Стикеры

Неделю назад. Иен открыл глаза и увидел, что за окном опять летит снег. Слабо просвечивали сквозь плотную пелену огни фонарей, что ещё не выключили с ночи. Сейчас бы шторы — закрыть пасмурную панораму. Микки первое время удивлялся: как ты с такими огромными окнами — и без штор? Голым к окну не подойти. «С одиннадцатого этажа ведь ничего не видно», — смеялся Иен. А теперь ему так не хотелось вставать и ехать на работу, потому что там, на тридцать первом, его видели все — коллеги, начальство и Калеб, который пристал, как банный лист, и всё никак не отлипнет. Калеб Дэниэлс 07:17 Доброе утро) Я в кофейню заеду, тебе взять кофе? Иен Галлагер 07:19 Доброе. Не нужно) Иен закрыл диалог и по привычке зашёл на страницу Микки. Пользователь ограничил доступ к своей странице. Ничего нового. Кое-как подняв своё отяжелевшее тело, Иен на негнущихся ногах донёс его до ванной и сунул в рот зубную щётку. Из зеркала на него смотрел небритый мужик со вспухшими веками. От вида сигарет на стиральной машине его чуть не стошнило; на полу валялись три пустые пачки. Почистив зубы, он еле-еле сполоснул лицо. Три дня дома после того, как чуть не слетел с моста, Иен провалялся в постели, тупо залипая в потолок и не отвечая на сообщения и звонки. Несколько ушибов, и болело всё тело — здорово же его потрясло; хорошо хоть переломов не было. Машине, однако, повезло меньше — на багажнике красовалась здоровая вмятина от отбойника. Калеб собрался подкинуть его до автосервиса, чтоб забрать, но Иен отказался. Лучше уж такси вызвать. Отгул закончился, и нужно было вставать, идти и улыбаться. Отходить сеансы к психотерапевту, отгулять зимние квартирники, отъебаться от недоступной страницы в социальной сети — желательно ещё и перестать тестировать сотовую связь по ночам, снова и снова слыша осточертевший электронный голос. Иен заел бутербродом утреннее желание выйти в окно, сгрёб ключи с прихожей и с ноутбуком под мышкой вывалился жить дальше. *** На работе его тоже ничего нового не ждало. Иен по привычке завалил себя всеми срочными и несрочными делами. После ничегонеделания было приятно снова заняться хоть чем-то. Вытащить себя за шкирку из пучины видений: кривая зубастая ухмылка расцветает на плотном подростковом лице; он падает на кровать, утаскивая Микки за собой, и целует в нос, в ответ слыша сладкое кряканье. Шипя и рыча, тот обхватывает его ногами. Хрипло дышит в кадык. Кончает и брызгает на себя, а Иен ложится на него и, подняв за попу, въёбывает в кровать, размазывая кончу по их животам — тепло и мокро… Бр-р-р — Иен вытащил наушники из ушей и кинул их в угол стола. Затем зажмурился пару раз, прошерстил волосы пальцами и кое-как сосредоточился на макетах. Скинув их на проверку, он написал к ним несколько рекламных текстов, потом съел сэндвич, который принесла Женева, размял шею и достал из сумки ноутбук. Быстро ввёл пароль. Скользнул взглядом по папке с названием «ГОБЛИН НА БУТЫЛКЕ». Сука, не открывай. Ну не надо. Душу себе не береди. Иен выскочил в комнату отдыха за кофе. Не открыл, сдержался. Ещё три часа ушли на настройку автопостинга и рабочие беседы. 17:00, полёт нормальный — нигде не болит, не орёт, не трясётся. Папка с пресловутым гоблином мозолит глаза, и Иен удаляет её к чёрту. Спустя десять минут — достаёт из корзины. Открывает. Долго рассматривает каждого гоблина и думает. Сердечный червяк, которого он вытравил работой, снова вгрызся в сердце. — Это что? — рядом опять нарисовался Калеб и опёрся одной рукой на спинку его стула, а другой — на стол. Как всегда, слишком близко. Иен незаметно отъезжает на стуле чуть дальше и говорит: — Стикеры, которые я хочу отправить на модерацию. — Да ладно? — Калеб засмеялся. — Ты рисуешь стикеры? Нет, блядь, они меня рисуют. Иен вздохнул, стараясь не выдать раздражения; как же, блин, бесила эта приставучесть. И быкануть не за что, и нахуй не послать — здоровый рабочий коллектив. — Да так, по фану накалякал. Мне Микки помогал, — Иен специально сделал ударение на имени; его бывший молча застыл на несколько секунд, а потом всё же сказал: — Вы же расстались, да? Твоими молитвами, сука; у Иена внутри всё вскипело, но он не подал виду. Ещё большей выдержки стоило ему не взорваться, когда он продолжил: — Иен, он ведь тебя может копам сдать. Фотки сольёт, переписку… — А что насчёт тебя? Ты не сольёшь? — Иен сгримасничал и кинул полушутливый взгляд — боже, каким клоуном он сейчас был. Цирк Дю Солей по нему не то что плачет — суициднется, увидев такие крысиные таланты. Однако Калеб схавал, уловив зелёный свет. Херов дальтоник. — У меня другие планы, — он погладил Иена по плечу. — Поехали сегодня в Лагунитас? Иен позвонил друзьям, чтоб не ехать вдвоём. Калеб неприятно удивился, но смолчал. Весь вечер, будто в отместку, залипал в инстаграме, пока Иен за баром пил колу и перекидывался шутками с подругами. Так — в работе и тусовках — прошла неделя. Иен пресекал все поползновения к своему паху, улыбался во весь рот для фото, ебашил по десять часов в сутки, а потом снова по кругу — и мог собой гордиться, что не слетел с лекарств и даже умудрялся засыпать один в холодной постели. Правда, только с двух ночи до семи утра. Пользователь ограничил доступ к своей странице. Пользователь ограничил доступ к своей странице. Пользователь ограничил доступ к своей странице — ежедневная мантра. С фейка, что ли, написать ему. Да только смысла нет — и фейк заблочит. Утро тринадцатого февраля встретило его таким же серым видом на город. Вчера он распелся у Женевы на тусе и впервые за две недели влил в себя два бокала вина — и то под уговоры. Сегодня понедельник, на работе ждала планёрка, где Сэмми опять докопается по хуйне. Все коллеги прекрасно видели, насколько тупыми были поводы порвать его в пух и прах. И как всегда, все в тряпочку молчали. Однажды Иен не стал молчать — когда вступился за Калеба. Вот и поплатился. Было бы не так обидно, если бы это стоило того. Калеб-то ради него ни в жизнь не впряжётся. — Как я понимаю, это ваши? — Сэмми коротким кивком указала на полотно проекции и покривила бровями. — Мои, — в том же духе ответил ей Иен. — Зачем вы сейчас это показываете? Все уже видели. Эти макеты уже четыре дня в работе. — Я бы хотела обсудить, как делать не надо, мистер Галлагер, — она поджала губы. Иен бросил взгляд на потолок. «Господи, блядь, дай мне сил». Понеслась. И дизайнер-то он никакой. И sеошник из него говно. В памяти всплыли флешбеки из юности, когда приехал товар, и Линда говорит бесхребетному Кэшу: «А зачем нам грузчик? Вон, Иен разгрузит». Действительно, зачем нанимать дизайнера и таргетолога, если можно абсолютно всё свалить на тягловую лошадь? Самое обидное, что он со всем справлялся. Эта пизда просто вытравить его хочет. А все остальные воды в рот набрали и в коленки себе уставились. Калеб, лицемерный подонок, чесал затылок и хмыкал, переводя взгляд с Сэмми на него. — Я не знаю, что с вами делать, мистер Галлагер, — Сэмми победно откинула волосы со лба и картинно вздохнула. — Вы не учитываете пожелания руководства, позволяете себе вольности… Она ещё что-то говорила, но Иен уже не слушал. Это была последняя капля. От гнева кровь вскипела в голове, и недавнее сотрясение дало о себе знать тягучей болью. Иен рассвирепел, пыхая ноздрями, вскочил с места и пнул стул. Он точно об этом пожалеет, пожалеет ведь — но все доводы разума померкли от ярости. Как же ты заебала. — А то, что я охваты поднял в четыре раза на все ваши акции, это тоже вольность?! То, что я ваши проёбы в новый год разгребал сутками, а вы премию себе за это выписали — тоже вольность?! — Иен, сядь, — испуганно прошептала Женева, погладив его по руке, но Иен отпихнул её и вывалился из-за стола. Голова уже разрывалась пополам. — Вы забываетесь… — начала Сэмми, но Иен громко её перебил: — Я забываюсь?! Это ты, сука, забыла про внутренний этикет, который у тебя в кабинете на самом видном месте висит! Повисла гробовая тишина; Сэмми довольно поджимала губы и снисходительно разглядывала его с ног до головы. Остальные отвернулись или так же пялились, моргая, как бараны на новые ворота. Революция — точно не его стезя. — Чё вы сидите, языки в жопу засунули?! Собаки позорные! Вы без меня тут ни хуя не вывезете! — да и плевать на них всех; Иен широкими шагами устремился к выходу из конференц-зала. В пизду всё, горите вы адским огнём, пидорасы; наушники с флешками, ноут, пара ручек– все в сумку скидал, сменные кроссы в руки — и похерачил в лифт. Дыхание сбилось к херам, слёзы застилали глаза — ну ёбаная жизнь, вот за что это ему всё? — Иен. Эй! — остоебенивший голос остановил его на пороге лифта. Иен развернулся и рявкнул: — Что?! Ну что?!! Калеб оторопел и замедлил шаг, подходя к нему. — Ты как? — Никак! Отъебись уже от меня! Кнопка первого этажа заела, потому что Иен почти выдавил её сильными тычками, и когда двери лифта наконец закрылись, скрыв охуевшую физиономию Калеба, он прислонился затылком к стенке и дал волю непрошеным слезам. Утешало только одно — рано или поздно он бы всё равно уволился. Но если Калеб откроет всем, что он кого-то растлил, у них с Сэмми получится гениальный коллаб под названием «испогань жизнь Иену Галлагеру» — а он растреплет после такого точно. Приехав домой, он запихнул в себя четыре таблетки седатиков, завалился на кровать, обнял мурлыкающую Мусю, что тут же высвободилась и легла на его раскалывающуюся голову — и, несмотря на таблетки, Иен еле уснул, потому что так плохо ему ещё не было никогда. А когда проснулся и первым делом зашёл на разведку к Микки — его страница открылась. Полностью.

***

Ждал, как глупый подросток, пока там зазнобушка соизволит вынести из чёрного списка — а тот наконец-то соизволил, и вот Иен Галлагер растаял, как мороженка на солнцепёке, и старался не гнать сто двадцать по ночной магистрали. Стоило Микки Милковичу появиться в его жизни, как жизнь перестала его вообще чему-либо учить — мало одной аварии, давай, напрашивайся на другую, похлеще… Иен снова ставил всё на зеро, как в песне, что на повторе играла в магнитоле. «Без бою тебе сдаться, как будто мне семнадцать» — это, блин, про него. В ночь на четырнадцатое февраля он сдавался по полной. Жарко мириться в машине после непонятных детских выходок — безумно и бездумно, будто ничего не случилось — казалось теперь таким естественным. Ты же не спрашиваешь у воздуха, хочет ли он в твои лёгкие, после того как нахлебался воды в бассейне? Если не задышишь, то сдохнешь. Если мальчишка, что вспенил душу, а потом благополучно свалил, не вернётся — не сдохнешь, но подсядешь на суррогат. Вперёд, в трудозагулы по пятнадцать часов в сутки среди ненавистных крыс. Здравствуй, стёртый гитарный гриф на квартирниках и фальшивая улыбка на пороге родного дома. Херня ваша искусственная вентиляция — тут лишь бы одному не оставаться. Не отключайте аппарат… Снег летел в лоб, и тёплая рука потела в его холодной ладони. Иен снова дышал полной грудью — раны шипели и затягивались. Еле доехал до дома, еле дошёл до лифта — Микки лапал его повсюду, и только в лифте, когда на них начали коситься две тётки — успокоился. У Иена настроение было совсем не то — душа чуть теплела, а сам он слабо отшучивался. Микки на лестничной клетке тоже затух. Не догнал — чё это на парковке у кинотеатра его на заднее опрокинули, а тут вдруг передумали. Просто мозг по опыту научился включаться тогда, когда сердце грозилось разбить грудную клетку, ускакать с концами в совсем не добрые руки и оставить его ни с чем. Просто он в ауте, словно выжатый лимон, и дело совсем не в биполярке. Все форматы сбились — он подсел на секс, просрал работу и совершенно запутался в жизненных приоритетах. Они молча завалились в квартиру. Иен едва успел снять ботинки — и тут же оказался в ловушке. — Скучал по мне? — шепчет ему Микки через поцелуи. Иен зажат между шкафом в прихожей и его телом, ловит игривые нотки в его голосе. Башка ломается от двойственности чувств. Иена заводит хитрый блеск в глазах, острый язык и лукавая ухмылка. Бесит только легкомыслие. — Знаешь, что? — горько произнёс он в ответ и мягко отстранил Микки от себя. — Ты бы хоть спросил, как дела. Хотя бы из вежливости, если тебе неинтересно. Микки закрыл рот, сглотнул и закусил щёку. Взгляд его тут же переменился — испуганный стал, а сам весь нахохлился, словно замёрзший воробушек, назад попятился. Иен скинул пальто и поплёлся на кухню. Ну вот и что ему делать с этим ребёнком? — Ты говорил, что не любишь бессмысленные вопросы, — Микки пошёл по пятам. Холодная вода остудила горящие виски, но в горле от слов Микки встал комок, и Иен умолял себя не выплёвывать его одним громким лаем. Если он сейчас начнёт орать, то этот дурень точно слиняет. — По переписке — не люблю. И если мы две недели не виделись, это не бессмысленные вопросы, — процедил Иен как можно спокойнее. — И ты мне так и не объяснил: какого хуя, Микки? — Я же извинился… — То есть так и дальше будет? При первых трудностях ты блокируешь по всем каналам и съёбываешь? А потом: «прости», и как ни в чём не бывало?! — нападал Иен. Мозги с концами и приветом едут набекрень. Просрано всё — весь наработанный самоконтроль, хладнокровие и внутренняя цензура — в голове один мат, когда Иен смотрит на смурную моську с виновато поджатыми губами, и так хочется прижать её к своим губам, и в то же время боишься снова соли пуд сожрать — только это и останавливает. — Я не думал, что что-то будет… Дальше, — громко сказал Микки, взмахнув руками, и помотал головой, глядя Иену в глаза. — Я думал, что всё. — тихо добавил. Несколько секунд они молчали, впиваясь друг в друга взглядами и играя желваками. Иен не выдержал первым; тяжело вздохнув, он закрыл лицо руками. Намается точно. — Я просто хотел поговорить. Не нужно прятаться в панцирь, когда на тебя повышают тон, Мик. И может, я пожалею, что сейчас скажу… Но всё равно скажу. Лично для меня вот так нагло врать в отношениях — это табу, но мне кажется, я бы тебе и не такое простил. Потому что голову потерял. Такое, знаешь, случается, когда влюбляешься по уши. Микки глядел на него во все свои голубые глаза, моргал и по-прежнему кусал щёку, но на последних словах покачнулся — его словно оторвало с клеем намазанного места у стены. Он шагнул вперёд, обнял ладонями локти Иена, и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Иен пресёк: — Дослушай, пожалуйста. — В ответ Микки облизнул губу, потупился и шмыгнул. — Я тебя люблю. И мне нужно знать, что дальше с этим делать. Потому что если мы вместе, то давай по-взрослому, без драмы на пустом месте. Я ещё до тебя этого дерьма по самое нехочу нахлебался. Но если тебе в кайф мозг мне трахать, то вон дверь — я не держу. Микки напряжённо слушал, сглатывал и почти не дышал, колупая растянутые локотки у него на свитере. Когда Иен закончил и уставился ему в лицо, склонив голову, Микки медленно, обрывисто выдохнул, сжав губы. Глаза его заблестели. Иен тут же пожалел, что высказал всё накопившееся. Желчью вылилось, броню сожгло, и теперь ничего его не защитит; сука, последний раз так слабел перед крашем классе в десятом. Нежность прорывает пелену обид: — Прости, что я так давлю, — он аккуратно взял руки Микки в свои, сплёл пальцы, а потом обнял его насовсем, щекой приложившись к тёмному чубику, что топорщился на лбу. — Просто для меня это очень важно. Я хочу быть уверен, что ты… — Иен запнулся, судорожно размышляя, как бы ещё больше не надавить. — «Что я» что? — тихо спросил Микки. — Что ты тоже… — нет, не тоже. Страшно, если и правда «не тоже». — Что ты со мной надолго, — вот это лучше. Не сопливо, не по-свински и даже без мата. Только вот Микки молчал, зараза. Паранойя подскочила к горлу ещё одним комком. — Микки… — Кто все эти хуеплёты, которые тебе в личку карамелью срут? — неожиданно прорычал Микки. Это выбило из колеи на секунду — Иен попытался сложить в уме два и два, но не вышло. Он медленно отодвинулся и аккуратно взял его лицо в ладони — Микки не стал сопротивляться. Только накрыл его ладонь своими пальцами. — Кто? — Ну все эти… Натаны, Эллиоты, Джеремайи, гандибоберы всякие, я ебу, что ли, — протараторил Микки на выдохе и уставился в одну точку, куда-то ему в плечо. Так. Так, кажется, понятно — малыш выглядел что-то у него в телефоне. Иен изо всех сил старался сделать серьёзное лицо, но нервное напряжение последних дней взяло своё — он сдавленно зафыркал, глядя на сердито насупленные брови и обкусанную нижнюю губу. — Ты ревнуешь, что ли? Микки вскинул брови, так же не глядя ему в глаза, скинул с себя его руки. Отвернулся и отошёл в угол. — Микки, я всем говорю, что у меня есть парень, — счастливо лепетал Иен, не отрывая взгляда от Микки. Но Микки не торопился сменить гнев на милость. — Ты без конца, блядь, с кем-то на телефоне, — прорычал он, подняв голову. — Хорошо, давай я буду выключать звук, когда ты рядом, — выдержанно отчеканил Иен. — Можно было сразу об этом сказать, а не вести себя, как малолетка! — А может, у малолетки тоже кукуха едет, с хуя ли ты такой с горы свалившийся — не с ними! — отрывисто выплюнул Микки. — Такой в рот ебись идеальный, вот и пиздуй к Калебу своему, если я для тебя малолетка! — глаза наполнились слезами; он отвернулся, вытерся рукавом свитера и потопал вон из кухни. Иена вдруг осенило. Контакты в голове соединились; он отправился вслед за своей ревнивой булочкой, что источала адские ауры — по-другому в тот момент он думать не мог. Всё-таки не уберёг сладулю от дерьма. — Ну и куда ты намылился? — Иен выхватил у него из рук куртку, скинул её на пол и срыву обнял шмыгающего Микки. — Я тебе правду сказал, Мик. Я ни с кем, кроме тебя, не встречаюсь. Я же тебя люблю. Микки не сопротивлялся. Обернулся, в грудь ему завернулся, нагрел плечо мокрым носом и прорычал: — Тогда какого хера ты им всем отвечаешь? — А какого хера ты ползаешь у меня в телефоне, м-м? — Иен поцеловал его в висок. — Я случайно в комп заглянул открытый, когда ты в душе был, — хрипло промямлил Микки, зажёвывая губами ткань футболки. — Отвечай на вопрос, Галлагер, — он отодвинул голову, обхватил талию Иена руками и тыкнулся носом ему в подбородок. Иен Галлагер зарекался продолжать, как только появлялись намёки на эмоциональные горки — но здесь было что-то нереальное. Что это такое, когда сердце трепещет просто от того, что сладуля мочит соплями футболку, а тебе так хорошо целовать его мягкий чуб — словно Муся ворчит, но всё равно ластится — и в то же время готов спрыгнуть с рук и, махнув хвостом, убежать под кровать. Он изо всех, блин, сил стремился отложить этот разговор. Как объяснить интроверту, что ты не можешь сидеть дома и ото всех закрыться? — Мик, это не какие-то левые люди. Я не отвечаю фейкам или неадекватам с сомнительными предложениями. Но с остальными я общаюсь, много с кем общаюсь, мне это нужно… — Зачем? — Затем, что… — Иен вздохнул, провёл ладонью по лицу и зарылся Микки в волосы. Они стояли в прихожей, как два идиота, вцепившись друг в друга — но если этого не сказать сейчас, опять пойдут недомолвки, и Иен собрался с духом. — Потому что я пытаюсь стать кем-то. Я не знаю, кем. Я завожу связи в местном сообществе. Общаюсь с конкурентами. Зачастую там есть сексуальный подтекст, который ты, я так понимаю, видел, — Микки тут же напрягся, и Иен сжал его ещё крепче и протараторил: — И мне это тоже не нравится, но я же не могу указывать людям, что писать и как себя вести. И я не собираюсь тебе изменять, блин, чё за бред?! Я охренел и не выхренел, когда ты меня бортанул, три часа заёбывал психолога и почти не спал, и кукухой чуть не поехал, потому что когда ты без объяснения причин выкидываешь финты и пропадаешь на хер знает какой срок, я даже нажраться не могу, Микки! Микки притих. По прежнему сопя Иену в плечо, он сжал ткань футболки у него на спине. — Почему не можешь? — Потому что мне нельзя. Я на таблетках сижу. — Каких таблетках? — Да это… Всё давно под контролем, это неважно. Я просто прошу тебя хотя бы говорить, в чём дело. Микки в ответ опять молчал. Иен вздохнул и, чуть нагнувшись к его уху, прошептал: — Хорошо? — Тогда и ты тоже, — проговорил Микки. — Ты тоже мне всё говори. Про таблетки и про Калеба этого, с какого перепугу он стал у тебя в инсте мелькать, когда мы посрались. — Я не хочу тебя грузить. — Ты опекаешь, как маленького, — выпалил Микки и, протянув руку, погладил Иена по щеке. — Я тоже хочу знать, что происходит. Добро, был за ним такой косяк — всё из любви же. Может, пора было перестать. Всё же когда-нибудь нужно перестать ходить по кругу. Начать доверять кому-то своё дерьмишко. Не стесняться слёз. Иен склонил голову на сладулино плечо. Вдохнул запах его рубашки — пахло одеколоном, и это было так мило, что на минуту ему стало легче. Даже признаться в том, что налажал по полной, оказалось гораздо проще, чем когда-либо. Чем кому-либо. — Какой-то пиздец, Мик, — выдохнул Иен, обнял покрепче любимое тело и нервно засмеялся. — Меня уволили.