Стикеры

— В смысле уволили? — Микки нахмурился и взял его руку в свою. — Я устроил скандал и всех послал. В шесть вечера на почту письмо прислали… — Ну ты и красавчик, Галлагер, — усмехнулся сладуля в ответ и, внимательно глядя в глаза, погладил по руке. — А чё грустный-то? Другую найдёшь. Иен рассказывал ему долгими ночами о том, как достал его рабочий коллектив — разве что про Калеба умалчивал — и Микки, глупый, посчитал новость хорошей. — Ты сам-то пробовал работу искать? Хоть раз? — Иен тяжело вздохнул, но не отпустил его руку — и потащил к кровати. Спустя несколько минут — жался лицом в грудь, вдыхал запах футболки: тела, одеколона и немножко сигарет. Легчало. Горела прикроватная лампа —  они молчали. Тут в полумраке раздался хрипловатый голос. — Ты бы всё равно это сделал рано или поздно. Вот это ничего себе — его булочка мудрыми мыслями делится. Иен сонно поднял голову и нахмурился: — Ну, да, — и про себя отметил задумчивое лицо. — Ты чего? — Я одногруппнице про тебя сказал. Наверное, скоро сестре скажу, — выпалил Микки. — Это тоже рано или поздно придётся сделать, так что… Лучше раньше. А Иен ведь боялся. Всякий раз, когда на остановке просил высадить — боялся. Ныкается, молодой, как и он сам когда-то — для всех универских друзей дамский угодник. Мурашки по коже пошли от любви — Иен притянул булку к себе и замял её всю губами. Минус проблема — с самоопределением всё в порядке. — Ты молодец у меня, — прошептал он и задел губами нос Микки. Тот повёл языком по его подбородку; у Иена в штанах болезненно засвербило. — Завтра, завтра, — он засмеялся, когда Микки настойчиво полез за пояс штанов и присосался к шее. — У меня всё болит, Мик, я спать хочу. Я же старый. — Пиздёж, — Микки погладил выпирающий в правой штанине член, и Иен, поджав губы, еле отвязался от хихикающей моськи и назойливых рук. — Галлагер, я самостоятельный. Давай, расчехляй пипирку. — Чего? — Иен снова счастливо засмеялся, и тут же его перевернули на спину. Булочка прижал его запястья и, коварно усмехаясь, опустился телом ниже, носом задрал футболку и начал целовать живот. — Чего это мы делаем, — выдохнул Иен: уже не шутки. Микки не стал долго распалять — чмокнул в пупок, зубами зацепил замок на ширинке и расстегнул — правда, с пуговицей ртом не справился. Иен помог, приподнялся на ступнях, чтоб Микки штаны с трусами с него спустил — и откинулся на кровать. После невыносимой разлуки тело вожделело, несмотря на боль. — Сладкий, только можешь быстро? — Иен нежно погладил сладкого по голове. — Я правда без задних ног. — М-м, ну это как пойдёт, — тот расплылся в хитрющей улыбке, но мучить не стал — и заглотил сразу наполовину. Член упёрся ему в глотку, но пошёл ещё дальше, и слюнка выступила на губе — а потом полилась по набухшим под кожицей венкам. — Мик, ты чё так далеко-то… — Иен застонал и рвано выдохнул, и знатно офигел, когда булка, растопырив лапки по бокам Иена, быстро-быстро насадился горлом — а потом на кончике шумно втянул ноздрями воздух — и вобрал полностью, до самых яиц. На шее виднелся перекатывающийся туда-сюда бугорок. Иен схватился за одеяло и уставился во все глаза; даже ломота в мышцах куда-то ушла. В болезни забота, в минетах заглоты — чего тут ещё надо; ревность зато проснулась — кто хоть научил? — А ещё чуть-чуть быстрее можешь? — Иен сам не узнал свой голос — сипел и задыхался. Какая-то пародия, блин, на оперу — в кульминации Микки херачит до конца, задевая носом лобковые волосы, и горло его приятно вибрирует — тащит к пропасти за шиворот и выкидывает за край. — Вынь. Вынь, сейчас всё… Поперхнёшься, — шепчет Иен и машет руками, будто обжёгся — у Микки изо рта вперемешку со слюной сперма катится. Он давится, поднимается ртом на серединку и глотает остатки, не вынимая изо рта. Иен расслабился. Погладил за ушком — Микки сияет, довольный, и рот вытирает руками. — И давно ты горлом работаешь? — Не, — Микки неопределённо шмыгнул и покраснел, снимая штаны. Губа нижняя ходуном ходит — чего-то сказать хочет. И говорит — быстро, сбивчиво: — Мы на вписке бананы с пацанами пробовали целиком пихать… Иен представил это и так расхохотался, что чуть не упал с кровати. Голову наводнили странные ассоциации с бананом, что целиком пролезает в пончик с сахарной посыпкой; Иен закрыл лицо руками и пропыхтел в новом приступе смеха: — Нормально там у вас натуралы развлекаются! Микки ухмыльнулся и цыкнул, подползая к нему под бок: — Да не то слово. Под Леди Гагу — самое то. Знаешь, как девки пищат? Их вообще прёт с этой темы. — Могу себе представить, — усмехнулся Иен. — У меня в универе много подруг было — как раз из-за «этой темы». Они помолчали. Микки, положив голову ему на плечо, шмыгал и ковырялся в зубах; из клетчатых труханов высовывался полутвёрдый хер. Шум в голове прошёл, и Иен повернулся на бок и поцеловал сладулю взасос, трусы с него стянул, прижался. Член Микки задрал ему футболку, прямо как нос пять минут назад. Иен отвоевал свой язык у вражеского рта и сплюнул на руку. Сегодня грязно и по-быстрому, чтоб друг в друге успокоиться... Чтоб после придурей разлучных заснуть. — Сегодня только так, ты уж прости, — глаза закрывались, но Иен стойко поддерживал отяжелевшее тело на локте, чтоб целовать. — Похуй, — Микки повернулся на спину и закинул голову. Иен вмялся в шею губами, мокро вылизал все нужные местечки под подбородком и за полминуты истощил трепещущее сахарное тело.

***

Так приятно было просыпаться, уткнувшись лицом в тёплую грудь. И рано было надеяться, что всегда так будет — но в неспокойных снах Иен с ужасом осознавал, что надеялся. Как идиот, надеялся. Впервые со времён шального пубертата. Что-то ему снилось такое — Микки то в армию забирали, то он сам бегал и искал его по каким-то пещерам со свисающими, как сталактиты, огромными бананами — Иен просыпался несколько раз за ночь. Вот и сейчас проснулся — на улице уже светлело. Приподняв голову с подушки, он поёжился. Холод щекотал мурашами — Иен натянул одеяло на себя и на крепко спящего Микки и снова повернулся на бок, но тут бока заныли ломотой. Во рту больно горчило. Так вот почему вчера всё тело болело, словно по нему катком прошлись. С психосоматикой Иен Галлагер очень дружил. Стоило на всё забить и разрешить себе превратиться в соплю, как стрессы тут же вышли наружу. Микки что-то буркнул во сне и обнял его сзади. Часы показывали восемь утра. Иен смутно сообразил, что работы у него теперь нет — значит, идти никуда не надо, и кинул телефон за подушку. Проснулся он уже в одиннадцать, когда с кухни несло чем-то горелым. Резко подняв голову, Иен проморгался и увидел, как Микки, матерясь и почёсывая попу, возился у плиты. В сердце будто молочка тёплого налили, да со всех сторон его, словно кувшин битый горячей глиной, подлатали — Иен разглядывал ещё минуты три полные руки и мясистую спину, а потом во рту защекотало сухостью, и он всё же скатился с кровати. Ёжась от холода, Иен прошлёпал босиком к пульту климат-контроля и поставил на максимум. — Доброе утро, — Микки обернулся и озарил его улыбкой, но тут же помрачнел. — Ты чего трясёшься? Замёрз, что ли? — Угу, — промычал Иен и через силу улыбнулся. Взяв кружку, он налил себе воды из фильтра и выпил залпом. — Не подходи, я простыл, кажется… Конечно, Микки не послушался — выключил плиту и попёрся по пятам. — Знобит? — в глаза заглядывает, и у Иена сердце трепещет от нежности. Сквозь мутную пелену мыслей до него дошло: опять влюбляешься. В который раз, как только что-то новое узнаешь — пожалуйста. Например, сегодня выяснилось, что сладуля — заботушка.  — Дай, лоб потрогаю. Иен чуть нагнул голову, чтоб он мог дотянуться. Руки и губы его до пресловутых мурашей холодили лоб. — Пиздяо, ты горишь, — крякнул Микки. — Иди в кровать. Градусник у тебя где? — Там вроде, — бросил Иен и упал на кровать. Ломота в теле с каждым лишним движением неприятно отдавала болью и мурашами. Каждое слово давалось с трудом. — Где «там», Галлагер? Я тебе не ясновидящий. — В коробке, в нижнем ящике у холодильника… Там аптечка, — это он прогундосил уже в подушку. Микки, бормоча что-то себе под нос, порылся в ящике, и спустя минуту подошёл к постели, пикнул кнопкой на градуснике и сунул его Иену под мышку. — Двинься, — Микки вытащил из-под него одеяло и укутал с ног до головы — и Иен не смог скрыть квёлую улыбку, а когда Микки спросил, есть ли у него шерстяные носки, так вообще расплылся по кровати лужицей. Приподняв голову, он наблюдал, как Микки роется в комоде. Тот нашёл пару, поднялся на ноги — Иен, до ушей улыбаясь, снова завернулся в одеяло. Носки ему кое-как напялили, а потом, кряхтя, попытались запихнуть ноги под одеяло — Иену пришлось подогнуть колени, чтобы это выглядело, будто сладуля сам справился. — Сейчас поесть принесу, — гордо шмыгнул и отошёл на кухню. Иен дотянулся до телефона и включил игру, чтобы не заснуть. Вскоре Микки подошёл с подносом. Присел на край кровати, и тут же запищал градусник. — Тридцать восемь и семь, — Иен выключил градусник и отложил его на тумбочку. Привстал, увидел на подносе тарелку с горелой яичницей и шмаклей кетчупа у края, а рядом — дымящуюся чашку. Микки поставил поднос на одеяло и шмыгнул: — Там фервекс. В аптечке увидел. — А чего яйца-то сжёг? — Иен хрипло усмехнулся и вздохнул, взяв вилку. Сладуля зыркнул и насупился: — Ешь, чего надавано. Чтоб лекарство не на пустой желудок выпить. Иен обмакнул чёрный кусок яичницы в кетчуп, сунул в рот и поперхнулся — горько, будто в детстве шашлыков Фрэнковых попробовал. Даже кетчуп не спас — ностальгия по детству выплюнулась обратно на тарелку. — Мик, прости, но это, честное слово… Невозможно есть, — Иен виновато улыбался, пока Микки ворчливо топал по комнате в поисках чего-то. Его к чёрту распирало от сладулиных чудес. — Ты далеко собрался? Лёгкая паника охватила нутро, зажала его в цепкий кулак — Микки хмурился, напяливая на себя свитер, но когда он поднял голову, лицо его разгладилось. Он проворчал: — В магазин. Холодильник у тебя пустой. Сладуля точно убьёт его своими выходками — не понос, так золотуха, не чёрный список, так горелая яичница с щепоткой любви. Не то что бы раньше никто из парней о нём не заботился — просто от Микки он этого ожидал в последнюю очередь. Вот это открытие с утра пораньше. — Давай я доставку закажу, ну, — промычал Иен. Рот у него буквально рвался от умиления; он натянул одеяло до носа, чтоб не смущать сладкую булочку. Булочка метала молнии из-под нахлобученной шапки-бини. — Полтора часа будет ехать твоя доставка, а тебе лекарство надо выпить. — Так я сейчас выпью, — Иен вылез из-под одеяла, силясь не лыбиться во весь рот, и потянулся к кружке, но Микки как рявкнул: — Нет! Ты не ел! — йес, дэдди; Иен отдёрнул руку и тут же подумал: это его от температуры так плющит, или всё происходящее и правда какой-то сюр. Микки проследил, чтоб Иен поставил чашку обратно и укрылся. Нафиг доставку — Иен Галлагер хотел своими глазами видеть заботушку в действии. — Возьми хоть карточку мою. Не взял. Ушёл с ключами. Вчера Иен вымотался и уснул в одежде — и потом ночью проснувшийся Микки снимал с него брюки и обнимал со спины. Иен даже не предполагал, какие приятности его ждут с утра. Хорошо болеть! Внутри визжало что-то подростково-фанатское. Примирение как следует не завершили — ну ничего; Иен пялился в потолок и предвкушал, какие минеты подарит сладуле, когда выздоровеет. Тот вернулся быстро — деловито протопал на кухню с пакетом в руке и начал что-то варганить. Иен в болезненной дремоте слушал эту возню, и маленький тёплый котёнок внутри его сердца мурчал, позёвывал и топорщил лапки в потягушках. Вот это оно самое — то, чего всю жизнь так хотелось. Вот оно и нашлось. — Ешь, — теперь на подносе, помимо горячего чая, красовались бутеры с помидорами, салатом, майонезом и… шпротами. Муся тут же вылезла из-под кровати на запах и протяжно заорала. — Это точно вкусно? — подколол Иен, но после взгляда, брошенного в свою сторону, без лишних вопросов взял бутер, решив больше не рисковать. — Вкусно. Мама готовила, когда мы с Мэнди мелкие были, — проворчал Микки. Вышло и правда неплохо; Иен съел три из четырёх, запил подслащённым чаем — это тоже было в новинку — и с чистой совестью залил в себя остывший фервекс. Микки всё это время лежал у него в ногах и листал ленту, изредка поднимая на него внимательный взгляд. В голове созрел вопрос: — А где твоя мама сейчас? — Микки не упоминал её раньше. Наверное, больное местечко — Микки вскинул бровь и повёл плечом. — В могиле, где. Передознулась. Иен кивнул и не стал расспрашивать дальше. — А моя от аневризмы умерла. Микки отложил телефон и уставился куда-то в подушку, почёсывая голову, бросил взгляд — и снова отвёл. Странный, будто механический вопрос. Наверное, ещё успеется. — Ты стикеры-то им отправил? — вдруг спросил он и потянулся за оставшимся бутербродом. — Нет. — А чё? Теперь-то уже всё равно. Фё ты ффыкуеф? — произнёс он с полным ртом. Иен в ответ нахмурился. Тревожные мысли опять шорнули в мозжечок; он закрыл глаза и отмахнулся: — Я не знаю. — Яфно, — заключил Микки не то разочарованным, не то осуждающим тоном; дожевав свой бутерброд, он вытер руки о трусы и снова уставился в телефон. — Свинюшка, — хрипло вздохнул Иен. Горло опять слегка побаливало. — Тебе сегодня нужно на учёбу? — Мгхм. Но я не пойду, — пробубнил Микки в ответ. Иен возмутился от такой наглости: — В смысле ты не пойдёшь? — Ты же болеешь, кто будет тебя лечить? — Микки пожал плечами и руками развёл, и тут же получил ногой в бок; с хрюканьем скатился на ковёр. — Пиздуй на пары! Чёрт, у Иена не получалось злиться. Вслед за Микки он не выдержал и засмеялся. — А если нет, чё ты мне сделаешь, Галлагер? — из-за края кровати показалась запартаченная лапка. Микки вылез и опёрся подбородком на матрас. — Выпорю. — М-м-м, — подполз к одеяльному кокону на локтях. Полез чмокаться. Иен нехотя отвернулся: «ну, блин, заражу ведь», но непослушный засранец всё равно достиг своего. — Иди, — приказным тоном произнёс Иен, глядя в честные булкины глаза. Микки театрально вздохнул, слез с постели и начал собираться. — Ко скольки тебе? — К часу. Иен нажал на кнопку блокировки. Часы показывали без двадцати. — Точно выпорю!

***

Несмотря на протесты Микки, Иен вылез из постели и отвёз его в колледж — почти до дверей, чтоб не опоздал. Сейчас, когда он остался наедине с собой, температура спала, а мысли прояснились, Иен последовательно и без лишних эмоций переварил вчерашний день. Он сидел в кофейне в одиночестве, слушал музыку и смотрел в окно на закат за панельками, а потом переводил взгляд на отражение. Растрёпанные, отросшие волосы и несвежее болезненное лицо. Ладно, психотерапевт же говорил, что капризничать и опускать руки иногда можно, когда перенапрягся. Быстрее выход найдёшь. Иен искал, медленно посасывая американо. Забытый жёсткий диск ему Женева привезёт — только что звонила. Шесть человек удалили его из друзей — хуй с ними. Работы нет, и искать её вот прям щас нет ни сил, ни желания. Денег из заначек хватит ещё на четыре месяца — на ипотеку, на еду и в кино сладулю сводить. Сегодня точно надо было куда-то сводить. День Святого Валентина, как никак. Микки, наверное, расстроился, что стикеры зря рисовали. Только Иен вспомнил об этом, ему снова стало не по себе — засвербило червем в груди; он невольно сжал кулаки. Вспомнил, как взирала на него Сэмми, как переглядывались эти крысы в конференц-зале. Щёлк — и снова импульс всё решил. «А в пизду-ка вас всех», — Иен решительно открыл ноутбук. Стикеры ВКонтакте ✔ Предложить новость. Выбрать файлы. Enter. Отправить. Сердце колотилось в горле, когда он нажимал на кнопки, чтобы загрузить десять самых прикольных картинок. Будь что будет. Может, зря — но попробовать стоило. Хотя бы ради того, чтоб не расстраивать булочку.

***

Досидев в кофейне до шести часов, Иен разобрал почту, старые переписки и почистил компьютер от бесполезных теперь рабочих папок, перед тем отправив Женеве то, что могло пригодиться. Иен твёрдо вознамерился отдохнуть хотя бы неделю, прежде чем писать резюме и обзванивать старые контакты. Выкинуть из головы обиды на людей, прежде чем обретать новые. Побыть безответственным хотя бы чуть-чуть. Эта зима подарила ему Микки. Микки согревал душу, чесал за ухом его выебанную психику так, что она мурлыкала и закатывала глаза — а ещё писал дурацкие милые сообщения. Иен Галлагер 18:22 Я не искал ещё :( Микки Милкович 18:23 придётся любить тебя безработным Иен ехал за ним обратно и улыбался во весь рот. Какая прелесть — ёжик скинул иголки и шерстью оброс. Иен Галлагер 18:23 Люби, люби! Поймал на слове) Микки прочитал и замолчал, а потом от него пришёл гневный ответ: Микки Милкович 18:26 где ты там долго ещё я околел уже жопу отморозил Иголочки ещё остались — Иена в бока потыкать, чтоб не расслаблялся. Иен был совсем не против. Иен Галлагер 18:26 Подъезжаю) Спустя час они снова ехали по ярко освещённой дороге. Микки обожал кататься и просился за руль; Микки подпевал песне, что крутили по радио, крякал и травил шутки. Иен про себя молился на то, чтобы снова не попасть в аварию. Как на него не пялиться, такого милого? «Лови со мной эти волны ночного города, огни в темноте» — Микки ловит, точно ловит — по взгляду видно, светится весь в этих огнях с улиц, а Иен знатно подсел, как в песне. Только на заднее тащить и целовать покрепче, чтоб не убежал больше никуда. Заснеженная набережная утопала в темноте, и лишь голубые фонари светили на парковке, да с соседнего берега Мичигана мерцали огоньки. Они уехали далеко от центра и были почти одни — мимо изредка проходили собачники, да бегун один раз пролетел. Микки в одних носках и футболке стирал коленки о задние сиденья и рычал. Вспотевшие ладони заводил назад, хватал Иена за бедро — ближе, быстрее. Куда уж ближе, куда быстрее... — Зай, только на обивку не кончай, — пропыхтел Иен и укусил за затылок. Шампунь фруктовый — тот, который у него в ванной стоял нетронутым, а Микки распечатал и только им мылся. Яркий запах апельсинов нежно вплетался в запах тела —  всё вместе наповал било в голову. Фары Иен не стал выключать, и печка тоже работала на полную, а чтоб убавить — нужно было отвлечься. Поэтому Иен потел ещё пуще — не стал штаны полностью спускать, чтоб задом не светить в лобовом стекле без тонировки, и Микки шипел — расстёгнутая молния на ширинке царапала ему ягодицы. Пришлось всё-таки приспустить, но тогда Микки начал хихикать и дёргаться. Теперь ему было щекотно — пуговка задевала внутреннюю часть бедра. Иену уже было всё равно, что кто-то снимет на видео его голую задницу с поджатыми яйцами. В порыве чувств он сдирает с себя штаны и откидывает их вниз. Затем обнимает булку за туловище обеими руками и резко переворачивает на спину. Кладёт на сиденье — и ноги себе на плечи. — Блядь, Иен, как ты… щас хорошо ебёшь, — булочка скулит и хмурится. В подмышках серой футболки — огромные тёмные пятна; его резкие рычащие выдохи будоражат кровь. Иен нехотя расслабился и замедлился, облизал волосатую голяшку, а потом снова загнал на полную — и сорвался, как хлипкая дверь на сильном ветру, с последних петель. Вместе и закончили. Микки всё-таки промахнулся, когда выгнулся от кайфа, и чуть-чуть попало на чехлы. В пизду чехлы — чешет глаза пальцем, милый, и улыбается, чуть откатываясь в угол. Голая нога спадает на пол салона, к брошенным джинсам. Микки стянул потную, заляпанную спермой футболку, скомкал её и кинул на переднее сиденье. Глаза его блестели в темноте. — Я придумал кое-что, — облизнулся и вскинул бровь. — Доставай планшет. Очень давно — целых три месяца назад — Иен считал, что у жизни должен быть свой формат. И в этот формат нужно вписываться. И он бы в жизни не подумал, что полюбит семнадцатилетку, который клал на все эти вписывания миленький и белый. Который ради фотографии сядет на бутылку — ещё и увековечит это во всепомнящей сети. (Иен, конечно, сделал так, чтобы сеть этого не запомнила.) Микки сорвал все форматы напрочь. Рыгал, пукал и глупо смеялся, сносил крышу непонятными ему идеями, прыгал на него в машине. С него хотелось рисовать жизнь счастливую — и вместе с ним тоже. — О-о-о, господь-господь, и, и, Иисус Христос. Видел в Тик-Токе? А ещё можно африканцев, которые с гробом на плечах танцуют! Иен понятия не имел, о чём он и что сладуле опять взбрендило. Тяжко вздохнув, он рассмеялся, натянул трусы со штанами и включил планшет. Тогда Иен ещё не знал, что к маю они выпустят два стикер-пака, которые выстрелят — их и правда разберут, словно горячие пирожки. А сейчас он просто поддавался очарованию Микки Милковича. Срисовывал какие-то детали со скринов, что он ему показывал; надписывал слоганы, придуманные волшебным котелком со вкусом фруктового шампуня, смеялся до слёз над его кривляниями — и был абсолютно счастлив.