После первого марта

Начало мая 1881 года. Огарок свечи слабо освещает комнату на окраине Петербурга. — Галенька, зажги новую свечу, — просит девушка лет девятнадцати подругу. — Тамара, думаешь, стоит? — недоумевает девушка, — Сейчас все дела закончим и спать будем. — А кровать стелить? — удивляется Тамара. — Кровать и при лунном свете постелим, — отвечает Галя. — Страшно что-то, — вздыхает Тамара, — Назвали себя крылышком «Народной воли», к самой партии так и не успели присоединиться. То все повода не находили, стеснялись, а сейчас уже нельзя, совсем вне закона они… Пятерых загубили ироды, шестая в крепости, еще двое погибли без помощи свыше. А сейчас возьмут жандармы наше крылышко и проглотят, как брат мой Васька все куриные крылышки любил… — Нельзя бояться, Томочка, — утешает подругу Галя, — Кто боится — у тех все плохо и бывает, а кто не боится — у тех все будет хорошо. И вообще, песню* помнишь? — Помню, Галенька, помню, — отвечает Тамара, — Не хочется в тюрьмы и шахты сырые, но что поделать. Не от нас это зависит… — Мы, Тома, должны добиться, чтобы Александр, у которого на одну палочку больше, изменил строй страны, принял, наконец, конституцию, а там, будем надеяться, что-нибудь и изменится, — твердо говорит Галя, — Сейчас допишу план на завтра и можно будет отдыхать. — Галенька, огарок сейчас помрет, — шепчет Тома. — Все, дописала, — отвечает Галя и тушит пальцами огарок свечи, который уже сам гаснет, — Завтра пойдем к ребятам, план для обсуждения я уже написала. Отложив лист бумаги, Галя начала расстилать кровать. — Надо хорошенько отдохнуть, завтра снова больные, снова чьи-то трагедии, чье-то горе, — сказала девушка, — А потом ребята, надо будет поговорить о нашем будущем, о наших планах. Определиться, в конце концов, что будем делать дальше. — Да, завтра уже все решится, — ответила Тома. *гимн народовольцев Девушки улеглись в постели. Обеим не спалось. Тома вспоминала свою семью, которая осталась в деревне в пяти часах езды от столицы. Мать практически не любила своих детей, больше переживала из-за мужа-пьяницы, который после каждой незначительной ссоры обещал уйти из дома навсегда. Со своим братом Васей, который был младше девушки на три года, они частенько прятались в подполе, пока мать с отцом ссорились. — Наступит лето и мы с тобой уедем навсегда в столицу, — однажды сказала Тома брату, обнимая его, — Терпи, нам осталось ждать еще месяца два. Едва дороги подсохли, Тома собрала свои скромные пожитки, пожитки брата и спрятала их за пригоном. — С мамкой и тятькой попрощаемся, мы не звери, все-таки, — сказала Тома и вместе с братом пришла к родителям. — Почему не работаешь? — спросил отец девушку. — Мы с Васькой пришли прощаться, не будем больше жить с вами, — сказала Тома, — Ты всегда к нам относился как к холопам, а ты, мама, никогда нас не защищала, когда тятька пил и нас с Васькой избивал за то, что не в том месте сидим. — Да никуда вы у меня не пойдете, в поле работать некому! — воскликнула женщина. — А это уже не наше дело, как было не твое дело, как нам с Васькой плохо жилось, — ответила Тома, — И деньги свои не ищите, что тятькиной заначки больше нет, что твоей. — Прощайте! — крикнул Вася и, вместе с сестрой они выбежали из дома и скрылись за пригоном. Брат с сестрой сидели, не дыша, боясь, чтобы их кто-либо не нашел. — Да чтоб их первым поездом сбило и кишки по деревьям размотало! — кричал отец. — Да их все равно в столице разбойники ограбят да убьют, — поддакивала мать. — А кто их так воспитал, что они у родителей воруют? — крикнул отец и бросился с кулаками на жену. Прислушавшись к крикам и поняв, что началась очередная драка, Тома сказала Васе: — А теперь можно и на станцию. Если бы мы с тобой попались — точно избили бы до полусмерти. Стараясь не попадаться никому на глаза, брат с сестрой добрались до станции. — Поезд будет вечером, — сказал Вася. — Да, придется подождать, — ответила Тома, — Но здесь нас никто искать не будет, а если односельчане увидят — не удивятся. Что, мать с отцом впервые ругаются? — Тома, а зачем ты деньги у родителей украла? — спросил Вася, — Грешно. — Грешно своих детей не кормить, чтобы мужу было на что водку купить, — ответила Тома, — А так ни ему выпить не на что будет, ни она себе лишний пряник не купит. Зато нам хватит и на дорогу, и на первое время. — Интересно, как Ольга там живет в столице, — задумчиво сказал Вася. — Да пусть живет, как хочет, — раздраженно ответила Тома, — Я ее знать не желаю. Решила не только своих родителей забыть, но и брата с сестрой знать не желает. Восемь лет назад шестнадцатилетнюю Ольгу случайно увидел во дворе их дома жандарм, приехавший к дальним родственникам в деревню и, едва взглянув на девушку, влюбился в нее с первого взгляда. В этот же вечер Ольга была просватана и буквально через неделю местный батюшка обвенчал Ольгу с ее суженым. Вскоре девушка укатила с супругом в Петербург и Тома с Васей начали надеяться, что она заберет их к себе. — Оля заберет нас к себе, не бросит, — иногда говорили то Тома, то Вася, однако никто не спешил их забирать от родителей. На следующее лето Тома увидела, что Ольга приехала в деревню. — Наверное, снова к родне мужа, — сказала девушка Васе и вместе с ним подошла к сестре. — Оля, как тебе живется на новом месте? — издалека начала Тома. — С нищетой мне разговаривать не о чем, — надменно ответила Ольга, — Мы из разных сословий, я теперь дворянка. Брат с сестрой видели, как Ольга резко развернулась и пошла в обратную сторону. — Лучше бы маму с тятькой так отбрила, — сказал Вася, — Я бы хоть порадовался. За разговорами Тома и Вася чуть было не пропустили поезд. Приехав ранним утром в столицу, они решили пойти на завод, чтобы устроиться туда на работу. — Женщин берут на фабрики, — сказал кто-то уже на территории завода. Лицо этого человека Тома не запомнила, но решила последовать его совету. Попрощавшись с братом, девушка пошла в сторону фабрики, как ей и указали. Проходя мимо госпиталя, Тома вдруг вспомнила, как кто-то рассказывал, что в госпиталь берут тоже людей, чтобы они ухаживали за больными и, помявшись, решила войти туда. «Если выгонят — тогда и пойду на фабрику», — решила девушка. — Я буду полы мыть, буду больных кормить, вы только скажите, что надо, я все буду делать, — убеждала Тома, доказывая, чтобы ее взяли на работу. — Из деревни? — спросила Тому женщина. — Да, из деревни, — ответила Тома. — А почему имя не слишком деревенское? — удивилась женщина. — Батюшка так при крещении нарек, — ответила Тома, — Тятя меня всегда Нюркой называл, да и мама тоже, практически всегда. — Ты старательная, может быть, даже медсестрой сможешь работать, — сказала женщина, — Пока что будешь, как и говорила, полы мыть и больных кормить, а потом и на медсестру выучишься. Вне себя от счастья Тома начала работу в госпитале, где впоследствии и познакомилась с Галей. «Второе наше с Васей лето в столице пошло», — подумала Тома, засыпая. Галя редко вспоминала свое прошлое хотя бы потому, что ей нечего было там вспоминать. Девушка выросла в приюте для сирот. Галя часто говорила, что ей жилось не хорошо и не плохо. Девочку никто не обижал, отношение было ровным и вполне справедливым, но и особенной любви она там не видела. От Гали никто не скрывал, что в один из дней на крыльцо приюта была подброшена девочка дней двух от роду. Неизвестный долго звонил в звонок, а после, заслышав шаги, поспешил скрыться. Воспитательница, нашедшая Галю, утверждала, что никто из-за кустов или забора не пытался за ней проследить, как это иногда бывало, занесли ребенка в дом или нет. До четырнадцати лет Галя прожила в приюте, после чего ее должны были отправить на работу на фабрику. Наслышанная о том, что на фабрике девочкам платят меньше, нежели мальчикам, Галя, немало обидевшись, спешно придумывала, куда ей пойти работать, где бы платили пусть не больше, но лишь бы не идти на фабрику. — Меня готова взять к себе больница, — сказала Галя воспитательнице, вернувшись в очередной раз с поисков работы. — Иди, — ответила воспитательница, — Если передумают — на фабрику тебя возьмут. Только не думай, что в больнице будет работать легче, там и работы не меньше, и люди умирают на твоих глазах. За пять лет работы Галя успела убедиться в том, что воспитательница была права: работать, особенно ночью, первое время было очень тяжело для девушки, а к нередким смертям она привыкнуть так и не смогла. За все время жизни Гали в приюте, по слухам, умерла одна из старших девочек, самостоятельно пытавшаяся избавиться от ребенка, и, совершенно точно, умерла совсем старенькая воспитательница, которую многие себе записывали в бабушки и были невероятно счастливы, когда она находила у себя время лишний раз посидеть в спальне и рассказать какую-нибудь интересную историю из своей жизни. По слухам, эта женщина, воспитав детей и вынянчив внуков, решила дарить свою любовь уже другим, обездоленным детям, поэтому она резко отличалась от большей части остальных воспитательниц, относившихся к своей работе куда более прохладно. Встретившись в госпитале и познакомившись друг с другом, Тома и Галя решили жить вместе, чтобы было дешевле снимать жилье. — Галенька, можно я буду тебя своей сестричкой считать? — спросила Тома девушку, — У меня была сестренка, а потом ее не стало. — Умерла? — сочувственно спросила Галя. — Нет, знать меня больше не хочет, — ответила Тома, — У меня, кроме тебя и братика, больше никого нет. Так можно я буду считать тебя своей сестренкой? — Считай, — разрешила Галя, — Я вообще одна-одинешенька, так что у меня будет теперь сестричка. — Младшенькая, — уточнила Тома, — Ты меня почти на год старше. — Можно и младшенькую, — согласилась Галя.