***
Хосок вошёл в заведение и уже через пять минут сидел за отдалённым столиком с каким-то худощавым пухлогубым красавцем. Он-то ему и поможет этой ночью. Пока Хосок вальяжно попивал свой коктейль, парень, словно кошка, прижимался к нему грудью и водил пальчиками по его собственной; тёрся носом о волосы и почти заурчал, когда Хосок подхватил его за талию и усадил на свои колени. Парень перед ним был так чертовски красив, что Хосоку даже захотелось доплатить после того, как они закончат. – Вы так горячо смотрите, хотя мы ещё даже не начали, – профессионально пошло улыбнулся одной щекой парень и навис над лицом Хосока, почти касаясь его губ. Проводя по ключицам и шее, он ощутимо тёрся о пах Хосока. – Как вам наше заведение? Здесь сегодня много народу. – Правда? А я думал, мы тут одни, – выдохнул Хосок, пока старался не обращать внимания на свою настырную головную боль. – Могу устроить, – уже прошептал на самое ухо парень, и Хосок своей податливостью разрешил потянуть себя за руку, отвести в специальную комнату и уложить на кровать. Хосок отметил про себя её упругость, а ещё – как красиво стал изгибаться парень, когда навис над ним. Он осторожно коснулся губами хосоковых ключиц, пока его пальцы умело расстёгивали ремень. Скоро кофта Хосока легла рядом, и Хосок вздрогнул от лёгкого поцелуя в лобок. Явно довольный собой, парень сверху расстегнул чужую ширинку и наконец стянул джинсы. Однако Хосок подозрительно отметил, что раньше в таких ситуациях чувствовал себя гораздо комфортнее, нежели сейчас. Он решил ссылаться на головную боль и, естественно, на то, что произошло немного ранее в их с матерью квартире. Но когда горячие губы настойчиво и горячо коснулись его члена, он поёжился и всё же поднялся на локтях. Парень удивлённо посмотрел на него. – Что-то не так? – Что? А, нет, всё в порядке. По крайней мере, с тобой... – Вас что-то беспокоит? – На самом деле... нет. Нет, все отлично. Продолжай. Парень еле слышно хмыкнул и втянул щёки, ласково вбирая член в рот. Хосок пытался расслабиться. Пытался почувствовать, как бегают мурашки по телу; как тяжело поднимается грудь; как хочется тихо стонать и хватать чужие волосы. Вот только всё было совсем иначе: мурашки не бегали по коже, не хотелось трогать чужие волосы и стонать, а грудь поднималась тяжело отнюдь не от того, что кто-то снизу пытается просто отработать свои деньги. Хосок начал беситься от того, что ничего не понимал, пока в голове его вдруг не возник образ. Образ мяты в зелёном чае. Образ тёплых объятий на кухне. Образ сухих губ на холодной ключице. Образ бледного тела, которое прижимаешь к себе по ночам. Образ этого долбанного Юнги, стучащегося в и без того больную голову Хосока. Хосок увернулся и вскочил с кровати, тут же натягивая на ходу джинсы и эту злосчастную кофту. На его лице бешенство и ужас. Он тяжело дышал сквозь стиснутые зубы. – Да что не так-то? – раздражённо проговорил сам себе Хосок, даже не замечая парня, в следующую секунду открывшего рот: – У вас какие-то проблемы. – Что? Да нет, не думаю. – Это был не вопрос. Хосок испытующе посмотрел на парня, а затем, тяжело вздохнув, достал деньги и кинул рядом с ним на кровать. – Тебя это не касается. Бери, пока не передумал. Парень поспешно взял деньги, но не увидел уже, как Хосок выскочил из комнаты. Он поспешил вниз по лестнице и оглянул сидевших зевак, сосавших алкогольные напитки, и пошлых пьяных мужчин, прижимавших к себе мальчиков в плавках. Хосок смотрел на это всё с таким отвращением, что сам себя не узнавал. Ему было страшно обидно, что он не смог сегодня спокойно подовольствоваться даже элементарным отсасыванием. Когда он вновь возвращался к мотоциклу, у него в голове распутывались медленно мысли. Но он не хотел обращать на них внимания и лишь думал, куда ему ехать дальше. «Если бы не та ссора с Юнги, я бы уже давно был у него», – как бы между прочим подумал Хосок. Перед ним почти не было выбора – оставалось поехать к Сокджину, лишь бы не возвращаться обратно домой. «Думаю, я просто устал, – оправдывал себя Хосок, ровняя мотоцикл на трассе. – Надеюсь, Сокджин и в этот раз не будет против, если я у него побуду».***
В серой кухне в пять утра было холодно. В открытые окна балкона пробивался ветер и беспокоил жалюзи́, что злобно бились в окно. На столешницах кое-где стояла использованная посуда, а в мусорном ведре лежало около шести пустых пачек лапши быстрого приготовления. На балконе – пара тройка умерших насекомых на подоконнике, и один около полной пепельницы, из которой вывалилась пара сигарет, из-за чего пепел рассыпался на полу. В коридоре было пустынно. У самого входа в квартиру почти у стены виднелось какое-то пятно, приглядевшись к которому, можно было разглядеть частички пепла. В конце коридора была расположена дверь в спальню, в которую тускло пробирался свет. На тёмной мебели хорошо был заметен слой пыли. На полу лежали разбросанные клочки бумаги, и на каждом было написано всего по нескольку слов, сложив которые, можно было составить цельные предложения. «Когда она вошла в кладовую, она только тогда позволила себе тяжело выдохнуть и опуститься на колени. Она спряталась от мужа, но чувствовала, что от боли она так и не сумела спрятаться». «Она в порядке. В том порядке, когда уже следует вызывать психиатра». Юнги дёрнулся под одеялом и снова замер. Секунд через десять он медленно стянул с головы белую ткань и сел на кровати. Волосы его торчали в разные стороны. Он поднялся медленно на ноги и, подрагивая от утреннего холода, поплёлся в ванную. Когда он зашёл и включил свет, то без желания взглянул в зеркало. Однако Юнги увидел вовсе не своё лицо – он увидел лицо больного человека, у которого так долго не было аппетита, что ужасно некрасиво впали щёки. Он заметил мешки под глазами и побоялся утонуть в них пальцами, когда их коснулся. Он вглядывался в пустые глаза и апатию на лице, но эта апатия была не только на этом месте: она ютилась у него в груди, в кончиках пальцев и даже на языке. Юнги умылся на автомате и отвернулся от незнакомца в зеркале. Незнакомец незамедлительно отвернулся следом. Юнги курил на балконе, дрожа от холода. Затем решил взять в руки телефон, что был отключён на протяжение недели. Стоило маленькому экрану ярко загореться, как Юнги тут же оросило множество уведомлений о звонках. Среди всех он желал не найти одного-единственного и почувствовал жжение от обиды в груди, когда именно его ни разу не нашёл. Он набрал последнего звонившего, и скоро ему ответил переполошённый Сону. – Мин Юнги! Мин Юнги! О боже, вы живы!!! – Если так волновался, то мог просто приехать. – Но я никогда не приезжал к вам без разрешения. Однако я всё же приходил три дня назад, но вы не открыли дверь. – Наверно, я был в магазине. «Ложь, – подумал Юнги. – ты просто не хотел никому открывать». – Что случилось? Вы кажетесь расстроенным. – Не бери в голову, Сону. Я просто взял себе выходную неделю. – Это в вашем стиле... Но раньше вы всегда предупреждали об этом. – Поняв, видимо, что Юнги больше ничего не скажет о своём самочувствии, Сону спросил: – Значит, теперь вы возобновите работу над романом? – Каким романом? – Вы ещё не дали ему название... Он про девушку-служанку, над которой измывается муж, но в которую влюбляется хозяин поместья, в котором она работает. Вы ведь не забыли о нём?.. – Нет, что ты. Не забыл. Вот только... Юнги осмотрел разбросанную по комнате бумагу. К горлу неожиданно подкатил горький комок, и он повёл взгляд наверх, чувствуя пощипывание в носу. Однако Сону не обязательно было знать, что происходило сейчас с Юнги. – В общем, не волнуйся. Лучше приходи во вторник следующей недели. Нам нужно поработать над сюжетом. – Хорошо, я посмотрю своё расписание. Сегодня ведь среда? Значит, во вторник... Юнги, всё точно в порядке? Юнги на секунду замер, желая рассказать хоть кому-то. Но эта история была явно не из тех, о которых стоит рассказывать. – Иногда я вижу в тебе свою маму, Сону. Лучше займись работой. Отключаюсь. Когда Юнги нажал заветную кнопку блокировки, он наконец-то мог окунуться в свои мрачные мысли. Как бы он ни противился им неделю назад, сейчас он понимает, что бежать от них некуда. Юнги лёг на кровать и закрыл глаза. – Всё в порядке, Мин Юнги. Ты взрослый человек, тебе уже за тридцать, ты многое пережил, и это переживешь. Главное – не давать себе думать о том, что ты слаб из-за него. Потому что это не так. Ты слаб из-за той нежности, которую у тебя украли. Слаб из-за обиды, потому что тебя обманывали. Ты слаб из-за чего угодно, только не из-за него. Ты знаешь это. Ты знаешь, что Хосок тебе не нужен. Ночью Юнги вспоминал тепло хосоковой шеи, когда Юнги целовал её. Когда Юнги думал об этом, ему чудилось, что его ледяными руками гладят по коже на рёбрах, сжимают талию и вжимаются в него пахом. Юнги кусал губу, когда слышал грязный шёпот на ухо и чувствовал, как мочку пошло тянут зубами. Юнги тихо стонал, резко разрушая все преграды и опуская руку под одеяло. Он мычал и выцеловывал пальцы рук, которыми через секунду вытирал слёзы с раскрасневшихся щёк. Во сне Юнги шептал в бреду несуразные вещи про любовь и зависимость, а потом утром готовил себе завтрак коряво, поэтому яичница подгорала, а потом растекалась по сковородке, прежде чем Юнги перекладывал её на тарелку. Юнги безжизненно смотрел на свои воспоминания сквозь пелену утренних слёз и думал, что он обдолбанный дед, потому что иначе он назвать себя не может. Юнги пил чай и словно специально обжигался, чтобы потом представлять, как его целует Хосок, пытаясь заглушить его боль. Он выкуривал почти три сигареты за час и всё ещё пытался себя уверить, что ему не нужна поддержка. Но скоро Юнги привыкнет. Он сломается полностью, но привыкнет к этому и больше не будет плакать. Однако этой ночью ему снова приснился кошмар.***
– Блять! Да какого хера ты не встаешь, мудила?! – орал Хосок, обращаясь вроде как к вечернему небу, сидя на мотоцикле, но на самом деле разговаривая с собственным членом. – Что сложного в том, чтобы встать? Если тебе так не нравятся эти люди, то, может, мне переспать с кем-то совершенно другим? Хосок яростно ударил ногой по земле. Он был безумно зол из-за того, что уже полмесяца не мог ни с кем нормально переспать. В его голове бегали мысли, словно разозлённые муравьи, которым разрушили дом, и Хосок пытался построить муравейник гармонии и истины, но всё вновь и вновь валилось у него из рук. Тогда он решился на отчаянный шаг. Он тут же завёл мотоцикл и через пять минут оказался у Сокджина дома. Вломившись внутрь, он увидел такое удивлённое, такое красивое, такое идеальное до раздражительности лицо парня, олицетворяющего мягкие белые простыни. Такие же простыни Хосок в последний раз видел у Юнги на постели. – Хосок-а? Что-то произошло? Хосок не ответил и, с секунду смотря исподлобья на Сокджина, резко приблизился к нему и поцеловал. Сокджин подскочил и попятился назад, но Хосок удержал его крепко за затылок и прижал к стене. Он тяжело дышал в чужие губы и это слово – чужие – эхом раздались у него в подкорке. Хосок нетерпеливо коснулся своим языком языка Сокджина, но тот не сдался и окончательно вырвался, когда Хосок залез ледяными руками под его футболку и прошептал: – Сокджин, давай переспим прямо сейчас. – Успокойся, Хосок-а. Ты пугаешь меня. Что на тебя нашло? Хосок смотрел на него так, будто его вдруг оторвали от жизни без предупреждения. Он смотрел то на взволнованного Сокджина, то на пол под его ногами и окончательно терял любое самообладание. Он яро замотал головой из стороны в сторону. – Не знаю... Я не понимаю, что происходит... Он сел на корточки и схватился за голову. Сокджин был настолько напуган, что сел следом и потянулся рукой к чужим волосам. – Ты можешь рассказать мне. Я ведь говорил: я могу стать опорой для тебя. – Нет, Сокджин. Опорой должен быть не ты, а я. Хосок опустил руки и поднял налитую тяжестью голову. Глаза Сокджина настолько искренне светились волнением и заботой, что Хосок почувствовал себя виноватым перед этим синонимом нежности. Хосоку казалось, что он не достоин этого. – Я в любом случае не смог бы переспать с тобой... Знаешь, мне даже кажется теперь, что у меня импотенция, – нервно засмеялся Хосок, и это вышло слишком холодно и некрасиво. Он тут же прикусил губу и уставился куда-то за плечом Сокджина. – Останься. Я приготовлю чай. – Нет. Спасибо, но сегодня я лучше обопьюсь алкоголем, чем чаем, – Хосок криво улыбнулся и медленно встал. Должно быть, ему казалось, что, поднимись он резко, он определённо пошатнулся бы и упал. Сокджин всё ещё волновался, но Хосок сказал ему, что с ним всё не так уж плохо. В ответ на это Сокджин слабо улыбнулся и, придвинувшись, оставил поцелуй Хосоку в самом уголке губ. И когда тот выходил из квартиры, он был уверен: Сокджин ни на секунду не поверил в то, что у него всё «не так уж плохо».***
Хосок в полном недоумении, и у него в сотый раз запутались мысли. Он, отчаявшийся, не знающий, почему всё настроено против него, много выпил и перестал ощущать барный стул под собой. Сейчас он отчаянно пытался понять: почему голос бармена так схож с голосом Мин Юнги? Пьяный мозг Хосока в самый неподходящий момент решил вспомнить их первую встречу. Хосок, словно вернувшись в ту ночь, ощущал тёплые руки на плечах, слышал приятный голос и видел улыбку-щёлочки. Словно вчера, он ощущал себя главным, ощущал себя рыцарем, который спасает принцессу из заточения. Ощущал себя Ромео, окунувшегося в страсть с первого взгляда, которым он окинул Джульетту. Хосок знал, что это не любовь. Но Хосоку почему-то хотелось на секунду сделать исключение в своих больных мыслях. Неожиданно по нему пробежалась пьяная дрожь. Он смотрел перед собой и не мог понять, откуда внутри такое странное чувство, заполнявшее грудь, похожее на тепло, которое хочется немедленно отдать, пока оно не остыло. Это чувство поглощало его. «Это безумие». Хосок сел в такси и сказал адрес, который давным-давно выучил наизусть. «Возможно, что я ошибаюсь». Хосок вышел быстро из машины, зашёл в подъезд и поднялся на лифте, прислоняясь спиной к стене. «Но я должен проверить это прямо сейчас». Хосок вздрогнул, когда дверь лифта распахнулась. Он вышел на лестничную клетку и уже через секунду встал перед квартирой. У него воспоминания проплывали грозовым облаком перед глазами. Он пьяно покачивался и всё же умудрился позвонить в дверь. Он ощутил впервые, как сильно дрожали колени. Боялся, откроет ли ему Юнги, что Юнги подумает, увидев его, и, главное, что будет делать Хосок, если ему так и не откроют. «Зачем я здесь? – откровенно не понимал Хосок, но уже не мог заставить себя развернуться и уйти». Хосок замер на месте и на секунду протрезвел, когда уловил звуки шагов за дверью. Он думал о Юнги по ту сторону стены и не верил, что вот-вот его увидит. Хосок не знал, что намерен говорить ему при встрече, и решил всё пустить на самотёк. Но вот дверь открылась, и Хосок, кажется, напрочь забыл, как разговаривать. Юнги перед ним застыл с раскрытым ртом. Нет, это точно безумие. Потому что то, что у Хосока появилось непреодолимое желание обнять Юнги, он никак иначе назвать не может. – Хосок? – Юнги... я соскучился.