Some say the world will end in fire, Some say in ice. From what I’ve tasted of desire I hold with those who favor fire. But if it had to perish twice, I think I know enough of hate To say that for destruction ice Is also great And would suffice.⠀⠀
(c) Robert Frost
Зелёные кроны деревьев тянулись вдоль — аллеей тёмной; по заплывшему серыми тучами небу виднелась бледно-розовая полоса, проступающая в завершение ясного дня. Она подчеркивала грязную глазурь над полем, которое машина проезжала уже несколько минут. Распустившиеся маки переливались красными бликами под солнечными лучами и вызывали восхищение всех, кому удавалось проезжать без остановки данную красоту. — *Одни говорят: мир умрёт в огне, Другие твердят про лед Я долго жил, и кажется мне, Огонь скорей подойдет. Но если бы кто-нибудь мне сказал, Что дважды нас гибель ждет, Я не удивился бы. Я узнал, Что ненависть — Договорить рыжеволосой девушке не дали: визг шин, вызванный резким торможением, перекрыл тоненький голос с заднего сидения. За рулём находился высокий темнокожий мужчина, нервно сжимающий руль в течение всей поездки; рядом с ним пространство делит невысокая — такая же рыжая, как и девушка — женщина в возрасте тридцати пяти лет. Люк Гэрроуэй и Джослин Фрэй — родители Клариссы Моргенштерн, той самой, что вальяжно распласталась на заднем сидении в бежевых чехлах и держит в руках потёртый сборник стихотворений, напоказ цитируя свои любимые. Брови отчима Клэри свелись к переносице, видимо, он чем-то был недоволен, и ясное дело — чем. Ради новой — сотой или тысячной — попытки Люк даже остановил автомобиль, непреклонно оставаясь на проезжей части, хоть Джослин этого и не любила. — Я всё же считаю, что Клэри не место в этой магической школе «Исцеления», — прошипел мужчина, уставившись в лобовое стекло. Джослин считала абсолютно так же, но уже не могла довериться дочери, не раз подводившей её. За последний год Кларисса трижды оказывалась в запретном — для входа посторонних — корпусе частной больницы; с множеством медицинских карт, запахом медикаментов и капельниц, ежедневно сменяющихся новыми и новыми растворами. Молчание на долю секунд затянулось, давая Люку надежду на то, что Фрэй прислушается к крику материнского сердца и попытается взвалить на плечи — в который там раз? — непосильную ношу. — Нет, нет и нет, — повторяет Джослин в ответ на молящий взгляд мужа. — Там за Клэри присмотрят, там хорошие врачи, терапия, я всё узнавала. Голос предательски дрожит, показывая рыжей, что мать сама не желает её нахождения в «Исцелении»; но, возможно, что она просто устала и больше не знает, как спасать свою ненормально-активную малышку. И этого жеста Клариссе хватает сполна, она кладёт свою маленькую ладонь на плечо Люка. Спокойно и ненавязчиво — якобы ей даётся легко, произносит твёрдым уверенным голосом: — Всё в порядке. Просто давайте уже покончим со всем этим, — на губах появляется слабая улыбка — лишь жалкое подобие настоящей. Клэри захлопывает книгу, убирая её в кожаный чёрный рюкзак, и машина трогается с места, продолжая свой путь, заданный в навигаторе. Саму же девушку неоднократно терзают мысли, полные вины и переживаний. Она отдаёт отчёт своим действиям; каждый раз, когда острие лезвия проезжается по молочной коже. Невольно взгляд опускается к съехавшим с запястий рукавам, и Моргенштерн спешит их отдернуть — натянуть, — возвращая в исходное положение, чтобы не видеть продолговатые шрамы и — мелкие, те, что уже зажили — царапины. Люк злится на себя, понимая, что ничем не может помочь Клариссе; ему бы ни за что и никогда не удалось уговорить Джослин оставить дочь дома и заниматься её лечением так, чтобы она была рядом. Но мужчина не мог оспаривать тот факт, что школа-пансион — это лучше, чем психиатрическая лечебница. Можно было бы найти место и поближе, но Джослин хотела не придавать огласке ситуацию Клариссы. Это могло бы повлиять на её статус — высокий, благодаря мужу, но уже с трещинами. Общество скажет, что она — плохая мать. Общество скажет, что это Моргенштерн и его гены. И в одном общество уж точно не ошибалось, но вот в чём? — оставалось загадкой. Для Клариссы общество — приложение, которое должно присутствовать, но не играть роли. Если бы люди стремились к абстрагированию, то их проблемы — большинство из которых созданы на пустом месте, — просто бы улетучивались. Самой девушке приходилось в жизни не легко: биологический отец — клеймо, которым она, вопреки матери — и, конечно же общественности, — гордилась; частые переезды до четырнадцати лет, потому что Люк — военный, и переезжать приходилось чуть ли не каждый год, в связи с чем рыжая даже не стремилась заводить друзей. Но самой главной причиной изменений в самой Клэри являлась её мать, внимания от которой всегда не хватало. За окнами скользили деревья, вскоре сменившиеся лесом. Когда рыжая набралась сил и морально подготовила себя к каменному выражению лица и безэмоциональности, машина подъехала к огражденной высоким забором территории. Меньше всего Клариссе хотелось видеть жалостливые взгляды Люка и слёзы матери, уверявшей себя, что это всё — к лучшему. — Отлично, — процедила сквозь зубы девушка, забирая свой чемодан из рук отчима. — Ну, как соскучитесь — звоните, — насмешливо бросила она, давая понять родителям, что они свободны. Джослин было хотела сказать о том, как сильно любит Клэри, и переживает за неё вместе с Люком, но вовремя прикусила язык. Дочь, наверняка, злилась только на неё, а не на Люка. Минута в тишине и Фрэй садится в машину, громко хлопая дверью. Она терпеливо ждёт мужа, пока тот осматривает девочку: чёрный растянутый свитер, заправленный в свободные шорты с высокой талией; колготки в сетку, обтягивающие длинные худые ноги в берцовых ботинках; и бордовая помада на губах, дополняющая готический образ девушки. Всё, что осталось от прежней Клэри — огненно-рыжие волосы до талии, вьющиеся в аккуратные локоны. — Справишься? — кивает мужчина в сторону чемодана и дорожной сумки. — А ты? — усмехается Кларисса, указывая взглядом на — уже всю в слезах — маму. — Да, — снова кивает Люк. — Да, — улыбается Клэри, напоследок похлопывая Гэрроуэйя по плечу. Без лишних слов и напутствий она разворачивается, направляясь по мощенной камнем дорожке, что ведёт к главному входу «Исцеления». За спиной слышатся всхлипы матери, переходящие в рыдания, когда мужчина садится в машину. По хлопку двери звуки стихают; вскоре доносится шум уезжающего автомобиля. А Кларисса Моргенштерн непоколебимо идёт по дорожке, высоко задрав голову и сдерживая нарывающий поток слёз. Нет, она не станет плакать из-за того, что её только что грубо вышвырнули из своей жизни. — Всё в порядке, у них ещё есть Джонатан, — успокаивает себя малышка. Джонатан — старший брат Клэри; первый ребёнок Джослин. Он высокий, красивый, и — нормальный. Да, именно такое представление имеется у Клэри. Она всех делит по классификации: нормальные и психи. С братом девушка не общалась с последней их встречи в больнице, где он пытался уговорить её лечь в клинику и начать терапию. Но младшей Моргенштерн не требуется терапия, по её собственном представлению, даже больше — Клэри абсолютно здорова. Она адекватна, восприимчива, и безвредна — для всех, кроме себя. Перед тем, как переступить порог, а до этого взойти по ступеням, девушка остановилась, окидывая взором здание, расположенное перед ней: заброшенный давным-давно собор старой постройки из светлого, увядшего в цвете кирпича; между корпусами соединен коридорами с открытыми арками, которые обвил плющ. Окна были старые, смотрелись несуразно, потому что некоторые из них являлись витражом. Мельком проглядывалась осыпанная штукатурка. Снаружи красота романского стиля повергла Клариссу в шок, вынуждая задержаться на входе. Собравшись с мыслями, рыжая посильнее сжала ручку чемодана, затаскивая его по ступеням. Царившая в округе тишина добавляла волнения с щепоткой страха, который Моргенштерн усилием воли подавляла. В подобном месте она оказалась впервые, но захлестнувшие эмоции нововведения в жизнь радовали больше, чем нагнетали. Именно поэтому, все переживания девушка оставила за дверью, ступив внутрь. Бетонные стены без облицовочного материала встречают холодом. Ободранные высокие двери, местами трещины на потолке, такого же состояния стены. Школа-пансион? Кого они хотят этим обмануть? — ведь и так ясно, что от психбольницы это место отличает только название, с вездесущей приставкой — элитная. Да, другое представление Клэри имела об «элитном». Девушка выудила сигарету из припрятанной пачки в кармане сумки, собираясь её закурить, когда услышала обращенный к ней голос. — Кларисса Моргенштерн? — по лестнице спускалась невысокая статная дама в тёмно-вельветовом костюме. — Здесь нельзя курить, — строго добавила она, глядя на Клэри. Рыжая прищурилась, вынимая изо рта сигарету, но всё ещё держа её на уровне губ. — Ещё, — более мягко попросила женщина, наблюдая, как её новая ученица отдаляет «гадость» от лица. — Ещё, — настойчиво произнесла, более тихим голосом. — Так? — поинтересовалась Кларисса, механически опуская руку вдоль тела. — Превосходно, — улыбнулась ей незнакомка. — Меня зовут Имоджен Эрондейл, и я — директор этой школы-пансион. — Да-да, чудо «Исцеление», — фыркает рыжая, разбавляя свою речь показанными в воздухе кавычками. Имоджен усмехается, в уголках глаз образуются возрастные морщины. Интересно, сколько ей лет? — гадала Клэри, осматривая директора. Вельвет, вроде как, вышел из моды даже у сорокалетних. В целом, выглядела она доброжелательно и не смотрела на девушку, как на очередного пациента. Вежливо предложив Клариссе пройти в свой кабинет, находившийся сразу за поворотом, Имоджен посмотрела на время — в холле висели настенные пыльные часы — и в голове уже рассчитала, к какому занятию новенькая сможет приступить после того, как та её отпустит. Кабинет показался вычурным: высокие книжные шкафы, доверху забитые книгами, папками, журналами и прочей макулатурой; письменный стол, за которым на время расположилась Эрондейл; четыре кожаных кресла с потертой обивкой, ярко светящие в дневное время торшеры, негармонирующий с интерьером диван у стены, незамысловатые картины с портретами великих учёных и деятелей культуры. За полчаса, что Клэри должна была провести в знакомстве с директором, она готова была сойти с ума. Обстановка угнетала из-за огромного количества несочетаемых предметов в одном месте. Благо, с кратко изложенным текстом — заученным от слова до слова — Имоджен справилась быстро, вручая новой ученице свод правил пансиона, буклет, лист с расписанием дня и упрощённой схемой здания. Из полученных бумаг Клэри удивило только расписание, с указанными кабинетами, где и во сколько она должна находиться. Девушка с облегчением выдохнула, когда с формальностями было покончено и она смогла вырваться из приводящего в нервоз логова — так она мысленно назвала рабочий — и судя по всему не совсем, — кабинет Имоджен. — Подождите, а где психолог? — всполошилась рыжая, почти завернув за угол. У двери в кабинет стояла директриса, не спеша проворачивая ключ в замке. Клэри перелистала всё содержимое: ни слова о психологе или медсестре; никаких процедур, групп поддержки, в которые её заставляла ходить мама. — Где же обещанная помощь психу? — театрально вскинула руки она. Мисс Эрондейл посмотрела внимательно на неё, взглядом «не знаю, о чём идёт речь», пожала плечами, весело улыбнувшись, и развернулась, уходя прочь. — Ну пиздец, — выругалась Моргенштерн, со вздохом опуская руки.