько обнадёживающее, что Леншерр знал, что сказать «нет» было бы похоже на огромную ложь с его стороны. Потому что это то, чего хотел Эрик, несмотря на все причины, по которым он чувствовал, что не должен. Ксавьер, конечно, был прав — не было смысла планировать будущее, которого может не быть, и нет смысла ограничивать себя в настоящем. Сомнения всё еще витали в голове Эрика, но на мгновение всё, чего он действительно хочет — это сделать Чарльза счастливым. — Ладно… Чарльз удивлённо моргнул, прежде чем на его лице начала распространяться странная глупая улыбка. — Подожди, ты имеешь в виду «ладно», то есть «да, мы это сделаем»? Эрик кивнул. — Да. Не говоря больше ни слова, он вынул свою руку из-под руки Чарльза и потянулся к вилке, сохраняя своё внимание исключительно на тарелке перед ним, когда начал есть. Через мгновение тишина стала чрезвычайно отвлекающей, и Эрику снова пришлось посмотреть на Чарльза, заметив, что он не сдвинулся и всё еще смотрел на Леншерра с тем же радостным недоверием на лице. — Чарльз, ешь свой завтрак… — проворчал Эрик. Ксавьер колебался лишь мгновение, прежде чем выполнить.***
После этого даже удивительно, насколько всё стало проще. Теперь Эрику уже не казалось, что он должен постоянно следить за своим поведением рядом с Чарльзом, с ним стало гораздо легче проводить время, наслаждаться долгим, неторопливым завтраком, есть вкусную еду, пить чай и кофе, долго болтать о книгах, фильмах и любимых увлечениях. Конечно, Леншерр говорил с Чарльзом так раньше, когда тот приходил к нему в гараж, но эти встречи были окутаны сексуальным напряжением, а в этот раз Эрик больше не чувствовал, что его желание — это то, что нужно маскировать. Леншерр был уверен, что ему всё равно потребуется некоторое время, чтобы расслабиться и иметь возможность флиртовать также беззастенчиво, как Чарльз, улыбаться и дразнить его, тянуться к телепату также легко, как Чарльз тянется к нему. Но, очевидно, это то, о чём Ксавьер тоже знал, потому что никогда не был слишком самонадеянный, никогда не настаивал на многом. Во всяком случае, отношения между ними двумя были похожи на застенчивые ухаживания, как те, которые Эрик когда-то видел в старых чёрно-белых фильмах, которые нравились его матери. Это было хорошо и не опасно, и это позволяло Леншерру чувствовать себя расслабленно в присутствии Чарльза, уверенный, что у того нет непристойных ожиданий. Через несколько часов Чарльз собрался уходить. Эрик проводил его до двери, всё еще очарованный тем, как мило Ксавьер выглядит в большой толстовке — Леншерр позволил ему её оставить, учитывая, что собственная одежда Чарльза действительно пахла так, будто побывала в какой-то алкогольной ванне. Телепат остановился у двери и улыбнулся мужчине, прежде чем кокетливо спросить, можно ли поцеловать его на прощание. Мгновенно сердце Эрика начало биться быстрее, потому что, хоть они с Чарльзом и занимались оральным сексом прежде, это казалось как-то более интимно, особенно, когда Леншерр вспомнил, как мало других людей он целовал в прошлом. Он замер, стоя, прижавшись спиной к стене, наблюдая, как Чарльз приближается — медленно и осторожно, предоставляя Эрику время, чтобы отстраниться. Леншерр не сделал этого, потому что, хотя он больше нервничал, он знал, что это то, чего он хочет, и, самое главное, он знал, что Чарльз никогда не причинит ему вреда и не заставит его делать то, что ему было бы неудобно. Чарльз положил обе ладони на грудь Эрика и приподнялся на цыпочках, его веки были прикрыты, а губы раздвинуты, когда он наклонился для поцелуя, и их губы соединились. Леншерр вспомнил, что существуют моменты в жизни, способные быть такими же чистыми, как этот. Губы Чарльза ощущались мягкими и чувственными, когда находились напротив собственных губ Эрика, принимая каждый его вздох, когда он открыл рот, зубами прикусив нижнюю губу мужчины. Это был не самый скандальный поцелуй — для любого наблюдателя он показался бы явно целомудренным, но всё же контакт заставил Эрика чувствовать учащённое дыхание, головокружение и возбуждение, его наполовину твёрдый член уже упирался в брюки. В конце концов, поцелуй стал слишком крышесносящим, слишком интенсивным, и Эрик оторвался, зарывшись своим лицом в шею Чарльза, когда руками обхватил его талию. Слишком большая толстовка слегка сползла с плеча, что значило, что Леншерр мог свободно прижаться лицом к мягкой коже, украшенной созвездием веснушек, словно святящаяся звёздная пыль. Пока Эрик пытался отдышаться, Чарльз тихо хихикнул, и на мгновение все внутренности Леншерра перевернулись, когда он подумал, насколько жалким должен казаться — слабым, шатким и отчаянно возбуждённым от простого поцелуя. Но затем он понял, что смех звучал не как издёвка, а больше как выражение радости, головокружительного недоверия в то, что Чарльз, вероятно, думал, никогда не произойдёт. — Наконец-то… — радостно пробормотал Чарльз, подтверждая этот факт. Эрику было бы так легко остаться там, всегда держать Чарльза в своих руках, но, хотя он позволил себе быть с ним в каком-то смысле, Леншерр знал, что ему всё еще нужно держаться, боясь вляпаться во что-то, из чего у него не будет надежды выбраться. Они с Чарльзом друзья. Теперь они друзья, которые целуются. Это не должно быть более сложным. — Ты должен идти… — произнёс Эрик, подняв голову и убрав руки от талии Чарльза. — Мне нужно работать. На этот раз Чарльз только немного дулся, что сразу же заставило Эрика желать наклониться ближе, чтобы прижаться губами к этой глупой выпяченной нижней губе. Вместо этого, хотя Эрик отступил назад, создав расстояние, которое ему было нужно между Чарльзом и собой, и задался вопросом, как долго он сможет сдерживать себя на этот раз.***
Следующая неделя полна таких дней. Дней, которые казались Эрику тёплыми и приятными, как благодатный летний воздух вокруг них. Дней, которые не были похожи ни на что, что Эрик испытывал в своей недавней памяти. Днём Эрик работал в гараже, обслуживая автомобили и выполняя любые другие задачи, необходимые ему в рамках его должности. В свободные минуты он продолжал исследовать особняк в поисках информации о лабораториях Ксавье, и, наконец, начал делать некоторые успехи. Благодаря предложению Чарльза больше заигрывать со своими коллегами, Эрик получал приглашения на различные общественные мероприятия с другими сотрудниками и понял, что из простого разговора можно извлечь больше информации, чем из скрытого наблюдения. Казалось, что ряд сотрудников работали на семью в течение многих лет, и, следовательно, имели доступ ко всем видам информации о происходящем в семье. Конечно, некоторые вещи, которые слышал Эрик, были больше похожи на дикие спекуляции, чем на что-либо еще — слухи о теневых экспериментах, проводимых неизвестными людьми — но Леншерр пережил достаточно, чтобы знать, что даже самые неприличные и маловероятные вещи часто могут оказаться правдой. И так, Эрик проводил время со своими коллегами, посещал светские мероприятия и вечера игры в покер, и постепенно узнавал больше и ждал, чтобы отыскать всю правду. Конечно, хотя Эрик знал, что он должен полностью сосредоточиться на поставленной задаче, Чарльз постоянно отвлекал его внимание. Теперь, когда Леншерр более или менее согласился на то, чтобы они начали встречаться, Ксавьер стал частым гостем, даже больше, чем раньше, и его присутствие всегда приветствовалось. Чаще всего это происходило по вечерам. Для того, чтобы не привлекать внимание, Эрик настоял на том, чтобы Чарльз держался подальше от него в дневное время, пока он работал, но когда наступала ночь, Чарльз покидал особняк и проделывал короткое расстояние до квартиры Эрика. Начнём с того, что такие встречи всегда были весьма невинны — они сидели вместе и обменивались своими идеями, говорили о том, что каждый из них сделал в этот день — но пробегавший между ними ток электричества каждый раз, когда Чарльз улыбался Эрику или произносил его имя с таким трепетом. Леншерру практически невозможно было устоять перед желанием протянуть руку Ксавьеру, прижать его к себе, обнять, вдохнуть его запах и утешить теплом своего тела. Однако Эрик знал, что ему нужно быть осторожным, нужно проявлять сдержанность, просто очень трудно было поддерживать такую убеждённость, когда Чарльз был всегда такой тактильный и влюбчивый. Бывало много раз, когда они встречали ночь, раскинувшись на маленьком диване в квартире Эрика — Эрик лежал на спине с Чарльзом, разместившимся на нём, ноги Ксавьера были раздвинуты так, что их тела идеально дополняли друг друга. Чарльз целовал Эрика, будто у него было всё время в мире, чтобы сделать это, будто не существовало ничего другого, что он предпочёл бы сделать, — и это было интенсивно, и пьяняще, и это всегда приводило к тому, что руки Чарльза начинали блуждать. Но как только Эрик чувствовал, что Чарльз начинал тянуть его одежду, он останавливал его, не потому что не хотел быть с ним, а потому что боялся того, что это могло значить. У них был секс лишь однажды, и если бы Эрик позволил произойти еще большему, он знал, что в некотором роде это заставило бы его почувствовать, что он использует Чарльза, учитывая секреты, которые он всё еще хранил. Более того, Эрик не хотел признавать правду — он был напуган. Одно дело — получить какой-то бессмысленный минет от Чарльза, как это было раньше, но проблема заключалась в том, что этого никогда у него не было. Даже этот акт был более интимным, чем что-либо еще, что Эрик когда-либо испытывал, и он знал, что всё будет еще более интенсивным, поскольку их отношения продолжались. Бывали моменты, когда Леншерр не мог придумать ничего более совершенного, чем медленно снять одежду с Чарльза, оставить поцелуи на каждом миллиметре его кожи, прикасаться к нему и ублажать его, пока он не застонет от удовольствия. Но думать и делать — это были две совершенно разные вещи, а сейчас Эрику не хватало смелости. И так, Леншерр продолжал обнимать Чарльза, целовать, но держать его на расстоянии, когда пытался притвориться, что не заметил, как неудобно и твёрдо им обоим, когда они лежали вместе. Всё это время Эрик не мог не задаться вопросом, когда же настанет день, когда Чарльз устанет от их договорённости, но, очевидно, Ксавьер был доволен их отношениями, потому что с каждой ночью становилось всё труднее заставить его вернуться домой. Каждый вечер Чарльз просил остаться, почти умолял, на самом деле — будто он действительно боялся вернуться в особняк, — но Эрик никогда не сдавался. Спать с Ксавьером в его постели было бы слишком заманчиво, и Эрик не хотел рисковать. Поэтому, хотя Чарльз мог ворчать и жаловаться, а иногда и так восхитительно дуться, в конце концов, он сдавался, и Леншерр провожал его до двери, где они разделяли последний поцелуй, прежде чем Чарльз уйдёт. За сравнительно короткое время такая рутина стала настолько обыденной, что Эрик начал её ожидать, хотеть, а в конце концов и нуждаться — настолько, что день, когда Чарльз не пришёл в гости, оказался очень трудным. Некоторое время Леншерр просто предполагал, что Чарльз может немного опоздать, и поэтому он устроился перед телевизором и пытался отвлечь себя, но попытка оказалась бесполезной. Почти через час после того времени, когда Чарльз обычно приходил, и хотя у них не было установленного соглашения о времени, Эрик не мог не беспокоиться о его отсутствии. Вполне могло быть разумное объяснение, например, что у Чарльза появились планы, о которых он забыл упомянуть, но, тем не менее, присутствовало небольшое, ползущее сомнение, пробежавшее по позвоночнику Эрика, которое говорило ему быть осторожнее, а он прислушивался к нему с того дня в офисе Шоу, когда он потерял всё, что ему было дорого.***
Немного позже, Эрик шёл по тропинке, ведущей к особняку, и с каждым шагом надеялся увидеть, как Чарльз выходит из темноты перед ним в целости и сохранности. Не было никаких оснований предполагать, что с Чарльзом случилось что-то плохое, но тем не менее Эрик не мог подавить постоянно растущую тревогу в своей голове. Чарльз должен быть в порядке, он должен быть, но с каждой секундой, которая проходила, Эрик не мог не поддаться немного больше своим худшим страхам; голосу, который говорил ему, что он глуп, чтобы начать роман с Чарльзом — не тогда, когда он никогда не сможет длиться долго. Эрик добрался до особняка, не увидев Чарльза, и тихая обстановка в задней части здания не давала никаких указаний на то, что могло бы отвлечь внимание Чарльза. Было так много комнат, и Эрик ожидал увидеть, по крайней мере, свет в некоторых, которые подавали бы признаки жизни внутри, но, по какой-то причине, в эту конкретную ночь особняк всё еще молчал, что, в свете обстоятельств, казалось зловещим. Эрик никогда раньше не ступал в большой дом, особенно потому, что он знал, что его присутствие не будет приветствоваться кем-либо, кроме Чарльза, но он также знал, что он, не колеблясь, рискнёт, если это значит, что он сможет успокоить себя и узнать, что Ксавьер в порядке. Когда Эрик приблизился к задней части особняка, он использовал свои силы, чтобы мысленно проследить весь металл в непосредственной близости, готовясь взять на себя любую опасную ситуацию, которая может настигнуть. Это то, что делал Эрик множество раз раньше, особенно было важно, когда он, наконец, нашёл Шоу почти год назад и использовал свои силы, чтобы медленно сжать его голову, пока она не взорвалась — смертельный акт, который должен был представлять собой конец внутренней суматохе Эрика, но почему-то этого не произошло. Леншерр никогда не колебался, когда дело доходило до применения смертоносной силы, и он знал, что, если это станет необходимым, он использует такие меры, чтобы помочь Чарльзу. Но прежде, чем Эрик смог даже подумать о том, чтобы действовать, его остановил вид задней двери особняка, а затем там появился Чарльз, и мужчина почувствовал облегчение, омывающее его, словно тёплая вода. Эрик понимал, что, возможно, Чарльз действительно просто опоздал — и в результате Эрик не мог не сжаться в тени деревьев, окружающих дорогу, чувствуя себя несколько смущённым за то, что отреагировал так поспешно. Через некоторое время Ксавьер подойдёт и увидит Эрика, и Леншерр знал, что ему придётся объясниться, но он уверен, что сможет отвертеться, пока не встретит утро с Чарльзом в объятиях. Эрик как раз думал об этом, когда Чарльз начал спускаться по ступенькам особняка, но вскоре стало ясно, что что-то не так. Когда Эрик наблюдал за Чарльзом, он чувствовал, как его кожа начинает неудобно покалывать, когда Чарльз спотыкался о ступеньки, его руки хватались за перила, а его движения казались медленными и вялыми. Даже издалека Эрик мог видеть, как по-другому выглядит Чарльз — его кожа была бледна, а глаза казались окольцованными тёмными кругами. Что-то случилось с Чарльзом, что-то тревожное, и желудок Эрика переполнился неопределённостью, когда он размышлял о том, что это могло быть. Каждая частичка Эрика ныла от желания подбежать к Чарльзу и помочь ему, притянуть его ближе, обнять и спросить, что с ним не так, но Леншерр с ужасом обнаружил, что не может двигаться. Хотя Эрик понял, что это, вероятно, хорошо, что он оказался заморожен на месте, поскольку это значило, что он останется незамеченным, когда кто-то еще вышел из особняка — пожилой, темноволосый мужчина с бородой, которого Эрик никогда не видел раньше. Человек крикнул вслед Чарльзу, слова были непонятны с того места, где стоял Эрик, и когда Ксавьер обернулся, чтобы ответить, стало ясно, что присутствие незнакомца для него нежелательно. Эрик никогда прежде не видел Чарльза расстроенным или злым, но в этот момент Леншерр видел его враждебность и ненависть, написанные на лице. Чарльз, в свою очередь, ответил, большинство слов было потеряно, но намерение казалось ясным в любом случае — просьба для мужчины оставить его в покое. Незнакомец шагнул вперёд и схватил Чарльза под руку, и Эрик почувствовал, как его кровь начала кипеть, с криком в его разуме всплыли воспоминания о каждом нежелательном контакте, который он когда-либо получал. Во дворе висела цепочка металлических огней, и они начали медленно раскручиваться, когда Эрик готовил их к использованию — как способ защитить Чарльза, что бы это не значило. Эрик понял это тогда — как глубоко он вляпался, несмотря на все усилия, направленные на обратное, насколько он нуждался и ценил Чарльза, как далеко он готов был зайти, чтобы обеспечить его безопасность. Слишком поздно было поворачивать назад, и всё, что Эрик мог сделать сейчас — это двигаться вперед и надеяться, что Чарльз будет с ним. Но также быстро, как угроза стала очевидной, она исчезла. Чарльз продолжил пялиться на бородатого незнакомца, и вдруг мужчина отстранился, прижимая ладонь ко лбу, когда отступил к двери. Менее чем через минуту, он вернулся в дом, дверь закрылась, и Эрик ослабил хватку на металлических огнях, когда снова начал готовиться к тому моменту, когда Чарльз присоединится к нему. К сожалению, этого не произошло. Как только Чарльз снова остался один, он повернулся и продолжил спускаться по ступенькам, его движения были всё еще шаткими и неконтролируемыми, но решительными. Когда он добрался до нижней части лестницы, Эрик ожидал, что Чарльз повернётся и направится в сторону его квартиры, обнаружив, что Эрик там его ждёт, но вместо этого Ксавьер начал идти в противоположном направлении. Это смутило — Эрик не знал, что Чарльз не придёт к нему, и даже после неожиданных событий этого вечера, он всё еще предполагал, что они смогут провести остаток ночи вместе — но, по какой-то причине, Чарльз вместо этого уходил дальше. На мгновение Эрик подумал, что он может просто вернуться в свою квартиру, решив, что всё, что происходит с Чарльзом — не его дело, и нечего вмешиваться. Но в глубине души Леншерр знал, что даже неделю или больше назад он никогда бы не сделал такого. Его жизнь и жизнь Чарльза теперь оказались переплетены, существовала неоспоримая связь, удерживающая их вместе, и поэтому, без вопросов, Эрик последовал за Чарльзом — также легко, словно спрыгнул в океан с носа корабля.