После первого марта

Возвращение девушек в больницу прошло довольно гладко. Никто не спрашивал ни Галю, ни Тому о подробностях их ареста, что немало радовало девушек. Тамара спокойно занималась своей работой, как вдруг услышала голос Клавы: — Тамара, тебя ждут внизу. Эта реплика оказалась несколько неожиданной для Тамары. Девушка знала, что иногда родственники больных разговаривают с врачом, желая узнать больше о его состоянии здоровья, но с медсестрами, на памяти Тамары, родня приходила разговаривать гораздо реже. «Я ведь работаю всего первый день после перерыва», — подумала девушка и спустилась вниз. Недоуменно оглядываясь по сторонам, Тамара увидела Ольгу. Догадавшись, что сейчас посыпятся угрозы, девушка развернулась и хотела, было, уйти. — Тамара Гавриловна! — окликнула девушку Ольга. — Я вас слушаю, — ответила Тамара. — Тамара Гавриловна, может быть, вы знаете хорошую акушерку в больнице или врача, — сказала Ольга, — Степана ведь чуть было в штабс-капитаны не разжаловали и в Ярославль служить не отправили, мы так волновались, вот и спину тянуть начало, поговорить бы с кем… — Жаль, что не разжаловали, — ответила Тамара, — Вы, мадам, сейчас находитесь в госпитале, здесь ни акушерок нет, ни врачей, которые занимаются этой проблемой. Так что идите в обычную больницу. Развернувшись, девушка поднялась в свое отделение и снова приступила к работе. Совершенно случайно Тамара бросила свой взгляд в окно и увидела там Ольгу, что-то эмоционально рассказывающую Степану и активно жестикулирующую. Неожиданное зрелище заставило Тамару наблюдать за ним и дальше. — Что увидела? — спросила мимо проходящая Галя подругу. — Смотри, Степан с Ольгой, — ответила Тамара и пересказала девушке о визите сестры, — Не похожа она была на больную, когда у бабы поясницу тянет, так не улыбаются и не радуются жизни. — Тихо, давай послушаем, — сказала Галя и открыла окно. Разговор Ольги и Степана был недостаточно хорошо слышен на втором этаже, однако, прислушавшись, можно было вполне разобрать почти все фразы. — Не знаю, поверила она или нет, но разговаривать не захотела, — говорила Ольга, — Отправила в обычную больницу, сказала, что здесь госпиталь, акушерок нет. Вдруг Ольга достала из кармана пистолет и сказала Степану: — Держи, не получилось выстрелить, внизу слишком много свидетелей было, а наверх она меня не повела. — Внизу было бы безумством стрелять, — ответил Степан, — Ничего, это к лучшему, законными средствами ей отомстим. Глядя на отходящую пару и Степана, убирающего пистолет, Тамара дрожащими губами сказала подруге: — Галенька… Может, уедем? Медсестры в любом городе нужны, а у нас даже документ есть с правом работать. — Куда? — удивленно спросила Галя. — В Москву, в Тверь, в деревню, наконец, — ответила Тамара. — Томочка, предлагаю обсудить это вечером, после работы, — сказала Галя, не желающая никуда уезжать. «Тамаре надо валерьянку пропить недели две и успокоится она окончательно», — подумала девушка. Тем временем, на бывшей явке шли активные обыски. Если чуть меньше месяца назад Степан не утруждал себя поиском доказательств, будучи уверенным, что никто из подозреваемых не доживет до суда, то в этот раз мужчина лично контролировал ход обыска и самостоятельно перепроверял за подчиненными, если они, по его мнению, искали не слишком усердно. — Имена Тамары и Галины на явке есть? — разговаривал больше сам с собой Степан, — Отлично, чудесно! Как минимум агитацию можно будет вменить. Вечером будет обыск на квартире преступниц. Галя и Тамара возвращались домой после работы. Девушки шли молча: Тамара боялась даже говорить о Степане, а Галя не хотела обсуждать вопросы, связанные с их отъездом из города. Едва девушки переступили порог квартиры, как вдруг раздался стук в дверь: — Откройте, жандармерия. Дверь, сорванная с петель еще в прошлый раз и кое-как поставленная обратно на место сердобольными соседями, распахнулась в этот раз еще быстрее. После обыска, во время которого в комнате девушек нашли марганцовку, которая, как убеждала жандармов Галя, была необходима в каждом доме, Тамару и Галю снова арестовали. На этот раз жандармы обладали неопровержимыми доказательствами вины подозреваемых, поэтому Степан распорядился не занимать одиночные камеры, а отправить и Тамару, и Галю в одну и ту же камеру. — Пусть они хоть заобсуждаются там, все равно их вина доказана, — сказал мужчина, — Подследственных пальцем не трогать, не давать им в руки ни единого козыря, суд сам во всем разберется, во всех вновь открывшихся обстоятельствах. Несколько дней, оставшихся до суда, Тамара провела на грани нервного срыва. — Галенька, держись, нас опять избивать будут и ладно, если только ногами… — шептала Тамара. Гале было не по себе от того, что они снова оказались в руках Степана, однако, девушку немного раздражали постоянные рассказы Тамары о том, что с ними вскоре может быть. — Томочка, лапонька, успокойся, все будет хорошо, — утешала девушку Галя. — Не будет, Галенька, не будет, — отвечала Тамара, не обращая внимания на то, что в коридоре ее голос хорошо слышен, — Сегодня не было на нас времени — завтра отыграются за все. — Значит, Ярипова постоянно говорит своей подельнице о том, чтобы та держалась, когда их будут избивать? — спросил Степан жандарма. — Так точно, — раздалось в ответ. — Это великолепно, их никто пальцем не трогал, а Ярипова уже на грани сумасшествия, прекрасно, восхитительно! — довольно сказал Степан, — Пусть ждет, пусть. А вторая с ее характером на каторге долго не протянет, это несомненно. Военный суд проходил в закрытом режиме, Галю и Тамару признали виновными в подготовке попытки взрыва и приговорили к четырнадцати годам каторги. — Недолго длилось наше счастье, — плакала Тамара, — Всего денек на свободе пробыли. А сейчас пойдем такую даль пешком и в кандалах… Однако, на удивление девушки, большая часть этапа прошла поездом и ехали они без кандалов. К началу сентября Галя и Тамара прибыли в Акатуйскую каторжную тюрьму. — Томочка, Томочка, с каторги сбежать можно, не надо плакать, не надо расстраиваться, — утешала Галя подругу, — Мы с тобой без кандалов, все будет хорошо, сбежим, будем жить тихо и мирно где-нибудь в Забайкалье. Однако Тамара никак не могла привыкнуть к окружающей ее обстановке и не переставала плакать. Девушка чувствовала, что это ненормально, что здоровые люди так не поступают, что нужно как-то принять все как есть и жить дальше, но ничего не могла с собой поделать. Дни на каторге будто слились для девушек в один огромный день. Постоянная грубость жандармов, мытье золота, план, который нужно было выполнять — все это убивало Галю. Иногда девушка видела, как Тамара, слегка огрызнувшись на жандарма, получает удары по лицу, и чувствовала, что у нее закипает кровь в жилах. В такие минуты от полной безысходности девушка была готова на самые безрассудные поступки. — Ты попробуй у меня уклониться от работ, до смерти отдеру тебя, — сказал жандарм Тамаре, которая плакала, сделав перерыв в мытье золота. — Рот закрыл, — выругалась Галя и получила пару ударов нагайкой. — Галенька, ты зачем ссоришься, не надо, — прошептала Тамара, когда жандарм ушел, — Мне тут рассказали, что через семь лет мы можем на поселение выйти, если доживем. — Томочка, это не жизнь, — ответила Галя, — Раз мы оказались здесь, значит, должны добиваться справедливости в этих условиях, а не ждать выхода на поселение. — Хватит лясы точить! — раздался окрик жандарма, — Не в салоне, небось, сейчас. Вдруг Галя узнала в жандарме солдата, которого этой весной выхаживала после тяжелого ранения. — Не думала, что за пределами госпиталя увижу тебя здесь, — сказала девушка, — Ты, помнится, на свидание меня звал. — И я не думал, что за мной будущая преступница ухаживала, — ответил жандарм, — Думал, приличное заведение и приличные барышни. — Знала бы, кто ты на самом деле — отравила бы тебя еще в Петербурге! — выругалась Галя и ударила молодого человека по лицу, потом еще и еще. Сначала опешив, жандарм быстро повалил на землю Галю и крикнул окружающим: — Вечером будет очень показательно, настоятельно рекомендую сделать нужные выводы. «Бедная моя Галенька…» — расплакалась Тамара, — «Мне иногда кажется, что я снова в деревню попала, а ей это совсем дикостью видится». До вечера Галя просидела в карцере, а после окончания работ каторжан вывели во дворик перед бараком. — Ей сотку плетей выпишут, уже говорил кто-то, — раздался голос в толпе, — А народ привели сюда, чтобы видели, что будет с остальными, если они не сделают выводы. Тамара стояла, ни жива ни мертва. Девушка сразу вспомнила застенки Степана и, казалось, будто снова перенеслась туда. — В барак иди, — раздался голос жандарма и Тамара, будто очнувшись, открыла глаза. — Галенька… — сказала девушка и подошла к подруге, — Зачем ты так… Теперь же ты месяц не сядешь… — Томочка, — мягким, но не допускающим возражений тоном сказала Галя, — Давай прощаться. — Галенька, — расплакалась девушка, — Зачем прощаться? Я тебе все обработаю, ты отлежишься, выздоровеешь, все будет хорошо. — Прощай, Томочка, ты действительно эти годы была мне вместо сестренки, — сказала Галя, обняла девушку, а потом сказала, — Смотри, Тамара, что будет дальше. И держись, мне больно покидать тебя, как Васе, бросать, но иначе я поступить не могу. Довольно твердой походкой Галя подошла к жандарму и, вынув из кармана нож, точным ударом попала ему в сердце. Тамара увидела, как жандарм упал на землю, как к Гале подбежали люди и снова скрутили ее и увели куда-то. Остаток вечера Тамара провела в полной прострации. Ночью девушка никак не могла заснуть, а под утро, едва забрезжил рассвет, незаметно выскользнула из барака и присела на теплую сентябрьскую землю. — Томочка, прощай! — вдруг раздался голос Гали откуда-то издалека. Девушка крикнула, не надеясь, что Тамара ее услышит. — Прощай, Галенька, — крикнула в ответ Тамара. «Томочка меня услышала», — было последнее, что промелькнуло в голове Гали. Вдалеке раздался выстрел. «Расстреляли Галеньку без суда и следствия за убийство жандарма», — подумала Тамара, — «Бедный Васенька прожил шестнадцать лет, бедная Галенька — двадцать. Томе сейчас девятнадцать и кто знает, не уйдет ли она вслед за ними…» — Эй, ты, вставай, какого черта из барака сбежала? — раздался окрик жандарма. Тамара не пошевельнулась. — Встать, когда с тобой разговаривают! — крикнул жандарм и ударил девушку ногой. Тамара слегка повернулась. — Кукушка съехала, — сказал жандарм, едва взглянув на выражение лица Тамары. Последние три года до своей смерти Тамара провела в каком-то закутке при лазарете. Девушка почти ничего не ела, лежала на тряпках, брошенных на полу, никуда не пыталась сбежать и улыбалась, видя рядом с собой Васю, разговаривающего с сестрой обо всем на свете, и Галю, гладящую подругу по волосам. — Мои братик и сестренка любимые, мои братик и сестренка родные… — постоянно повторяла Тамара и улыбалась. Девушка умерла в конце мая 1884 года от скоротечной пневмонии.

Эпилог

Ольга и Степан жили довольно счастливо до революции 1917 года. Степан медленно, но весьма уверенно продвигался по службе, пока не ушел в отставку в 1885 году в звании полковника после очередного случая со смертельным исходом. В январе 1918 года Степан и Ольга приняли решение эмигрировать во Францию, где не хорошо и не слишком плохо дожили остаток своей жизни в Париже. Отец Тамары погиб в 1882 году, в пьяном виде попав под поезд, мать умерла несколькими месяцами позже, слишком рано закрыв печную заслонку и угорев на собственной кухне.