***
Утро началось совсем не с кофе, а с того факта, что я уже в пять часов опаздывала. Наспех собравшись, я покидала свой эротический костюм в сумку, закинула ее на плечо и скакнула в кар к ожидавшему меня (и широко зевавшему) Бену. — Че так долго? — буркнул он и втопил первую космическую. Пока мы петляли по спящим улицам, я пыталась накраситься с помощью всех приблуд далёкой-далёкой, глядясь в мааааааленькое зеркальце заднего обзора. Минут через пять Бен резко затормозил возле бара, и я мазнула себе карандашом по векам, оставив жирную полосу вместо изящной стрелки. Твою ж мать Лею! — Извини, — спокойно сказал он, протягивая мне салфетку. — Волнуешься? Хах, волнуюсь ли я? Волнуюсь?! Волнуется ли беременная женщина, которая идёт работать стриптизершей в бар, полный наёмников, на планете убийц и бандитов, чтобы выцарапать из лап женщин модельной внешности своего горячо люби… в смысле, потерявшего память муженька?! — Да нет, — пожала я плечами и поправила макияж, стараясь привести себя в порядок и перестать быть похожей на панду-гота из будущего. Спустя минут десять у меня получилось что-то изобразить у себя на лице. — Ладно, я пошла. — Ада, — Бен замялся. — Ты там это… осторожнее. Я зайду позже, чтобы не вызывать подозрения. И ещё. Смотри… не волнуйся слишком сильно. Фыркнув, я умилилась этому замечательному парню, который волнуется о моем состоянии. И тут же помрачнела. В отличие от моего муженька, он-то обо мне (и малышке, да почему я думаю, что это девочка?!) хотя бы переживает. Хлопнув дверью кара, я не оглядываясь пошла к бару и столкнулась в дверях, конечно, с парочкой вчерашних охранников. Выглядели они чуть более помятыми и уставшими, но завидев меня, больше не стебали. — Доброе утро, куколка! — зевнул цереанец. — Что, все же добилась своего? Уважаю. — Как ты это сделала? — изумился второй. — Запроси во вселенную желаемое и жди ответ, ёптесь, — проворчала я, прикрывая сумкой зад. Но нынче никто из них меня по заднице не шлепал. И я вспомнила вчерашние слова Мола, спокойные, но вкрадчивые, как шелест вытаскиваемого из ножен клинка: своей головой за неё отвечаешь. В баре было удивительно тихо и пусто, и даже девочки, ещё совершенно не голые, суетливо приводили бар и себя в порядок. Одна из них — я смутно узнала в ней вчерашнюю девушку из окружения Мола — подняла голову от крайне важного занятия (заключавшегося в наклеивании на шпильку туфельки антискользящего стикера) и помахала мне рукой. Но другие девушки ее энтузиазма не разделяли. — А, новенькая. Уже немолодая, но оооочень привлекательная зелтронка, держа в руках планшет, подошла ко мне и бесцеремонно схватила за плечо, покрутив меня, словно вещь. — Ну, и кто такой извращенец, что решил тебя принять в наш дружный ряд красавиц и роковых обольстительниц? — вздохнула она, трепеща чёрными, как смоль, ресницами. Я поперхнулась. Что значит — извращенец?! — Ты будешь смеяться, — улыбнулась вторая зелтронка с розовой, как жвачка, кожей и темными волосами. — Он самый так решил, ага. У главшпана всей этой конторы ее красивые накрашенные глаза чуть на лоб не полезли. — Кто? Забрак? — удивилась она. — Датомирец так решил? — Ну да. — Скривилась ее коллега по работе. — Наверно, захотелось ему экзотики. Они и ещё некоторые девушки засмеялись. Нет, конечно, их можно понять, я на них совершенно не похожа. Оно и хорошо, наверно, но совсем нелестно. Молча, я опустила глаза, совсем уж приуныв. — Хватит, а? — вдруг вступилась за меня одна из твилечек. — Не обращай внимание, дорогая, они не со зла. — Просто у нас тут уже соревнование, — заметила вторая твилечка, которая в момент диалога красила губы. — Кто же, в конце концов, трахнет Датомирца. Оооооо… Сказать, что творилось в моей душе? Облегчение. Тотальный выдох и в то же время — непонимание. — А что? — небрежно спросила я. — У него с этим проблемы? Воцарилось ледяное молчание. В сложившейся тишине старшая зелтронка заметила: — Ты ему только это не скажи, иначе тебя найдут разделённой на семь ровненьких частей. В семи разных местах. — Датомирец, конечно, горячий мужик, — хихикнула тогрута, бесстыдно снимая с себя топ и оставаясь топлесс. — Но есть с ним запара… и думаю, тебе об этом знать нужно. — Он ни с кем не спит, — продолжила за неё голубокожая твилечка. — Только примешься за дело, а он тебя тут же вон прогоняет. Говорит, некогда ему или не хочет… да и просто, прочь и все тут. — Дааа, — разочарованно хмыкнула девушка-человек с короткой стрижкой. — Такого обхаживай, не обхаживай, все равно главного-то не даст. — Однажды, — заявила зелтронка, та, что вчера льнула к муженьку моему, тварь розовая, — этот приз будет моим. Девушки замолчали. Мне очень хотелось вставить свои пять копеек, и я не сдержалась. — С чего? — вдруг задала я главный вопрос. Зелтронка оценила меня глазами сверху вниз. — Да с того, зайка, что у меня есть все шансы, — пропела она и застегнула под всколыхнувшейся грудью весьма себе эротичную металлическую цепочку, прикрывавшую сверху с помощью прикрепленных к ней тканевых чёрных лент исключительно торчащие вверх соски. С этими словами, зелтронка вышла из зала в соседнее помещение, и все потихоньку рассосались по своим делам. — Тебя как зовут? — мягко спросила та твилечка, что за меня заступилась. Я смущённо замялась. — Ада. — Неееет, — рассмеялась девушка-человек. — Она у нас Цветочек. Оставшиеся в зале прыснули, и к сожалению, с этого времени ко мне кличка прилипла намертво.***
Мы открылись с двенадцати, до этого времени драили бар и сооружали из говна и палок секс и драйв. И если девчонок природа не обделила, то на мне она отыгралась. Ну куда я против них со своим вторым размером и лицом маленького ребёнка?! Да ещё и с татухой на губе и подбородке… К ужасу моему, тут надо было не только разносить еду и напитки, но и танцевать, и соблазнять, и «дарить радость и эйфорию каждому клиенту». Меня тянуло проблеваться, с радостью и эйфорией это связано не было. К открытию я уже была ни-ка-ка-я. Зато под открытие пришлось срочно оживиться! В зал зашли первые клиенты, в числе них — тот самый вчерашний дурос, Клинт. Он присел за столик в углу и частенько на меня посматривал. Следил, значит. Я же металась от барной стойки к заказчикам, разносила подносы от стола к столу и в ответ получала скромные чаевые за пояс юбки (в лучшем случае), в худшем — шлёпок по заднице. В два часа я думала, что Мол моих страданий не стоит. Но в четыре во мне открылось второе дыхание. До тех пор, пока я не узнала, что моя смена заканчивается в два часа ночи… Я терла столы, улыбалась мордоворотам и амбалам, терпела все эти подколы, шлепки и тупые шутки типа «у тебя что-то на губе, хошь, указкой сотру?!», зная, о каких блин указках говорят эти уроды… В семь часов приперся Мол собственной персоной в окружении четырёх здоровяков-забраков. Когда эта пятерка вошла в бар, молча и как-то даже незаметно, все кругом напряглись и притихли. Обстановка накалилась удивительным образом, хотя в зале осталось только двое из забраков, а Мол с еще двумя удалился во второй зал, даже не глядя на меня. Захотелось метнуть ему поднос в рогатую башку, но я сдержала души прекрасные порывы. Уже к девяти часам я с уважением думала о профессии работниц нелегкого сексуального фронта, этих тихих труженицах, и смотрели на них как на героинь, потому что они в отличие от меня ходили голыми и на каблуках, и ничего — даже улыбались. С меня же лило семь потов, и я со своей жалкой улыбочкой вызывала лишь желание проржаться или прижать меня к груди и пожалеть. Вдруг в десятом часу дурос Клинт подошел ко мне и тихо сказал: — Принеси ему виски, бармен даст нужный. Нужны пинцет, бинты, перекись. Все, пошла. Ждём через три минуты. Поразившись такому набору предметов, я подошла к бармену и рявкнула: — Для рогатого… в смысле, для этого. Ну ты понял. Виски ему нужен. И ещё бинты. Перекись там, пинцет на кой-то черт. Бармен кивнул и быстренько выложил все необходимое из-под стойки на поднос, прикрыв его серебряным колпаком. — Неси давай, он не любит ждать, — поторопил он меня. Ох ты ах ты! Не любит он ждать! А подождёт, не переломится. В пику ему захотелось сыграть в саббак вон с теми тремя калишцами, чтобы уж точно опоздать на полчаса… но я стиснув зубы пошла в соседний зал. Виляя бёдрами, прошла мимо двух желтокожих забраков, очень похоже, что двух братьев, и без разрешения и стука вошла в одиночную камеру Мола. Уж извините, не сдержалась. И оторопела. Он сидел без верха, практически не шевелясь, потому что весь правый бок был залит кровью. Непроизвольно, я метнулась вперёд с тревогой на лице, и Мол совершенно чужим взглядом осадил меня так, что я присмирела и замерла. Окинув меня глазами, он усмехнулся, бесстыже разглядывая все, что хотел, и сколько хотел. — Дай все сюда и пошла вон, — сказал он неожиданно резко. От такого хамства я разинула рот. И терпеть не стала. Развернувшись, хмыкнула и направилась к двери. — Э, стоп. Мол, судя по голосу, удивился и разозлился. Я приостановилась и посмотрела на него из-за плеча. — Ты куда это навострилась? — Так ты же сказал, — делано изумилась я. — Пошла вон. Вот я и пошла. — Так ты поднос оставь, а так — иди, я тебя не держу. — Хмыкнул Мол. Я пытаюсь достучаться до козла. С этой мыслью, я вручила ему поднос, подойдя так близко, что могла бы запросто его коснуться. Опустив поднос ему на колени, я вздёрнула подбородок. — Ну? — с вызовом спросила я. — Так нормально? Прижав ладонь к кровоточащей ране, забрак изумлено посмотрел на меня. А я поняла, что до сих пор ему никто ещё рога не обламывал. — Ты в какую-то игру со мной играешь, ангелок? — мягко спросил он, но в глазах плясали черти. — Зря. Я сдержанный, но и меня вывести из терпения можно. Я делано хмыкнула, сложив на груди руки. — Я всего лишь хотела сказать, — заявила я, глядя в потолок, — что могла бы помочь тебе. Одному-то несподручно пули из себя выковыривать. Воцарилась звенящая тишина. Мол склонил набок голову, усмехаясь, и вдруг, совершенно неожиданно, сказал: — А давай. Можешь мне помочь. Разрешаю. — Ой, спасибо, — язвительно откликнулась я, снимая поднос и ставя его на пол. Сама же я присела перед этим дураком на колени, оказавшись в удивительной близости от него. Позиция была та ещё, конечно, между ног собственного потерявшего память муженька. Деловито отодвинув его руку, я поморщилась, глядя на отёкшие ткани пулевой раны. — Щипцы возьми, — подсказал Мол. — В виски опусти. И давай, тяни пулю. Спохватившись, я сглотнула и сделала все, как он сказал. И все было чудесно до того момента, как я потянула эту долбаную пулю. Погрузив ее кое-как в рану, я поразилась, что Мол даже не издал никакого звука, лишь поморщившись. — Не больно? — Тихо спросила я. — А что, тебя это волнует? Тяни. Я попыталась ухватиться за плотное вытянутое тело пули, но пару раз это никак не получалось. Я была уверена, что больно было адски, однако Мол все же терпел. Только, мельком глянув на него, я увидела, что лицо покрыто потом от боли и напряжения. Кое-как я вытащила удивительно большую и тяжелую пулю, упершись ладонью в твёрдый живот Мола и заметив, что он даже через боль слишком уж заинтересовано на меня смотрит. И очень даже двусмысленно усмехается. — Все залей, — сквозь зубы сказал забрак. Я щедро полила виски на рану, очевидно, вспыхнувшую огнём. Татуированный пресс под моей рукой напрягся, но сам Мол даже не дернулся. Лишь глаза прикрыл. А я… а я, в этот момент касаясь его, вдруг ощутила, что ужасно, ужасно, просто ужасно тоскую. Мне вдруг начало казаться, что, если я сейчас обниму его или скажу — эй, ученик, хорош уже дурить? — он очнётся от этого кошмара и снова будет как и надо моим. Как я ошибалась. Дальше он вообще раскомандовался. — В кармане накидки, вон она лежит, возьми шприц. Уколы делать умеешь? Не умею, но ты же такой терпила, любимый. Хмыкнув, я кивнула. — Ох умница. Сделай укол в ткань вокруг раны. — Наркотой какой колоться собрался?! — возмутилась я, испугавшись, что муженёк подсел на какой-нибудь местный спайс. Но Мол лишь закатил глаза. — Дура. Это антибиотик, коли давай. Я нырнула рукой в карман его чёрной накидки и впрямь нащупала там длинный шприц. В задумчивости вонзив иглу в мускулистый бок муженька, я поняла, что уколы делать не умею, потому что он подскочил в своём кресле, но ничего мне не сказал. — Все. Можешь теперь убраться к черту, — проворчал он и прикрыл глаза, откинув назад голову. Вот ещё! Я молча поднялась, свернула бинт вчетверо и, встав с колен, так же молча коснулась своей импровизированной тряпочкой его виска, намереваясь утереть выступившие капли пота. Вздрогнув, Мол молниеносно перехватил мое запястье, вывернув его. Я запричитала: — Да ты совсем уже?! Я же помочь! Отпусти меня немедленно! Ай! Больно! Разжав ладонь, Мол задумчиво на меня посмотрел, сев в прежнюю позу и прикрыв глаза. Ну и ладно, хочешь страдать в одиночестве, как последний гад — страдай. Больно надо тебя жалеть. Я стремглав вылетела вон в общий зал, и только там поняла, что руки у меня сильно дрожат. И вдруг я спохватилась. Поднос забыла. Чертыхнувшись, я пошла назад. — Куда? — синхронно спросили забраки, вставая и преграждая мне путь. — Я… это… Вид у них был грозный, так что я заблеяла что-то в ответ, как вдруг послышался голос муженька: — Все нормально. Она за подносом. Вот же ж… Я прошла к нему и не ожидала, что он, закинув вальяжно одну ногу на другую и покачивая ботинком, будет держать мой поднос в руках и попивать виски. Надменно посмотрев на забрака, я подошла к нему. — Можно? — указала я на поднос. Он кивнул, безразлично отпив ещё глоток из стакана. Забрать поднос с колен у Мола было тем ещё квестом… Сглотнув, я наклонилась, резко ощутив привычную такую близость. Накатила беспросветная тоска. Я взяла серебристый поднос, уже собираясь выпрямиться, как вдруг Мол задумчиво сказал. — Странное у меня чувство. Посмотреть ему в лицо так близко я не решалась. Страшно было. — Будто я… — он осекся и замолчал. Я выпрямилась, в ожидании глядя на него, но он уже приложил в задумчивости к губам руку, покрытую перчаткой, и нахмурился, глядя как бы сквозь мои ноги, обтянутые сапогами. Я развернулась, чтобы уйти, и вдруг услышала: — Кстати, классно выглядишь, ангелок. С удовольствием посмотрю завтра, как ты станцуешь. И тут мне прям захотелось плакать.