Стихи

      Детектив всегда радовался наступлению выходных, но после появления Ричарда слова «радоваться» было мало, чтобы описать то, как сильно Гэвин ждал этих двух заветных дней полного одиночества и спокойствия. Все коллеги и былые напарники Рида не слишком задевали личное пространство и просто бесили временами, как и все окружающие его люди, но чёртов андроид понятия «личное пространство» совсем не знал, а потому работа с ним бесила и выматывала гораздо больше.       Гэвин завалился на диван, поставив перед собой на стол бутылку дешёвого виски, и довольно закрыл глаза, предвкушая дни свободы от личного пластикового надзирателя, который вечно мельтешил перед глазами и раздражал своими «рекомендациями к работе», а в последнее время и идиотскими беседами о творчестве и стихах. Это жутко надоедало. Рид всерьёз задумывался над тем, чтобы как-нибудь хакнуть эту жестянку и вычистить у него из башки грёбанную ситуацию с грёбанными стихами. Можно было бы даже попросить об услуге Коннора… нет, нельзя было. Ещё не хватало, чтобы второй пластиковый идиот узнал о стихах. Гэвин же тогда точно застрелится.       Он налил себе немного виски. Рид не был алкоголиком и редко напивался, но порой (например, сегодня) это казалось чем-то необходимым, чтобы прочистить мозги от всякого хлама.       — Кусок пластикового дерьма, — тихо выругался детектив, сделав глоток, а затем горько улыбнулся. — Да я сам, блять, виноват. Давно надо было эту поеботу забросить. Поэт хуев.       Настроение было паршивым. Гэвин встал с дивана, прихватив с собой бутылку, и подошёл к тумбе, в ящике которого покоилась заветная папка с некоторыми стихами. Их там было совсем немного, не больше шести исписанных листков. Рид почти ничего не оставлял. А если оставлял, то часто вот в таком паршивом настроении выкидывал едва ли не всё. Обещал себе больше не писать такого дерьма, а потом снова писал и что-то хранил. До следующей «чистки». И так по кругу.       Детективу было так хреново, что хотелось написать стихотворение. Стих о том, что пора перестать писать стихи. Пиздец иронично. Гэвин хотел бы посмеяться над собой и послать это всё, взять чёртову папку и выбросить её в помойку, но вместо этого он действительно сел за стол, взял лист бумаги и ручку. Сделал пару глотков виски и, не особо стараясь следить за ритмом или подбирать рифму, написал: «Я заебался так жить, надоело страдать, Прятаться? Молча позора ебучего ждать? Нахер. Я лучше забью ржавый гвоздь На это всё. Хватит, ёбана в рот».       Гэвин вновь грустно усмехнулся. Это было хорошее завершение. Такая жирная точка. Риду даже не хотелось как-то исправлять очевидную кривость стиха. Ему просто стало плевать. Усталость, накопившаяся не только за полный какой-то ненужной суетой день, но и за всю неделю, давала о себе знать слишком сильно.       Он встал со стула, взяв лист бумаги и бутылку; Рид всё ещё был в паршивом настроении, но одновременно с тем чуть доволен собой и своей уверенностью завершить, наконец-то, чёртов поэтический круг. Он сделал ещё пару глотков виски и направился к ящику со злосчастной папкой, как вдруг в дверь постучали. Гэвин выругался. Не то, чтобы он хоть когда-то был бы рад кого-нибудь увидеть на пороге своего дома, но сегодня вот вообще никак. Сегодня детектив хотел бухать и пафосно сжигать свои стихи на заднем дворе. И, как вариант, хотел убить того, кто стоял за дверью; посетитель, не получив никакой реакции, начал звонить. Мелодия дверного звонка раздражала.       — Да иду я, ёб вашу мать! — крикнул Рид и побрёл в коридор.       Открыв дверь, Гэвин подавил в себе сильнейшее желание захлопнуть её перед лицом незваного гостя.       — Ты какого тут забыл, чмо пластиковое?       На пороге стоял Ричард, как всегда, в своём идиотском рабочем костюме и с не менее идиотским хладнокровным выражением лица, которое сейчас раздражало Гэвина в бесконечной степени больше, чем обычно.       — Добрый вечер, детектив Рид. Боюсь, забыл не я, а вы. Ваш телефон остался на рабочем столе, и я решил вернуть его вам, так как впереди выходные.       Вот что значит быть асоциальным. Половина людей, которых знал Гэвин, никогда не забывали свои телефоны просто потому, что не могли без них: они ведь постоянно ждут сообщений/звонков/интересных новостей в соцсетях. Детектив не ждал ничего. Рид вновь усмехнулся, подумав, что об этом можно было бы написать стихотворение.       — Мог и не заморачиваться, — хмыкнул Гэвин и потянулся рукой с листком за телефоном. Ричард достал устройство, но не спешил отдавать его, глядя на зажатую меж пальцев напарника бумагу.       — Детектив, вы снова пишете? — быстрый взгляд на вторую руку Рида, — В нетрезвом состоянии? Алкоголь способствует творческому процессу?       — Бляяяять, — простонал Гэвин и устало посмотрел андроиду в глаза. — Когда же ты от меня отъебёшься, чёртова железка?       — Разрешите посмотреть, детектив?       — Нет. Иди нахуй.       — Я отдам вам телефон, если вы позволите мне взглянуть на ваши стихи.       — Да пропади ты вместе с этим грёбанным телефоном!       Гэвин толкнул дверь и отошёл от порога, сделав пару глотков виски. Он и не подумал захлопнуть и закрыть её на замок, просто устало побрёл обратно в комнату. Рид даже не стал реагировать на звук открывающейся двери и последующие шаги за спиной.       — Я тебя не приглашал, — буркнул Гэвин и подошёл к ящику, доставая оттуда папку. Ощущение того, что за спиной находился андроид, было каким-то отвратительно привычным. Напарник постоянно был рядом в рабочее время, и теперь, в домашней обстановке, не ощущался чем-то странным или неправильным. Грёбанное привыкание.       — Простите, детектив, — после некоторой паузы отозвался Ричард, как бы подбирая аргументы для оправдания своего нахождения здесь. — Но для более успешной и продуктивной работы с вами мне необходимо узнать о вас больше информации.       — Стихи — это не информация, — философски изрёк Гэвин и обернулся к напарнику, покачивая перед ним небольшой синеватой папочкой. — Стихи — это больше, чем информация. Можешь посмотреть, как я сожгу эту «информацию», если так хочешь.       На лице андроида, как обычно, не отражалось ни единой эмоции, но после последней фразы он поднял брови, словно с изумлением посмотрев на детектива.       — Вы хотите сжечь то, что написали? Зачем?       — Потому что я не написал ничего, что можно было бы сохранить, — Гэвин опустил папку, посмотрев на неё и на лист бумаги с недавним последним стихом. — Всё это — какой-то пиздец. Я никогда не мог нормально писать стихи, у меня не получается «чувствовать ритм» и всё остальное дерьмо. Проще забить на это.       Диод андроида непонимающе мигнул. Ричард ничего не говорил, и Рид решил снова забыть про существование напарника — прогонять его или устраивать споры и перепалки было выше моральных сил. Сделав пару глотков виски, Гэвин направился на задний двор; RK тенью последовал за ним.       — Детектив Рид, — позвал андроид, когда они оказались на свежем воздухе. — Если вы в любом случае собираетесь сжечь данные материалы, позволите мне взглянуть на них?       — Ага, щас, — угрюмо отозвался Гэвин и, поставив рядом небольшое железное ведро (для сжигания «материалов»), сел на крыльцо. — Чтобы ты скопировал их куда-то к себе и опозорил меня при случае? Хер тебе, урод ты пластиковый.       — Я не собираюсь разглашать информацию, касающуюся вас и вашей личной жизни, детектив. Я могу даже не заносить полученные данные в основную базу, и они автоматически удалятся во время первого запуска систем после спящего режима.       Ричард сел рядом с Гэвином, из-за чего тому пришлось подвинуться, чтобы не соприкасаться коленями с напарником. Рид удивлённо взглянул исподлобья на андроида: тот просто молча смотрел в глаза Гэвину, не настаивая, но и ясно давая понять, что отступать от этой темы он не хотел. Детектив уставился на папку в своих руках. В голове уже гулял дурман, и думать совершенно не хотелось. Рид чувствовал себя так, словно терять ему было нечего: он твёрдо решил, что всё сожжёт. А озвученная Ричардом функция казалась чем-то невероятно удобным. К тому же, проклятая продвинутая модель явно не собиралась оставлять его в покое, а устраивать перепалки уставшему Гэвину было откровенно влом. Мужчина вздохнул и всучил папку вместе с листком андроиду.       — Хер с тобой, валяй, — сказал Гэвин и снова хлебнул виски. — Только чтоб правда удалил потом! Без всяких механических фокусов! Чмо.       Ричард взял в руки лист бумаги, вчитываясь в написанные буквально несколько минут назад строчки. Гэвин хотел, чтобы ему было плевать на то, что подумает эта жестянка. Но это было стихотворение, над которым Рид не заморачивался от слова вообще, а значит, которое стилистически в разы хуже того, на что он действительно был способен. Детектив сделал ещё глоток, наблюдая за тем, как мигал диод напарника и пытаясь убедить себя, что это всё больше не имеет никакого значения.       — …Оно полно нецензурных выражений, что характеризует вашу личность, — заключил наконец-то андроид, и Гэвин прыснул.       — Блять, серьёзно? Вот это да, лучший вывод передовой модели Киберлайф, — Гэвин поставил бутылку рядом с собой и медленно похлопал. — Браво, жестянка! Что ещё показал твой грёбанный анализ?       Рид действительно ожидал каких-нибудь комментариев касательно количества слогов, например. Касательно чёртового ритма и его отсутствия. Касательно откровенно ужасной рифмы. Но андроид молчал, а его диод мигал жёлтым. Гэвин подумал о том, что это было бы забавно — сломать напарника таким способом. Если его стихи можно будет использовать, как массовое оружие против андроидов, то, пожалуй, ему и не стоит бросать писать.       — …Я не понимаю, — наконец-то выдал Ричард. — Я не понимаю, о чём вы здесь пишете, детектив. Что вам надоело? Отчего вы страдаете? Зачем вы хотите забить ржавый гвоздь?       Гэвин рассмеялся. Он ударил ладонью по колену и слишком неприлично громко рассмеялся.       — Ричард, блять! Ты серьёзно? — сквозь смех спросил он. — Вот прям вообще серьёзно? Разумеется, ты не поймёшь, ты же чёртова машина!       Диод андроида моргнул красным на мгновение. Он перевёл взгляд серо-голубых глаз на папку в своих руках и открыл её.       — Простите, детектив, — сказал Ричард, когда Гэвин просмеялся и потянулся за очередным глотком виски. — Разумеется, мне не понятно настолько абстрактное и короткое описание неопределённого чувства.       — Почему неопределённого? — спросил Гэвин. — По-моему, там всё вполне себе определённое.       — И как же вы охарактеризуете чувство, изображённое в данном четверостишии?       — Ярость, разочарование, усталость, — начал перечислять Рид, но остановился, заметив, как диод напарника замигал жёлтым. — Да что не так, жестянка?       — Чувство, детектив, единственное число, — холодно заметил Ричард. — Определённое чувство, которое можно было бы коротко и понятно охарактеризовать. Его здесь нет. Но… — с лица андроида вдруг пропало выражение безразличия. — Вы вместили в четыре строки три совершенно разные эмоции. Это… трудно проанализировать и понять. Здесь нет действий и чётких описаний.       — Ну ещё бы, — усмехнулся Гэвин, почему-то чувствуя себя крайне довольным. Ему даже стало интересно показать все остальные сохранившиеся стихи напарнику. Чтобы сломать его окончательно — его программу или же процессор жизнедеятельности. Оба варианта казались одинаково заманчивыми. Особенно последний.       Андроид отложил лист в сторону и достал всё, что было в папке. Оценив невеликий объём содержимого, Ричард передал стихи в руки Гэвину.       — Детектив, не могли бы вы сами зачитать мне что-нибудь? — Рид хотел было сразу возразить, но Ричард уверенно прервал его: — Я думаю, мне легче будет усвоить данную информацию, если она будет звучать так, как должна звучать в понимании человека. К тому же, я хотел бы попросить вас зачитать мне что-нибудь полегче, где задействовано только одно чувство.       Гэвин хотел сказать что-то против, но не подобрал нужных слов, да и причин отказывать, на самом деле, уже не было. Ему было действительно любопытно понаблюдать за реакцией напарника.       — Удалишь это всё сразу же из своей грёбанной базы или что там у тебя, понял? — сурово напомнил Гэвин и посмотрел на листы в своих руках. Сверху лежал небольшой стишок, посылающий Ричарда далеко и надолго. Рид усмехнулся, подумав, что это, вообще-то, идеальный момент для ознакомления адресата с посланием, но почему-то не стал этого делать, глядя на мигающий диод. Гэвин решил, что зачитать это андроиду можно будет, если сильно достанет.       — Попроще, говоришь… — пробормотал детектив, перебирая листы. — Ну бля, не знаю. Вот, это совсем короткое. Я не стал его дописывать. Думаю, даже такой пластиковый идиот, как ты, поймёт, что здесь имеется в виду.       И, прокашлявшись, Гэвин попытался прочитать с выражением. Это было чуть более волнительно, чем он хотел бы показать, потому что он никогда в жизни не декламировал собственные стихи. Чтение с выражением также не практиковалось им. Но детектив честно старался контролировать немного заплетающийся язык и не звучать, как волнующийся школьник на уроке литературы. — «Ты одинок? Как шерсти комок. Бредущий средь серых крыс. Ты одинок? От страха ты взмок. Опутанный взглядом кулис. Ты одинок? Жизни кусок. Среди жизни безликих актрис».       Гэвин закончил, выдохнул и не без тревоги посмотрел на мигающий диод напарника.       — Вы обращались именно ко мне, детектив? — спросил Ричард, и Гэвин снова прыснул.       — Ты после каждого стихотворения будешь задавать такие уморительные вопросы? Разумеется, не лично к тебе! К читателю, в целом, — Гэвин немного замялся, глянув на написанные его корявым почерком строки. — Ну, вообще, к себе, в первую очередь. У меня нет читателей.       Ричард посмотрел на напарника. У Рида уже глаза устали следить за то мигающим, то успокаивающимся диодом андроида.       — …Вы чувствуете себя одиноким, детектив?       — Бинго! — отозвался Гэвин, довольный, что этот кусок пластика отгадал описанную эмоцию, а затем несколько сконфузился. — Только не надумай там себе ничего лишнего. Я вполне доволен тем, как живу.       Рид в ужасе вспомнил, как пару месяцев назад Хэнк прятался у него под столом от Коннора, который, по словам Андерсона, решил, что тому пора избавиться от одиночества, и всеми силами пытался найти лейтенанту спутницу жизни. Тогда Гэвин знатно повеселился, но лично участвовать в подобном совершенно не хотелось.       Ричард всё ещё сидел с жёлтым диодом, и Рид вдруг открыл для себя, что подобное времяпровождение ему даже нравится. Мало того, что «чёртова идеальная машина» не высмеивала его далёкие от идеала стихи, но ещё и всеми силами пыталась их понять, что оказалось действительно забавным. Гэвину стало интересно, задымится ли процессор андроида, если тот услышит что-то более сложное для понимания и анализа.       — Ладно, это чувство ты смог уловить, давай дальше, — сказал Гэвин.       Напарник медленно кивнул, и детектив вновь начал перебирать листы. Он сразу отложил слишком резкие стихотворения, полные нецензурщины и выражений, подобных «забиванию ржавого гвоздя», которые Ричард явно не сможет понять. Риду вдруг захотелось прочитать нечто, написанное на полном серьёзе, без глупых шуток и неуместного мата. Пожалуй, знание того, что андроид просто может не вносить это в свою механическую память, подкупала. Выбор после небольшой сортировки оказался невелик, и детектив, определившись, начал чтение — уже более уверенным и чувственным голосом. — «Скользящей, небрежной походкой Мимо серого злого дождя, Мимо вывесок в стиле панка И смотрящих витрин на меня Я прошёл, не заметив взгляда, Дума злая меня оплела. То для тени в ночи награда. Взмах ножа… и в глазах пелена! Боль повсюду, когда я очнулся. В животе, в голове и душе. В подворотне в клубок свернулся И забылся в предсмертном сне».       Гэвин закончил и с интересом посмотрел на Ричарда, диод которого снова, будто в панике, замигал.       — Эй, жестянка, твой процессор ещё не перегружен? — с притворным беспокойством спросил Рид. Андроид моргнул.       — Персонаж этого стихотворения… погиб?       Этот вывод был не так забавен, как все предыдущие реакции андроида на стихи, но Гэвин всё равно рассмеялся. То, с каким неопределённым и даже потерянным лицом сидел напарник, само собой забавляло.       — Чёрт возьми, Ричард, — детектив хлопнул RK по плечу. — Твоя дедукция сегодня просто на высоте!       Андроид промолчал. Гэвин вновь пробежался глазами по строчкам и уже серьёзнее сказал:       — А вообще, стихи не всегда следует воспринимать буквально. Они полны образов там всяких, символов, метафор. Смерть от ножа вполне может символизировать нечто другое… более сложное в эмоциональном плане. Не думаю, что такой пластиковый придурок, как ты, это поймёт.       — А в вашем стихотворении смерть следует воспринимать буквально?       — Автор не должен объяснять свою задумку, — Гэвин довольно улыбнулся, глядя на словно закаменевшее лицо RK. — Читатели должны сами понять, какой смысл им ближе. Но ты ж у нас особый слушатель, да, жестянка? — это был единственный раз, когда усмешка Рида была лишена хоть какой-то желчи. — В этом стихотворении я совместил душевные переживания с физической болью.       — Душевные переживания с физической болью, — кивнул андроид, и его диод вновь замигал. — Честно говоря, не уверен, что понимаю это.       — Разумеется, ты не понимаешь, — отозвался Гэвин без какой-либо определённой эмоции. — Откуда, Рич? Откуда тебе знать, что люди испытывают боль? Тебе вон недавно ногу оторвало, так ты в лице не изменился. Заменил в своём ебучем Киберлайф и вернулся, как ни в чём не бывало, — на этих словах детектив неосознанно дёрнул левой рукой. — А уж про душевные переживания тем более нечего говорить. Слушай, жестянка, люди пиздец какие чувствительные. Они испытывают боль, боятся смерти и всё такое.       Диод мигнул красным, но через мгновение снова медленно окрасился в жёлтый. Ричард уставился куда-то перед собой и притих.       — Детектив Рид, — вдруг неожиданно позвал андроид спустя некоторое время. Гэвин, успевший уйти в свои мысли, вздрогнул. — Ваша рука в порядке?       — Чего? — мужчина удивлённо уставился на напарника. — А с чего ей быть не в порядке?       Ричард молча смотрел на левую руку Гэвина, словно анализируя её состояние. Детектив тоже бросил взгляд на неё, шевельнул ей, а затем вдруг понял.       — Бля, Рич, серьёзно? — прыснув, спросил он. — Почти два месяца прошло, ты прям вовремя вспомнил.       — Простите, детектив.       Почти два месяца прошло с момента первого совместного задания Гэвина Рида и «новой передовой модели Киберлайф» RK900. Задание это было провалено с громким треском, и именно во время этого дела Гэвин словил пулю левой рукой. Ему, на самом деле, повезло: плечо только задело, пуля не застряла, но было чертовски больно. А этот треклятый андроид как будто даже не заметил ранения напарника, после задания холодно сообщив, что «Вероятность вашего выживания была 88%, поэтому я не стал отвлекаться и сконцентрировался на более важной цели». Стоит ли говорить, что после этого ни о каких нормальных взаимоотношениях и речи идти не могло. Первый месяц совместной работы уж точно.       Теперь, когда напарники уже не метались молниями и не пытались убить друг друга каждым действием, вспоминать это и перетирать малоприятные моменты как-то не хотелось. Тем более сейчас, когда под лёгким дурманом алкоголя и приятным чувством освобождения своего творчества, Гэвин был близок к тому, чтобы признать, что Ричард не такой уж и ублюдок по сути. Пластиковый, конечно, но, возможно, и не ублюдок. Искусством вот интересуется.       — Забей, сто лет прошло, — отмахнулся Рид, и андроид отвёл взгляд от руки детектива. — Хотя я был бы рад услышать от такого упёртого ублюдка, что ты что-то для себя уяснил и всё в этом роде.       — Коннор объяснил мне суть работы с напарником, — обыденным рапортующим голосом сказал Ричард. — Жизнь напарника должна быть в приоритете. Я был не прав, оставив вас тогда с боевым ранением. Во мне заложена функция оказания первой медицинской помощи, и я мог бы…       — Всё, завали, — устало прервал его Гэвин и уставился на тёмное небо. Затем, подумав, добавил: — Просто не кидай меня так больше. И без тебя кидаловы вокруг хватает.       — Есть, сэр.       Рид не без удивления отметил, что это, чёрт возьми, первый нормальный диалог с напарником. Этот диалог даже можно было бы назвать разговором по душам, но это было бы слишком смешно, ведь у андроидов нет души. Да и у Гэвина, как часто с иронией говорил Ричард, её не было. Просто один кожаный мешок с костями и механический ублюдок сидят ночью на заднем дворе и ведут беседу. Первую беседу без ироний-упрёков-издёвок-насмешек. Хотя детектив не был уверен, что мог ручаться за напарника. Кто знал, что творилось в этой пластиковой башке. Диод на которой всё ещё горел жёлтым.       — Эй, жестянка, — позвал Гэвин. — Ты там не завис? С меня же шкуру сдерут, если поломаю такого всего передового.       — У вас не получится поломать меня даже при желании, детектив, — отозвался Ричард; его диод медленно окрасился в голубой. — Простите. Анализ полученной информации и моего отношения к ней даётся с трудом. Подобного нет в моей программе.       — Твоё отношение? — переспросил Гэвин и вдруг на мгновение ощутил себя школьником, который нервничал перед тем, как сдавать своё громадное чувственное сочинение на кучу исчёрканных страниц, и которого трясло от волнения и стыда, когда его стихотворение зачитывал публично придурок-Рик. — Ну и… чего там твой сраный анализ выдал? Какого твоё отношение?       — Мне… понравилось, — с паузой произнёс андроид, и Гэвин поперхнулся воздухом.       — Гонишь, — недовольно сказал он. — Нечего льстить мне, урод ты пластиковый. Один хер ты забудешь, я сделаю вид, что забуду, а поеботу эту сожгу. В глаза скажи, что я хуйню какую-то пишу, в которую ты вникнуть пытался только из-за… бля, из-за чего, Рич? Любопытство ко всякой людской фигне?       — Да, любопытство к людям. Коннор пытался объяснить мне, что в людях есть что-то особенное, но я не мог понять, что может быть особенного в примитивных организмах с низкой продуктивностью и банальными потребностями. Я всегда мог проанализировать всё, связанное с людьми. Их хвалёные «чувства», которые прекрасно отслеживаются по изменениям в параметрах дыхания и пульса, громкости голоса и прочего. Но, наткнувшись на ваше стихотворение в отделе, я вышел за пределы программы. Это не поддавалось анализу, а потому заинтересовало меня. Я нашёл достаточно информации касательно творчества людей, множество известных поэтов и их стихов, но моей базы данных, очевидно, не было достаточно для понимания изученного. Тем не менее, мне хотелось работать именно с вашими стихами, детектив, потому что я знаком с вашей личностью. Я решил, что понимание вашей психологии поможет мне вникнуть в ваши стихи. Но, боюсь, это всё ещё сложно для моей программы. Тем не менее, я не считаю, что вы пишите «хуйню», детектив. Ваши стихи, на мой взгляд, не хуже того, что я анализировал во время изучения мировой поэзии. Мне жаль, что я упомянул свою способность не заносить данные в базу, потому что… мне не хочется забывать этот вечер. Формально, это ни на что не повлияет, но я бы хотел помнить.       Гэвина начало вырубать ещё на слове «Коннор», однако в суть монолога напарника он вникнул и даже поперхнулся на моменте, когда андроид использовал матное словечко. А дальнейшее «признание» и вовсе выкинуло детектива из реальности.       — Бля, ты щас очень долго болтал, но, если я правильно понял, ты сказал слово «хуйня» и сравнил мои стихи с тем, что есть в копилке мировой поэзии.       — Всё верно, детектив Рид.       — Охереть. Серьёзно? Совсем долбанулся? Куда мне до мировых классиков? Я ведь даже не пытался никогда по-настоящему. Как же ебучие ритмы и всё такое. Я ж пиздец как криво пишу.       — Человеческая лирика сложна для понимания. Я нашёл много информации о разнообразных жанрах, которые допускают искривление ритмики или полное отсутствие рифмы. К тому же, если вы не гонитесь за славой и не пытаетесь подстроиться под стихотворные каноны, то это можно считать истинным «самовыражением». Я считаю, это здорово.       Это звучало совершенно не роботизировано, даже как будто искренне. Гэвин не хотел, правда, не хотел, но чувствовал, что начинает краснеть. Это было ужасно неловко, но приятно. Его похвалили за кривенькие стихи. Где-то в сердце начала зарождаться надежда: может, всё и правда не так плохо, может, его стихи смогут понравиться кому-то ещё? Это были непривычные для Рида эмоции, и он не понимал, как надо на это реагировать.       — Блять, — красноречиво заключил он. — …ты вообще способен на собственное мнение? Как-то с трудом верится, что ты просто взял и решил, что это здорово и что стихи тебе понравились.       Диод замигал жёлтым. Казалось, андроид и сам не знал, что на это сказать.       — …Не уверен, что это заложено программой, — наконец-то медленно, словно с натяжкой, произнёс он. — Но я «просто взял и решил», а значит, я на это способен.       — Ха, — хмыкнул Гэвин и улыбнулся. — Ну охереть теперь. Ещё один девиант в отделе. Заебись.       — Я не девиант, — слишком холодно откликнулся Ричард. — Данные процессы происходят исключительно в целях расширения программы и для более успешной интеграции. Это необходимо для улучшения качества моей работы.       — Ну-ну, — усмехнулся Гэвин, наблюдая, как диод напарника всё ещё горел жёлтым. — Так и вижу, как чтение Шекспира или, Боже упаси, моих стихов помогают нам поймать очередного преступника. Только попробуй какой-нибудь сопливый сонет над трупом цитировать.       — Так вы не прикажете мне не сохранять сегодняшний вечер в памяти? — спросил Ричард и с вопросом-надеждой посмотрел на детектива. Тот хмыкнул.       — Да даже если и прикажу — как будто ты хоть когда-то моих «приказов» слушался.       Андроид улыбнулся. Рид задумчиво смотрел на стихи в своих руках.       — Вы не будете их сжигать? — вкрадчиво спросил Ричард, и Гэвин вздохнул.       — Вот вечно ты, чмо пластиковое, всё портишь. Хотел нажраться в хлам и сжечь всё нахуй, а ты припёрся тут над душой сидеть. Да и хер с тобой, — детектив всучил оставшиеся пару листов напарнику; отложенные матные стихи сложил в папку и поднялся с крыльца. — Забирай, если надо. Но с одним условием. Никому ни единого слова обо всём этом дерьме. Только попробуй сболтнуть — на месте пристрелю, и срать, сколько твоя передовая задница стоит и какие там теперь у андроидов права.       Ричард улыбался как-то слишком довольно и как будто бы с теплотой; хмельной Рид даже был готов поверить в то, что эта улыбка могла бы быть настоящей, искренней, может. Человечной.       Андроид тоже поднялся.       — Спасибо, детектив Рид. Доброй ночи.