Сверхъестественные. Восставшие из Тьмы

      Я шел уже где-то около часа. Кричал. Звал Ирку. Меня никто не слышал. Возникла проблема еще с тем, что я не мог связаться с ней телепатически. Я ни с кем не мог связаться телепатически. Я иногда чувствовал щекотание в голове, словно кто-то пытался связаться со мной. Но ответить я не мог. Это было особое чувство. Ощущение от телепатического контакта зависит от основного дара того, кто тебя вызывает. Щекотка в моей голове была жесткой, слегка обжигающей. Щекотка Убийцы. Это была моя Лия. Я хотел ответить ей, спросить, как она, где, но я не мог. У меня не получалось. Как же я хотел увидеть ее… Я скучал по ее глазам, улыбке, прикосновениям. Я скучал по тому, как она убивала Теней, как бы это странно ни звучало. Я скучал по ее поцелуям… Я скучал по ней.       Я скучал по ребятам. По звенящему смеху Иры, по глупым и неуместным шуткам Бакса, по доброму взгляду Женьки. Я скучал по той ревности, которую я испытывал, когда Рома обнимал Лию, хоть я и знал, что они друзья, и что кроме Ирки ни одна девушка его не интересует. Скучал по рыжим волосам Тани. Скучал по кошачьим повадкам Дины.       Я скучал по Марусе. По моей маленькой, храброй и отважной сестре. Я не мог поверить в то что она погибла.       Меня осенила мысль. Я не могу оставить сестру и Катю там, в лесу. Так и не найдя деревни (ибо, по всей видимости, я шел не в ту сторону), я решил вернуться обратно. Вернуться туда, где я пришел в себя, и похоронить девочек.       Еще час ходьбы просто добил меня. Из-за адской боли в ноге я еле плелся, еще и дорога была неровная. В конце концов, расстояние было приличное, а мне все еще было чертовски плохо. Снова цитируя любимые слова Бакса (я всю дорогу повторял себе «Намотал сопли на кулак и пошел!»), я добрался обратно. Безжизненные тела моих сестры и подруги сломали меня. Я упал на колени, взвыв от боли, и от злости заплакал даже. Я прямо не узнавал себя. Сильный духом юноша рыдал, стоя на коленях…       Если Марусю до Второй деревни я хоть как-то мог донести, то с Катей были проблемы. Ногу я, по всей видимости, сломал, или, в лучшем случае, сильно вывихнул. Катька же, несмотря на всю свою хрупкость, была довольно тяжелой. Я попытался поднять ее, но все еще чувствовал слабость по всему телу. Она выскользнула у меня из рук, а сам я последовал ее примеру. Упал, прокатился пол метра по земле. Изо всех сил стукнул кулаком, поражаясь своей беспомощности. Стукнув еще раз, и еще раз, и еще раз, я понял, что стучу по Катиной ладони. — Извини, Катя, — остыв, произнес я.       Выход был лишь один: я должен был похоронить их прямо там, на поляне у «двери-сюрприза».       Без лопаты дело обстояло плохо. Очень долго, часа полтора, я долбил заостренной дубиной землю, выгребал ее руками. Ямы нужно было две. Я не хотел хоронить девчонок в одной могиле. Наконец, спустя часы мучений, передо мной появились две относительно глубокие ямы. С «будущим домом» для Кати я угадал точно, могила же Маруси была велика сестре.       Я взглянул на девчат в последний раз. С Кати я снял ее фенечки из ниток, а от платья Маруси пылающим пальцем отрезал небольшой лоскуток. Катины фенечки я надел на руку, а лоскуток платья сестренки положил в левый верхний карман рубашки. Вот так. Теперь они всегда будут со мной. Я словно снова слышу задиристый смех Кати и заплетаю волосы любимой сестре. У меня даже в голове это не укладывается: «они» и «похороны». Но я должен.       Я кое-как уложил Катю в могилу. Мои руки дрожали. Я не мог этого сделать. Но должен был. Она была так тиха, спокойна, что я перестал верить в то, что передо мной — шумная и дерзкая Катя…       Когда дело дошло до Маруси, я замер. Это было очень сложно. Я опустился рядом с ней на колени и приник лбом к ее выжженной груди. Обнял ее. Поцеловал в лоб. Я не мог с ней расстаться. Тогда я останусь совсем один. Моя Сотникова, мое голубоволосое чудо, затеряна во времени. А кроме нее и Маруси мне не для кого жить. «Прости меня, моя девочка…» — прошептал я Марусе. -"Прости меня, я должен». Вам, не понять, что я чувствовал. Я своими руками вырыл сестре могилу. Я собственноручно положил ее туда. Я похоронил свою сестру. Я похоронил последнего родного человека. Я похоронил смысл своей жизни вместе с ней.       На могилах Кати и Маруси возникло по кресту. Их я выжег из дерева, что упало неподалеку.

«Катя Черненко.

Воскрешающая.1925 — 2015.

Погибла в битве за свободу

сверхъестественных.»

      Это я выцарапал на первой табличке. Вторая табличка, выведенная с большей любовью, гласила:

«Маруся Смирнова.

Говорящая с животными и растениями.

1931 — 2015.

Погибла, борясь за свободу

сверхъестественных.

Спасла жизнь брату.

Покойся с миром, моя девочка…»

***

      Я лежал на обугленной траве. Я очень долго лежал там, не следя за временем. У меня не было часов. Я лежал между двумя небольшими холмиками земли, с вбитыми в них деревянными крестами. Я боялся слова «могила». В тот день я вычеркнул его из своего лексикона. Навсегда.       Долгое время я смотрел на небо. «Если рай действительно существует, то они точно там» — думал я.       После того, как я успокоился, я решил вернуться в деревню. Я должен был подготовиться к нелегкому путешествию. Я должен был найти Лию и ребят.       Мне хотелось кричать. Просто так, от безысходности. Но потом я вспомнил слова песни, которую слышал у Ли. «Зачем кричать, когда никто не слышит?» — пелось в песне. Пели ее, кажется, то ли Сплин, то ли Люмен, я, честно говоря, не вдавался в подробности. Эта депрессивная песня, заиграв в моей голове, отбила у меня не только желание кричать, но и желание жить. Хотелось идти-идти, а потом внезапно рухнуть на землю, уснуть и больше не проснуться. Я понимал, что это мысли слабого человека. Но, видимо, я такой и есть… Осознав это, мне стало грустно. Я взял себя в руки и продолжал идти. Я упорно искал деревню. Молодец, Смирнов, так и надо. Иди, еще немного, говорил я себе. Но это «немного» длилось уже добропорядочные сутки…       Я не чувствовал боли. Никакой. Ни душевной, ни физической. Мне было все равно. Хотите убить меня — спасибо, хотите взорвать планету — пожалуйста, хотите уничтожить всех людей — я буду вам только благодарен. Я выдохся. К черту это все… я упал, взвыв от усталости. Я даже не заметил, как уснул прямо на дороге…       Слабак. Тряпка. Я повторял эти слова всю дорогу, пока искал деревню. Тряпка. Слабак. Ничтожество. Я презирал себя за трусость и слабость. Слава Богу, что Лия не видит моей слабости. Она разочаровалась бы во мне…       Внезапно я почувствовал легкое жжение в голове. Щекотку, которая жгла мне голову. Лия? Точно? Да. Это был телепатический контакт. Ли пыталась связаться со мной. Я попытался ответить ей. Приложив все усилия. Я пытался, честно, и в какой-то момент мне даже показалось, что я ее услышал, но это оказалось лишь игрой воспоминаний. Я просто невольно вспомнил ее голос. Он эхом раздался в моей голове, и мне стало так легко и спокойно… И тут я все понял.       Что я понял? Во первых, то, что я нашел деревню (хоть и вообще не понял, как это произошло, и, обойдя ее, я пришел к выводу, что в ней нет никого — ни живых, ни, к счастью, мертвых), а во вторых, то, что я умер.       Да, я умирал. Я отчетливо помню, как Марьяна убила меня. А еще я отчетливо помню, что убежали все, кто был там, у двери. Они все убежали в деревню. Все,включая Катю. Если ребят нигде нет, то они ушли. У них было два выхода: в настоящее и в «хрен знает куда». В настоящем они бы не выжили. Все мы прилично искажены временем, и они бы погибли, состарившись на восемьдесят лет всего за пару дней. Они знают это. Они не стали бы идти на верную смерть. Значит, они вошли во Вторую дверь, и я их теперь вряд ли найду. Тогда почему же Катя осталась здесь? — Потому что, — услышал я голос за моей спиной. Я обернулся. Передо мной, сверкая задорными глазенками, стояла Катя.

***

— Что за…?! — заорал я. — Твою мать! — Не надо так нервничать! — усмехнулась Катя. — Нервные клетки, золотко, не восстанавливаются! — Катя?! Какого черта ты жива?! — я все же продолжал орать. Я сошел с ума, это точно. — А я и не жива! Я призрак, Вань. — Как? В смысле? — В коромысле! — рассмеялась Катя. — Ты умер, смерть — сильное переживание, и… короче, сам все знаешь. Вкратце, теперь ты можешь видеть призраков. — И какого хрена надо было меня пугать?! — И это все, что ты можешь мне сказать? — возмутилась Катя. — Между прочим, это я вытащила твою жалкую душонку из ада! — То есть? — Ну, что «то есть»? — Катя поправила волосы и села на ступеньки дома Ирки. Я последовал ее примеру. Ступеньки глухо скрипнули. — Вы с Марусей остались там, а мы убежали. Потом, когда мы вернулись к вам, мы нашли вас мертвыми. Ты бы видел, как истерила Ирка!.. Она так плакала… — Что было дальше? — спросил я, когда она замолчала. — Дальше? Нам пришлось бежать, ибо Тени снова напали на нас. Только я осталась. Я спряталась в лесу, чтобы Тени и ребята не нашли меня. Когда все разошлись, я выбежала из леса к вам и оживила тебя. Но… это было мое последнее сердце. Последний кусочек моей жизни. — Кать, но… почему ты оживила меня? Почему не Марусю? Она младше, ей жизнь нужнее! — Я сделала все правильно, — возразила она. — Если бы я оживила ее, это было бы бессмысленно. Ведь ты был бы мертв, а она без тебя погибнет. И тогда все впустую. — А я? — А ты нужен Лии. Но вот только… — Только что? — насторожился я. Я знал, что ответ меня не сильно обрадует. — Это все Ирка виновата. Когда мы нашли вас, она, успокоившись, связалась с Лией… Лия думает, что ты погиб… — Но она связывается со мной! — Она надеется на то, что ты жив. Или же у нее это выходит машинально. Или это вообще не она. Может, это Таня. Или та же Ира.       Я был шокирован. Она думает, что я мертв. Если я теперь найду ее, она увидит меня и сойдет с ума. Лучше бы Катя оставила все, как было. Лучше бы я действительно был мертв. — И что мне теперь делать, Кать? — Искать ее. Мы с тобой найдем их всех. Я пойду с тобой, — сказала Катя и ободряюще похлопала меня по плечу неощутимой рукой. — Главное, не падай духом, Ванька. В конце концов, я с тобой, и… вы же с ней расстались не навеки? -произнесла она, явно имея ввиду Сотникову.